Где-то, на Северном Возее

испортил мелкий и знобкий дождик. Влага пропитала нас насквозь, и, кажется, даже на донышках наших душ плескались мутноватые дождевые лужицы. До машины нужно было возвращаться километра два, если идти по трассе, и это представлялось делом довольно сложным и неприятным, потому что необходимо было форсировать заросший ручей и несколько болотистых проплешин. Но существовал другой вариант, и я о нём напомнил:
   — Слушай, Жень, а на фига мы потащимся назад по всей этой мототени? Давай срежем, тут напрямую всего-то километр.
   — Срежем?! — рыжие брови взлетели выше макушки. — Хватит, один раз срезали, проверили теорему Пифагора, походили по гипотенузе!!!
   Женька впрягся в лямки ящика с тахеометром и скорым шагом пустился назад по трассе. Я было хотел всё же пойти по короткому пути, но Евген потянул меня за рукав энцефалитки:
   — Пойдём, Серж, вдруг боссу потребуется помощь.
   И мы пошли вслед за Женькой, хотя мне очень хотелось проверить этот, короткий путь, даже вопреки здравому смыслу, остатки которого во мне всё-таки были. И всё же в данной ситуации Женька был прав несомненно.
 
Выноска третья, частично опровергающая
теорему Пифагора и доказывающая, что
гипотенуза не всегда короче суммы катетов.
 
   Пару недель назад мы тянули трассу по заболоченным местам. Иногда мы просто тонули в этих местах, как наш флот под Цусимой, но, так же, как и наши предки, мы никогда не сдавались!
   Закончив работу, мы развернулись и побрели по болотине назад. Наш «братишка» был как на ладони, до него по прямой — километра полтора, а в обход, по тому маршруту, что мы уже прошли, — в два раза дальше. И я тогда, как и сегодня, логично предложил:
   — На кой чёрт нам пилить по кругу, когда здесь, по прямой, такое же болото. Зато мы сэкономим уйму времени, ведь гипотенуза всегда короче суммы катетов!
   Евген отказался сразу, но не потому, что был иного мнения. Нет, просто у него примерно на середине трассы остались найденные им грибы, а бросать их он не хотел, да и не мог, иначе потом не спал бы месяц, оплакивая своё имущество!
   Женька тоже пошлёпал по старому следу, но было видно, что он находился в раздумьях по поводу правильности выбора.
   А я, ни секунды не сомневаясь, уверенно пошагал прямо на «уазик», казавшийся таким близким и доступным. Правда, пошагал — это громко сказано, ведь ноги проваливались в топкую болотину по щиколотку, а порой и по колено, но это не было неожиданностью, ведь там, где пошли Женька и Евген, было всё почти так же.
   Когда позади осталось больше трети пути, я неожиданно провалился довольно глубоко и зачерпнул сапогами болотной водицы. Это было досадно, но вполне логично — я ведь шёл не по асфальту — и я уверенно похлюпал дальше. Ещё метров сто обошлось без сюрпризов, а потом пошло! Провал следовал за провалом — всё чаще и всё глубже. Почва под ногами колыхалась мёртвой зыбью, и я уже не искал более приемлемые на взгляд варианты пути, я брёл напрямую, и тупая усталость наполняла меня, как вода трюмы тонущего «Титаника», и выжимала из всего моего существа все эмоции и желания. Во мне было только одно: дойти до тверди! А пути оставалось не меньше полукилометра!
   Выкарабкавшись из очередного «влагалища», я остановился, чтобы немного отдохнуть и обдумать непростую ситуацию. Хотя, думай, не думай, а иного выхода нет. О возвращении назад не могло быть и речи, а вправо и влево простиралось всё то же болото, невероятно красивое и совсем не страшное. Я мысленно порадовался за Евгена и Женьку и похвалил их за то, что они не вняли моим идиотским призывам. Евген был виден далеко впереди и левее от меня, а вот Женьку я обнаружить почему-то не мог, хотя он должен был быть чётко слева. Может быть, он отдыхает, усевшись на кочку, и поэтому мне не виден? Вероятно, так.
   Я собрался двинуться дальше, но вначале оглянулся, чтобы оценить пройденное расстояние. И то, что я увидел там, вызвало у меня шок! Метрах в пятистах от меня маячила знакомая фигура — это Женька тащился по моему следу! Хотя, никаких моих следов он видеть не мог, и не только потому, что они были очень незаметны, а в силу своего не идеального зрения. Я представил его, ползущего по этой трясине, поминутно проваливающегося в топь и не видящего ни шиша, потому что очки его залиты потом, и мне стало так тоскливо! Первой мыслью было подождать Женьку и выбираться вместе, но стоять просто так оказалось небезопасно: ноги мгновенно погружались, и болотное чрево ласково простирало свои объятья. Нет, стоять на месте было нельзя! Назад идти тоже не имело смысла. Тогда я решил докричаться до Женьки, чтобы он попытался как-то свернуть на старую тропу. Но, увы, ветер дул прямо на меня, и, будь у меня вместо глотки пароходный гудок, и тогда бы Женька его не услышал. И я снова стал пробиваться вперёд, к машине.
   Евген, конечно, выбрался первым, и я чётко видел не только его стройную фигуру, но даже весьма довольную рожу. Он вышагивал вокруг «братишки», как степенный аист, и иногда призывно помахивал нам руками. Во мне всё выло и стонало от желания пройтись хоть несколько шагов по твёрдой почве, но ещё нужно было преодолеть метров двести болота и переправиться через ручей, огибавший отсыпку, на которой гордо возвышался наш автомобильчик.
   Я точно не помню как, но я всё же выбрался на твердь земную, но никакого удовлетворения это во мне не родило. В каждой клеточке тела, в каждой клеточке души была только усталость. Не было усталости только в совести, и она бодро терзала меня за то, что я уже выбрался, а Женька продолжает тонуть и неизвестно ещё, как удачно он выберется. Если бы я был верующим, я бы истово помолился за него, но что не дано, того не украдёшь!
 
   — Ну, Серёга, эту гипотенузу я никогда не забуду! — таковы были первые слова Женьки, когда он благополучно (хотя, что значит благополучно? то, что не утонул?) выбрался на отсыпку.
   Но я не стал извиняться и оправдываться, я только сказал:
   — Зато какое приключение, Жень! Неужели ты жалеешь? Вот о чём сыну-то расскажешь!
   — Конечно, — поддакнул Евген, — тут есть чего порассказать! — И, подумав, добавил: — А вы чувствовали мою помощь?
   Мы в недоумении уставились на него.
   — Ну как же, я ведь сосредоточился и мысленно всю свою энергию отправлял вам!
   — Так вот оно что! — хлопнул себя руками по мокрым штанам Женька. — А я-то думаю, кто это мне силушки прибавляет!?
   — Да, Евгенчик, — кивнул я головой, — без тебя бы мы точно утопли! Спасибо за заботу!
   — Если бы с вами что-то случилось, я просто не представляю, что бы делал!
   «Да, действительно, парень переживал», — подумалось мне, да и Женьке, вероятно, тоже.
   А Евген, помолчав, неожиданно продолжил:
   — Конечно, что бы мне было делать, ведь ключи от машины у Сержа, да и ездить-то я почти не умею!
 
19
 
   Мы ждали Шефа.
   Я намеренно пишу это слово с заглавной буквы. Но совсем не потому, что хочу пододвинуть нашего руководителя поближе к Господу Богу, и даже не из-за элементарного подхалимажа. Просто слово это так часто всеми нами произносилось, что иногда не сразу вспоминалось, а как же на самом деле зовут нашего начальника.
   Итак, мы ждали Шефа. Два дня назад, под вечер, примчался Иваныч и сообщил нам эту весть. Когда я увидел его, запыхавшегося, словно он бежал из Усинска бегом, а не ехал на машине, сердце моё прыгнуло в голову и забарабанило по вискам, и там всё завыло, задребезжало, как на эсминце во время тревоги. Но Иваныч только грустно посмотрел на меня и неловко пожал плечами. Да чего иного я ожидал? Чудеса даруются лишь тем, кто их заслужил! А наш непревзойдённый доставала (не потому, что мог достать всех, но потому, что мог достать всё!) вывалил нам радостное известие и от себя попросил:
   — Только вы тут хоть приберитесь, посуду помойте. Особенно кружки, а то Шеф терпеть не может, если кружки грязные!
   — А у нас, между прочим, посуды грязной не бывает! — гордо и немного обиженно заявил Евген.
   — Конечно, — согласился я, — откуда же ей быть грязной, если некоторые её вылизывают почище стаи ротвейлеров!
   Евген внешне не прореагировал на мою колкость и сделал вид, что уж его-то это не касается. А Иваныч, уже собиравшийся уезжать, вдруг что-то вспомнил и пошагал к компьютеру. Да-да, конечно, вы и сами догадались, что же он собрался сделать. Бедная-бедная наша сестрёнка!
 
   — Интересно, а что нам Шеф привезёт вкусненькое? — раскроил рот улыбкой Евген и стал похож на Буратино с обломанным носом.
   — Вообще-то, он обещал мне водочки, — припомнил Женька, — если работа пойдёт хорошо. Хотя по мне, лучше бы пивка какого-нибудь вкусного!
   — А я хочу мороженого. Много-много! И торт бисквитный! — зажёг в глазах вожделение Евген, и язык его забегал по губам, собирая слюну, обильно их оросившую.
   Я смотрел на них и видел, что в этот миг они где-то далеко-далеко от меня — в пивных реках с кремовыми берегами. На лицах их, спотыкаясь о носы и скулы, блуждали улыбки, слегка отливающие даунизмом, а глазки затянулись туманной пеленой истомы. И, исключительно в психотерапевтических целях, я решил вернуть их в рутинную реальность:
   — Мороженое пиво Шеф, естественно, привезёт, но ещё он обязательно привезёт какую-нибудь бяку, типа увеличения объёмов задания при урезании сроков исполнения!
   И эта моя пессимистическая реплика смела с лиц моих друзей все их мечтания, подобно торнадо, сдувающему на своём пути дома и деревья. Женька моментально закурил, а Евген попенял мне:
   — Ну зачем ты так, Серж, хоть бы чуть-чуть помечтать дал.
   — Ты, кажется, хвалился, что у тебя всё чисто, всё вымыто? Вот давай и делай это, чтобы всё соответствовало.
   — Да сделаю, сделаю, подумаешь, проблема. А я ведь даже почувствовал во рту вкус мороженого! — и Евген опять облизнулся.
   Женька молчал, упорно задымляя комнату, и это навело меня на интересную мысль:
   — Жень, а ведь Шеф-то не курит.
   — Не курит. Ну и что?
   — Нет, он не просто не курит, а совсем не переносит табачного дыма!
   — А я-то здесь при чём?
   — Вот именно ты-то здесь и при чём! Ты же не хочешь, чтобы Шеф, войдя в наше жилище, долго и тяжело кашлял, а потом безвременно почил, отравившись этими ядохимикатами?!
   — Ты же не отравился, да и Евген жив.
   — Ну, Евген и сам курит, хорошо только, что очень мало. А что касается меня, то я уже потихоньку адаптировался. И потом, у меня нет другого варианта, ведь приказать тебе не курить тут я не могу, а мои просьбы ты принимаешь, как выпендрёж!
   — Да я даже дома курю! — взорвался Женька, но тут же, потише, добавил: — Правда, только на кухне.
   — Это хорошо, что ты заботишься о здоровье своего сына! — с сарказмом сказал я. — И всё-таки Шеф, я думаю, будет не очень доволен!
   Женька лишь пожал плечами, как бы говоря: а мне-то какое дело?
   А Евген, о чём-то усиленно думавший во время этого нашего диалога, внезапно подпрыгнул на кровати и вскричал:
   — А знаете, что я придумал?!
   — Знаю, — спокойно