Кого выбирает жизнь?

для этого всё и задумано, так и организовано! А мы, как и все, хотели того или нет, но когда-то попались в сети этой огромнейшей бесчувственной системы, мало что понимая из происходившего с нами, поскольку не были готовы к столь очевидному лицемерию со стороны нынешней власти.
Интересно, что многие люди, как будто и не причастные к античеловечным замыслам любой преступной системы, тем не менее, служат ей, помогают ей, укрепляют ее, например, те же медики. И, конечно, ревностно выполняют все требования этой мизантропской системы, тем самым, выступая против своего народа ради собственной сиюминутной корысти, ради своего выживания или своего обогащения. Потому и их, этих пособников, я не стал бы жаловать потом, когда дело дойдет до праведного суда.
Помню, так же поступили после войны с власовцами и прочими прислужниками фашистов. А почему должно быть иначе теперь? Почему в отношении тех, кто предавал и уничтожал наш народ, мы должны проявлять великодушие? Ни за что! Ведь, какими бы приятными не казались некоторые пособники врага в общении или в быту, из-за них теперь вымирают очень и очень многие люди, заведомо более достойные, чем эти оборотни!
«И кем же укомплектована нынешняя служба «Скорой помощи», если три ее экипажа оказались не в состоянии диагностировать банальный инфаркт миокарда при самых типичных его проявлениях? – никак не доходило до меня. – Видимо, набирают туда, кого попало, кто изъявит желание поиздеваться над больными соотечественниками! Или же им сверху какие-то секретные задачи ставятся, утаиваемые от населения? Ведь не случайно же именно с такими распрекрасными медиками-специалистами наша страна достигла абсолютного первенства в вымирании населения! Мы уже оставили далеко позади себя даже вечно проблемную в этом смысле Африку! Мы уверенно лидируем! И при этом нас уверяют, будто население РФ растет невиданными темпами! Разве эта ложь не есть свидетельство того, что нам нагло врут во всем, от чего зависит выживание народа, затрудняя это выживание?»
*
Воспоминания преследовали меня, навязывая всякий раз одну и ту же тему. Я и рад был бы подумать о чем-то ином, но не получалось. Память навязчиво высвечивала только нашу последнюю с тобой беду в ее долгом и страшном развитии.
В то памятное утро к нам явился участковый врач, вызванный вторым экипажем «Скорой». Обычно участковый приходил после обеда или даже вечером, хотя больным, если уж вызвали, нужен он всегда немедленно. Кое-что нас всё-таки обрадовало: пришедшим врачом оказалась уже не та, проверенная мной на профпригодность, Дюймовочка.
Впрочем, мы обрадовались бы, наверное, и ей, ибо за прошедшую ночь «Скорая» так и не приехала, сколько я ни звонил и ни ругался с диспетчером по телефону. Но время-то было ночное, когда бесполезно звонить в их министерское гнездо, вот я ничего и не добился!
Теперь пред нами предстал пожилой и, казалось, чем-то сильно озабоченный врач, откровенно нереспектабельный, сутулый. Он, скорее всего, был еще прежней, еще советской закваски, и мы ему интуитивно поверили.
Несмотря на ранее утро, он выглядел уставшим и торопливым, однако к больной не подошел пока не вымыл руки! В наше время это воспринимается с удивлением! Попросил табуретку, присел рядом с тобой, уточнил, где болит, поглядел на оставленные ранее кардиограммы, одновременно слушая меня об истории болезни, измерил своим тонометром давление, по часам засек частоту сердечных сокращений, обеспокоенно покачал головой и приказал мне «немедленно собирать больную».
– В таком состоянии здесь я ее не оставлю! У вас есть городской телефон? Покажите!
Всё заняло у него минут пять-шесть. Еще минут десять участковый дозванивался куда-то и требовал по телефону немедленно прислать специализированную машину для экстренной госпитализации больной с тяжелым обширным инфарктом миокарда. На том конце провода, видимо, активно возражали, ссылаясь на невозможность сделать это в ближайшее время, на что участковый мрачно и спокойно проговорил:
– Вот, что! Если машины не будет через установленные двадцать минут, я напишу на вас докладную, а мои клиенты будут вправе подать лично на вас заявление в суд за неоказание помощи человеку в тяжелом и беспомощном состоянии. Надеюсь, вы последствия для себя понимаете! Уточняю адрес! – (он продиктовал адрес, глядя в свой блокнот, и попросил меня, если возможно, стакан чаю без сахара).
Мы с ним еще посидели некоторое время рядом с тобой, а через полчаса приехавшая кардиологическая бригада принялась готовить тебя к эвакуации в больницу. Я потерял нашего благодетеля-участкового из виду лишь на улице, когда он честно доделал своё дело, а тебя уложили на носилки в машину.
«Не успел поблагодарить хорошего человека и врача, который, пожалуй, один-единственный оказался достойным этого! – с сожалением подумал я, устраиваясь рядом с тобой в машине. – Ничего, сделаю потом!»
По дороге, чтобы из вежливости хоть одним словом обмолвиться с сидящим по другую сторону носилок врачом, я поинтересовался, почему же «Скорая помощь» приезжает на вызовы спустя несколько часов или вообще не приезжает? И добавил, что вина в этом, конечно же, не самих врачей, но почему всё-таки? И есть ли какие-то приоритеты в том, к кому раньше посылается машина?
– А что мы можем поделать? – без злости оправдался врач. – Машин не хватает. Район обслуживания увеличился за счет прибавившихся новостроек, а машин стало даже меньше, некоторые вообще развалились. Да и текучка среди персонала. Не всем подходит круглосуточная работа, она часто нервная, ответственная.
«Ну, да! Очень она у вас ответственная! – подумал я язвительно. – Только никакой ответственности вы никогда почему-то не несете, судя потому, как вы к нам приезжали!»
– А приоритеты… Кто их знает? В первую очередь диспетчер посылает, конечно, к роженицам или к маленьким детям. Огнестрелы случаются, на ДТП часто выезжаем, если с жертвами. Найденных на улице тоже в первую очередь подбираем. Наркоманы и в сильно нетрезвом состоянии тоже наши… И их обслуживаем в первую очередь… Ну, а к пожилым людям, если машин не хватает, приезжаем, если освободимся… Да не наша в том вина! За сутки бывает и десять вызовов, и даже двадцать! Тогда вообще беда для нас. Не присесть, ни поесть… А кое-где с кулаками набрасываются… И носилки вон этим девчонкам носить приходится… Это при их-то силенках и весе… И носилок, и девчонок… И эти лестничные пролеты пятиэтажек, где с носилками не развернуться, и лифты, в которые носилки не помещаются… А собаки чего стоят! Да что говорить! – махнул он рукой в сердцах.
– О причинах говорить не стану, но качественное состояние вашей службы мне понятно – полный разгром! Даже если судить по тому, через сколько вы приезжаете и через сколько должны, то ваши возможности меньше требуемых раз в пятнадцать или двадцать… Это и есть разгром! А поскольку раньше такого не было, то это, очевидно, и есть результат выполнения программы Путина по модернизации нашей медицины!
– Да о чём говорить! – буркнул врач и отвернулся от меня.
*
В приемном отделении городской больницы, в которую тебя доставили, дежурным врачом оказалась симпатичная женщина средних лет независимого вида в идеально отглаженном халатике салатного цвета, кстати, заведующая кардиологическим отделением, которое нам и было столь необходимо. Она принимала мою супругу и сопроводительные медицинские документы из рук кардиологической бригады, а я стал свидетелем того, как она сносилась с коллегами из «Скорой помощи». Обращаясь к врачу, возглавлявшему бригаду «Скорой», дежурная без обиняков спросила:
– Как это понимать, уважаемый? При вполне очевидном и тяжелом инфаркте миокарда вы предлагаете мне подписать доставку больной с гипертоническим кризом? И это при том, что больная двое или трое суток находится в тяжелом состоянии? Я не первый год работаю, но такого … (она произнесла слово, которое не очень вязалось с ее миловидностью) еще не встречала! Сейчас же переписывайте документ! С такой липой я больную от вас не приму и ничего не подпишу!

Тогда я не очень-то понял, что это означало, ибо меня больше волновало твоё состояние после поездки по ужасным городским дорогам, которые способны в машине, почти лишенной амортизации, и здорового человека сделать больным, но факт проявления принципиальности со стороны дежурного врача вселил в меня крохотную надежду. Тем более что Валентина Владимировна, как ее звали, уже успела со мной познакомиться. Она сама мне представилась, расспросила по существу и пообещала, что столь тяжелую больную будет вести лично. У меня сразу возникло к ней полное доверие.
Мне позволили пройти с тобой, уже пересаженной в кресло-каталку, которую медсестра привычно покатила куда-то по этажам, коридорам, лифтам, опять по этажам и коридорам… Идя перед каталкой, я распахивал многочисленные пластиковые двери, на стёклах которых назойливо красовалось красное пятно с крупными буквами, набранными белым шрифтом: «Это проект Путина. Модернизация здравоохранения».
«Да уж! – подумал я. – Видимо, модернизация и крах у него синонимы!»

Больничная палата № 403 оказалась неплохо оборудована – умывальник, туалет. Ко всем кроватям подведен кислород, столь необходимый в твоем состоянии, и мы им немедленно воспользовались.
Едва тебя положили на жесткую кровать, где под простынкой просвечивалась холодная клеенка, как медицинская сестра появилась со стойкой для так называемых систем, сноровисто отыскала вену на локтевом изгибе, отрегулировала подачу ритмично булькающего в пузырьке препарата.
В палату по-хозяйски влетела Валентина Владимировна:
– Вот и хорошо! – констатировала она, оглядев тебя, оценив общий порядок, проверив вовремя запущенную в работу систему и подключенный кислород. – А вы пока нам не нужны! Завтра принесёте всё по списку этой листовки! – без лишних слов обратилась она ко мне. – Я выписала вам круглосуточный пропуск, возьмите. Телефон мы ваш знаем, а сейчас не надо нам мешать!
Я поцеловал тебя, лежавшую в полузабытье с побелевшими искусанными губами, прошептав, чтобы больше не волновалась, собрал в охапку твоё пальто и другие, ненужные в палате вещи, и, держа их перед собой, ошарашенный завершением кошмара последних двух суток, путаными коридорами и лестницами выбрался на улицу, сориентировался, куда нас с тобой завезли, и побрел к незнакомой автобусной остановке, чтобы отправиться в опустевший без тебя дом.
Пожалуй, только тогда на меня, нещадно толкаемого безучастными попутчиками в переполненном автобусе, с руками, занятыми ворохом твоих вещей, не имеющего возможности уцепиться за какой-нибудь поручень, обрушилось всё понимание той беды, к которой приблизилась наша семья. Столько лет мы с тобой неразлучно встречали все радости и невзгоды, и вдруг такая перспектива… Нервы мои достигли некого края, но разум, если он у меня ещё остался после всех передряг, заботливо удерживал сознание от попыток предугадать нашу с тобой незавидную судьбу.
Интересно, бывают ли судьбы счастливыми? Пожалуй, должны быть и такие! Так почему же люди всегда вспоминают о судьбе лишь в связи с какими-то бедами? Не потому ли, что