особенно… Сам знаешь за кем!
— Знаю, знаю… Ты не переживай. Мы тут спуску никому не дадим. Да. От овинника тебе поклон… он после того, как увидал, что ты за Кром, того главаря отправил, проникся к тебе. За бога почитает! Да и к женщине твоей у него теперь…
— Ах ты, мелкий засранец! Что б у тебя язык к заднице прирос, когда вылизываться станешь!
Немцы уходили в сторону опушки леса, ведущей к болоту, а собравшие свое оружие чекисты к оставленным на дороге машинам, унося на носилках бездыханного генерала, с опаской оглядываясь назад.
Рядом с тем местом, где когда-то высился старый обгоревший дуб, Кудашев, поймав мимолетный взгляд оберфюрера Рейса, остановился.
— Пришло время нам проститься, друзья. — он окинул взглядом ставших ему почти родными людей.
— Василий Андреевич. Если бы не вы, я бы так и умер тогда в лесу, пережив беднягу Ролле, хорошо если на сутки. Да и все что вы потом для меня сделали, цены не имеет. Поклон вам земной. — Юрий, поклонился в пояс, коснувшись рукой земли. Выпрямившись, он протянул старому пасечнику руку. Андреич пожал протянутую руку, по щекам мужчина, катились крупные слезы.
Кудашев крепко сжал его руку и, накрыв ее второй рукой, пристально посмотрел Лопатину в глаза.
— Годы твои будут долгими! Будут в них и радости, и горе. Многое вокруг тебя изменится, и ты изменишься. Проснется в тебе голос крови твоих предков и познаешь все, что не успел познать от отца и деда. Прощай Василий Иванович!
Лопатин отступил назад, уже не стесняясь своих слез, вытирая лицо натруженной ладонью.
— Сергей! У меня никогда не было братьев. Но теперь есть. И чувство, что у меня есть брат, будет греть душу всегда!
Мужчины обнялись. На мгновение застыли, не разнимая рук. Все, что хотел сказать ему обершарфюрер, сказано было без слов.
— А вот сестра у меня была! И теперь вновь есть! Леночка, у каждого в жизни своя роль, без твоей помощи, ничего не могло быть, что было!
Он протянул молодой женщине руку, которую она опасливо пожала. Юрий вновь накрыл ее руку своей, и почти сразу отпустил.
— Что тебе сказать? Счастье твое, с тобой рядом! — он посмотрел на милиционера и улыбнулся, — и счастье это, станет еще больше и не будете вы знать горя пока вместе! И помощь вам будет и поддержка, откуда сейчас и не ведаете!
Лена уткнулась в грудь мужу, который обнял ее ласково и гладил по вздрагивающим от рыданий плечам.
Кудашев повернулся к Маше.
— Любимая… — только и успел произнести он. Девушка кинулась к нему на шею и зашептала:
— Ничего не говори, Юрочка, ничего не хочу знать! Ты знай, знай, что я буду тебя ждать! Сколько нужно, столько и буду! Всю жизнь буду ждать…да разве без тебя, это жизнь?!
Они долго стояли обнявшись. Чуть поодаль находившиеся немецкие офицеры начали уже переминаться и смотреть на часы.
Кудашев отстранился от подруги и почти передал ее с рук на руки отцу.
— Дальше не ходите! Прощайте! — он повернулся и, более не оглядываясь, зашагал в лес, а за ним — несколько солдат, не снимающие рук с оружия и то и дело поворачивающиеся назад.
Вот и все, думал он. Хотя разве это все? Это только начало. Он оглянулся по сторонам, ловя напряженные, полные тревоги взгляды своих соотечественников. А чего ты ждал, после того, что устроил во дворе лопатинского дома?
Поляна с кажущимся просто огромным кораблем теперь представлялась вовсе не столь большой. Кудашев никогда не то что не видел таких больших хронолетов, но даже не подозревал о их существовании. Он, задрав голову осматривал эту махину, пока не ощутил всей сущностью тревогу. Молодой человек оглянулся и понял, что окружен со всех сторон хмурыми солдатами СС. Вперед шагнул один из унтер-офицеров айнзацгруппы.
— Обершарфюрер Кудашев, сдайте оружие! — его тон был непреклонен, а взгляд суров.
Изумленный Рейс глянул на стоящего рядом гауптштурмфюрера Киндлера. Тот прошептал, стараясь не смотреть ему в лицо:
— Сам недавно узнал!
— Я специальный представитель рейхканцлера, штурмбанфюрер СС Карл Бюркель, в соответствии с данными мне полномочиями, принимаю командование операцией на себя и требую от всего полного подчинения!
— Это так, все бумаги в порядке, я проверил. — так же негромко сказал оберфюреру Рейсу, Киндлер.
Кудашев, все так же слегка улыбаясь, снял с плеча автомат и протянул ближайшему солдату. Потом неторопливо расстегнул ремни, снял разгрузку с кобурой и подсумками и тоже передал кому-то рядом. А что тут удивляться… заслужил.
Вернер Киндлер смотрел вслед поднимающемуся по ступенькам трапа спасенному бойцу, стараясь восстановить дыхание. Он боялся, дико боялся повторению на этой поляне того же ужаса, которому стал свидетелем во дворе русского крестьянина чуть менее двух часов назад. Трусов в их отряд не брали. В числе чуть менее тысячи человек в Рейхе, Киндлер носил на груди застежку за ближний бой в золоте. Оба железных креста, немецкий золотой крест, шесть ранений и золотой значок за ранения, говорили сами за себя, гауптштурмфюрер, не был трусом. Но сейчас боялся до дрожи в коленях.
— Кого мы везем домой? Монстра? Чудовище? Не проклянет ли нас Фатерлянд за такой подарок? — спросил он, повернувшись к Рейсу, после того, как Кудашев скрылся внутри хронолета. И оберфюрер со стоявшим рядом профессором переглянулись и промолчали.
****
Кожевников пришел в себя совершенно неожиданно. Только что лежал труп трупом на земле у больших колес ЗИЛа, вдруг резко сел, перепугав стоящих рядом с ним солдат. Отряд, собрав с горем пополам боеприпасы, которые немцы особо и не прятали, ждал. Ждал возвращения дюжины пограничников, которых Мельгузов увел за оружием, на то место, где они повстречали фашистов.
Рядом с воскресшим генералом присел встревоженный Дубровин, с изумлением осматривая недавнего мертвеца. Старику сразу бросилось в глаза, что Кожевников действительно изменился. Помолодел лет на пять, почти пропала седина в голове. Ну и дела….
— Коля, ты как? Я спросить хотел… — нетерпеливо заерзал полковник, распираемый вопросами.
Кожевников посмотрел на старика так, что тот захлебнулся всеми незаданными вопросами и замолчал.
— Никогда, ты слышишь, никогда, Дубровин, не спрашивай меня. Ты понял, о чем я… — генерал, поднялся. Чуть постоял, глядя себе под ноги, потом вновь кратко обратился к старику:
— Докладывай!
В Кожевникове чувствовалась какая-то необыкновенная новая сила, не позволявшая спорить с ним или перечить, даже ему, Дубровину.
Стараясь быть, кратким, полковник пересказал генералу все происшедшее за последний час. Тот слушал, чуть кивая головой в такт словам, будто вслушиваясь в то как они звучат. А потом ответил:
— Ждем Мельгузова и возвращаемся. У нас много дел. Ткачук, подай автомат!
Генерал закинул на шею ремень АКМ, поправил оружие и пошел в сторону УАЗа.
На крыльце сидели, обнявшись, Василий Лопатин с дочерью, а на лестнице, двумя ступеньками ниже их примостился Сергей с Леной. После всего случившегося, после напряжений и переживаний последних дней, наступила реакция. Не хотелось, не было сил не то что двигаться, но даже и говорить. Солнце медленно клонилось за дальние деревья, наступал вечер.
— И как мы дальше жить будем? — не выдержала молчания Лена.
— Не знаю, Ленок. Как-то будем. — ответил ей муж.
— У меня там початая бутылка медовухи стоит, может принесть? — спросил Лопатин.
— Нет, дядя Вася, не до этого сейчас — возразил, не оборачиваясь, Горохов.
— То-то и оно…, — согласился пасечник.
— Маша, ты-то, что молчишь? — обратилась Лена к подруге.
— А что мне сказать, — послышался сверху безжизненный голос, — у меня и слов никаких нет. Хочется упасть и уснуть, и чтобы проснуться, а он рядом.
— Вот, девоньки, вот и правильно, идите, ложитесь, утро вечера мудреней, — подхватился Лопатин, — а мы, мужики, посудачим еще немного.
Сил спорить у дочери и Ленки не осталось, да и правда, лечь и забыться, закрыв глаза, — хорошая идея.
Когда за женщинами захлопнулась дверь, Василий спустился на ступеньку к Горохову, сел рядом и достал из кармана мятую пачку «Пегаса», чиркнул спичкой, сломал, достал еще одну и, наконец, прикурил. Протянул пачку Сергею, тот тоже достал сигарету. Некоторое время оба молча курили.
— Я вот что спросить хочу, Серенька, — в опустившейся темноте только вспыхивал огонек сигареты в руке Андреича, — а почто он тебе ничего не сказал? Мне вот напророчил долгие года, Ленке радостей всяких, а тебе ничего…
— Ну почему не сказал, — протяжно выдохнул Горохов, — сказал. Только так, что только я слышал. Много чего сказал. Уходи, сказал, со службы… Не будет покоя. Если верить ему, осталось России-матушке, спокойной жизни всего несколько лет, а потом пойдет все кувырком.
— Ишь ты… — только и ответил Лопатин, доставая из пачки еще одну сигарету.
Глава 57. Несолоно хлебавши
Небольшая колонна из четырех грузовиков и УАЗа втянулась в село уже в сумерках. Остановились в центре Чернево, на небольшой площади у правления колхоза. Все три улицы села, Старая, Смоленская и Новая, словно вымерли. Только многочисленные патрули и оцепление. Сильный, прохладный уже, почти осенний ветер гонял по опустевшим улицам, какой-то мусор, закручивая время от времени пыль небольшими вихрями. Все местные от мала до велика согнаны в здание клуба и амбулаторию под охрану хмурых солдат и офицеров в фуражках с зелеными и синими околышами. Селяне изнывали от духоты и тесноты, а более всего от усиливающегося беспокойства. Мычала и блеяла по домам и в колхозном скотном дворе не кормленная и не доеная скотина, хныкали испуганные дети, шмыгали носами и украдкой вытирали слезы девки и бабы. Хорошо хоть воду давали, принеся из колодца пару ведер, и хлеба из столовой принесли, да до ветру по очереди выпускали, под охраной. Мужики, особенно механизаторы которых забрали с полевого стана, угрюмо, исподлобья поглядывали на охранников, сжимая в мозолистых кулаках промасленные кепки. Если на селе перепуганные колхозники, словно стадо, безропотно, дали собрать себя по домам, то в механизаторы в стане, стали было быковать. Пограничникам и чекистам пришлось пострелять поверх голов, что единству, армии, партии и народа, на пользу явно не шло.
И ведь что держали, не отпускали, понять люди не могли. Давно уже всех, въедливые оперативники подробно опросили и последние часа три сидели Черневцы без дела, нагоняя себе шепотками всякой жути. Вопросы, которые задавали колхозникам были у всех одинаковые.
— Как давно знаете вы Лопатина Василия Андреевича? Когда вы последний раз видели гражданина Лопатина? Что говорил гражданин Лопатин в тот день или ранее? Не замечали вы чего-то странного в поведении гражданина Лопатина? Не встречали вы с Лопатиным посторонних, не знакомых вам людей?
То же самое, такие вопросы и о участковом милиционере Сергее Михайловиче Горохове с женой и о Лопатинской дочке, Машке.
Народ, быстро поняв, откуда дует ветер, топили Ваську и мента, как только могли. Наперебой, захлебываясь от желания высказаться и боясь не успеть, вдруг кто раньше расскажет. Вспоминали все их грехи, вплоть до того, у кого Сережка Горохов в детстве обтряс яблоню. Окрестили Ваську Лопатина главным деревенским самогонщиком и дебоширом. Вспоминали все, что вспомнить могли, а иные, что греха таить, и привирали от
