Кого выбирает жизнь?

«мирными», массовыми и ещё более действенными. Душат не для того, чтобы задушить! Душат, чтобы извлечь максимальную прибыль, а жертвы появляются как некий побочный продукт получения прибыли. Это и есть капитализм во всей его красе! Впервые в истории создана гигантская хищная единая корпорация, но создана она без какого-либо участия армии и якобы достаточно честно, без видимого насилия.
Так на чём же она держится? Интересно? В этом-то и весь вопрос! Вместо снарядов и бомб в ход пошли пресловутые кредиты и инвестиции, которые быстро задушили назначенные страны, обладавшие большими природными ресурсами. Через некоторое время эти страны оказывались загнувшимися жертвами, а корпорации становились полновластными собственниками всех их ресурсов! Знакомая для РФ картина, не так ли? И она не могла осуществиться без участия множества предателей из кремля.
Фамилия же американского диссидента, рискнувшего поведать миру всю эту жуткую схему перекраивания мира – Перкинс! Обязательно почитайте его книгу. Примечательно, что после громкого успеха, когда автора спрашивали, как он решился такое опубликовать про всемогущие корпорации, он признался, что «устал бояться, хотя не устали бояться полста издательств, к которым он обращался, чтобы напечатать свою книгу. Везде получал отказ! И всё же нашлось одно издательство, захудалое, на грани разорения. Потому оно и рискнуло, и оказалось в большом выигрыше! Если же теперь меня и уничтожат всесильные корпорации, всю грязь которых я показал миру, выплеснув ее наружу, то моя книга от этого станет еще популярнее, ибо я превращусь в мученика!»
Видите, каким образом пробивается на свет истина в США? Часто это происходит не потому, что кто-то ее несет на пользу людям, а потому что это кому-то выгодно лично!
Люди, к великому сожалению, всегда останутся людьми! В самом плохом смысле этого слова! Они завистливы, жадны, тщеславны. Они спасаются в одиночку. С такими качествами они всегда будут хорошо вписываться в подлую суть капитализма! И подавляющее большинство из них обязательно сыграет роль обычных баранов! Другие же, наиболее подлые, станут их убийцами! Такая вот милая перспектива у человечества!
– Да, не об этом я спрашиваю! Что ни говори, а экономически они нас победили. Но почему победили, если у нас был такой передовой и гуманный социализм? Может, не всё было так уж хорошо? – не сдержался Виктор.
– Причин того, что мы рухнули, очень много! И хотя экономике Союза было далеко до идеала, но придушили нас более других три главные причины. Мне так кажется. Первая – необходимость иметь большую и отлично оснащенную армию. На нее шли такие огромные деньги, что и представить трудно! Причем, значительно большие, нежели требовалось для нашей защиты. ВПК их успешно у нас выманивал под свои корыстные интересы! Вторая – низкая производительность нашего с вами труда. Где справлялся один американец, наши трое возились! Кстати, третья причина связана с этими же тремя работниками, которые трудились через пень колоду! Им же всем зарплату приходилось платить, садики, школы, больничные обеспечивать – все это в СССР было без обмана, не так, как сейчас! Потому денег стране всегда не хватало, а иностранцы нам помогали редко и, конечно, себе не в убыток! Но если ты вдруг посчитаешь, что именно капитализм идеален, то зайди теперь в любой магазин. Возьмём, например, утюги. Их на полках сколько типов обнаружишь? Пять, десять, двадцать? Будто это одноразовый продукт ежедневного потребления! Разве их столько требуется? А ведь это свидетельствует о нерациональности производства. Зачем столько видов, типов, фирм этих утюгов, если ясно каждому, что большую часть из них никогда не раскупят? Труд вложен, а он никому не нужен, и никакие скидки его не спасут! Конкуренция! Конечно, но не по-хозяйски это! Глупость и неорганизованность! То есть, капитализм! Вот ещё тебе пример…
– Завт-рак! Все на завт-рак! Завт-рак! – по коридору пронесся знакомый призыв.
Я остановился на полуслове и, подняв обе руки вверх, напомнил собеседнику, что договор дороже денег!
*
Какое всё-таки мучение в моём полуживом состоянии самостоятельно передвигаться на большие расстояния! Крохотными шажками, один за другим, один за другим переставлять обессиленные ноги, часто отдыхая. И удивляет, что за пару последних дней, мне казалось, я уже нарастил прежний объем мышц, вот только задыхаюсь от нагрузки и быстро устаю. Стало быть, глядя объективно, далеко мне до нормы, что о себе я бы не мнил!
Так или иначе, но с помощью любимой и неунывающей внучки, которая совсем не формально поддерживала меня под руку, я добрался до последней двери этого бесконечно опостылевшего мне учреждения, всей душой стремясь на свободу, как конь, издали почуявший запах родного дома.
И вдруг я разволновался от неосмысленных пока, но стремительно наваливающихся на душу ожиданий, оказавшись перед этой огромной старинной деревянной дверью. Я испытал теперь такое, как давным-давно, когда летел, не чувствуя под собой ног, на первое свидание с тобой, еще не зная, как ко мне отнесется моя выстраданная мечтательными ночами любовь. И ничего более важного в моей жизни в тот миг и быть не могло. Как и сейчас.
Я чувствовал всем своим нутром, что происходит нечто бесконечно знаменательное, по сути своей, ведь это совершенно невероятное, но свершающееся со мной повторное вступление во внезапно приостановленную месяц назад жизнь! Я возобновляю ее полноправно, не опутанным реанимационными проводами и трубками инвалидом в больничной палате, а как все, как обычный нормальный человек, у которого есть почти бесконечные возможности передвигаться, чтобы жить по-человечески, жить достойно, не лежа, не напрягая медицинский персонал своим присутствием!
Значит, достигнута ещё одна настоящая победа! Победа, которую я завоевал, заслужил, вопреки начертанному ранее сценарию.
Вот только моя ли это победа, моя ли в ней заслуга? Или она, всего-то, некое разрешение свыше, без которого, чтобы я ни делал, как бы ни старался, здесь бы не оказался? А может, это заслуга тех людей, тех добросовестных и добропорядочных врачей и медсестер, еще как-то барахтающихся в безнадежно разрушенной системе здравоохранения, которые по-прежнему исполняют свой долг, которые как-то сумели отстоять и меня от претензий моей костлявой, упорно тянувшей меня туда?
Так или иначе, но меня выбрала жизнь, и я эти воспользуюсь по полной программе!

Внучка, неловко управляясь с огромной дорожной сумкой, в которой заботливо принесла мою зимнюю одежду, плечом толкнула тяжелую дверь. Она распахнулась во всю ширь; яркий солнечный свет обдал меня чем-то забытым, жизнеутверждающим; морозный воздух защекотал в носу, да так, что слезы заволокли глаза…
«Боже мой, я всё-таки здесь! Я живой! – торжествовало моё существо. – И чтобы ни случилось дальше, но даже этот один-единственный миг, значительнейший для меня миг, подаривший волнующее ощущение существования, уже сам по себе стал мне наградой самого высокого достоинства! Ради него уже стоило всё выдержать!»
Внучка, видимо, разобралась в сути моих переживаний, что весьма странно для ее возраста, нисколько не торопила меня, следуя рядом и предельно сдерживая свой шаг.
«Что ж! Ещё один день пропал не зря! – усмехнулся я вертящемуся на языке каламбуру. – А теперь, когда удалось вырваться из плена моего злосчастного инсульта, случайно побежденного необоснованно прославляемой у нас медициной, надо смотреть вперед! Придется нашу с тобой жизнь, мой дорогой Людок, налаживать по-другому! И ценить ее совсем иначе! Она того стоит!
Но справимся ли? Ведь люди остро чувствуют свою бренность и дают всяческие обещания лишь в такие редкие минуты, когда чудом вырываются из лап смерти, а отойдя от черты, всё забывают. Таковы уж защитные особенности нашего сознания!
Но мы справимся! И хорошо бы при этом не потерять себя, не перестать двигаться вперед и подниматься вверх, ступенька за ступенькой! Не превратиться бы в болезненных своих заботах в тупое человекообразное животное, бесцельно плывущее по течению день за днем, как придется; существующее бесполезным сорняком лишь потому, что родилось, и затем, чтобы существовать. Если жить вот так – без смысла, без идей, без трудностей и достижений, лишь для того, чтобы принимать лекарства, то, чур, меня! Лучше вообще не надо! Впрочем, этот вариант, как будто, и не наш! Мы и раньше, когда многого еще не знали, старались гореть! Значит, и теперь подавно будем жить! Будем!»

– Настенька, бабушка-то твоя нас встретит? – спросил я внучку, не понимая, от чего сильнее колотится сердце, от ходьбы или предчувствия встречи.
– Конечно! Но только дома! Соскучился? И она все эти дни только о тебе и говорит, волнуется очень, а ей после такого тяжелого инфаркта никак нельзя! – пояснила внучка. – Дома ждет тебя твоя любовь, дедуля!
– Ясно! Так и положено! А мы с тобой, внученька, до дома как добираться будем? Я ведь теперь как шагающий экскаватор! Сто семьдесят пять метром в час!
– Не волнуйся, дедуль! Ты у меня и в таком виде вполне молодец!
– Ну, да! Болтушка ты у меня! Как добираться-то будем?
– За территорию больницы выйдем, а там я позвоню, такси вызову.

Осуществить свой план нам не пришлось.
За больничным шлагбаумом нас с откровенной радостью встретил Борис Иннокентьевич с оживленной стайкой студентов, большей частью, девчат. Боясь дотронуться до меня, чтобы ненароком не завалить, все встречающие радушно поздравили меня с выпиской, а студентки даже успели кое-что сообщить об университете.
Я едва сдерживал слёзы от того давяще волнующего чувства, которое навалилось на меня за дверью больницы, словно за нею новый мир. Но следовало крепиться, не выказывая своей слабости даже друзьям: «Разве кто-то, пусть даже самый посвященный во все подробности моей истории, сможет понять, что переживает человек, настойчиво выкарабкивавшийся с того света без малого месяц и, наконец, получивший счастье удостовериться в том, что он всё-таки жив? Люди, большей частью, замечают лишь то, что является следствием чего-то, а не причиной, что всплывает на поверхность, а не бурлит внутри!»
– Ну, всё, товарищи студенты! Встретили своего профессора, поприветствовали и разбегайтесь по домам, а мы довезем Александра Федоровича с его внучкой до дома! – бодро и приказным тоном сориентировал студентов Борис Иннокентьевич, а затем, обращаясь уже ко мне, пригласил. – Прошу, Александр Федорович! Вон там, стоит наша машина! Как видите, отечественная, из Ульяновска! И с соответствующим именем – «Патриот»! Прошу вас обоих – устраивайтесь, а нашим ребяткам и в трамвайчике вполне допустимо…

Неужели после стольких страданий, перенесенных на пределе человеческих возможностей, после невероятно трудно доставшейся победы наша с тобой жизнь, моя дорогая жена, окажется всего-то продолжением жизни предыдущей? Разве теперь такое возможно? С нашим-то новым опытом! С нашим возвращением в мир, который, вытолкнув нас из себя, практически не заметил нашего исчезновения, даже не среагировал на него! Не заметит и возвращения – кто мы ему?
Но неужели это всё-таки возможно с новым, более глубоким пониманием нами сущности