Затем эти особенности передавались потомству, накапливались и становились родовыми признаками уже не отдельных индивидуумов, а целых видов.
Но насколько же быстро могут изменяться индивидуумы, приспосабливаясь к новой ситуации на планете? Нас же всегда учили, будто потребовались многие миллионы лет…
Вот это-то, как раз, и есть самое удивительное! Всё не так! Всё совсем не так! Если судить по мне, то всего за двадцать пять суток лежания изменения во мне оказались столь значительными, что к концу указанного срока я и стоять-то на ногах не смог!
Чудненько! А мы-то кое-кому верили! Ан, нет! Теперь я на себе выяснил, что организм непрерывно отслеживает изменения условий существования и без раскачки начинает приспосабливаться к ним. Чтобы соответствовать. Чтобы выжить самому и помочь выжить своему потомству! Всё происходит достаточно быстро вслед за устойчивым изменением условий существования. Если бы я хоть изредка вставал, то мои ноги и прочие органы прекрасно бы разобрались в том, что они иногда бывают мне нужны, а потому не начинали бы атрофироваться. Но я-то своими ногами за месяц так и воспользовался ни разу – это стало сигналом!
Ведь как получилось у меня? Организм без помощи моего сознания (без моего участия, без моих пожеланий!) быстро и правильно догадался, что в лежачем положении ноги мне не нужны! Стало быть, всё нужное и дефицитное (кислород, кальций, энергетическое питание и пр.) можно перераспределить в пользу тех органов, которые нужнее. И коль уж у меня, лежащего, таковых органов почти не осталось (именно так решил мой приспосабливающийся организм), началась стремительная деградация всех мышц, костей, суставов, сухожилий, да и головного мозга. Всё это оказалось второстепенным или совсем ненужным! Одновременно стало слабеть сердце и легкие, ведь в кровати им не приходилось работать на пределе! Значит, можно и передохнуть!
Для меня в этом вопросе удивительно лишь то, что нового-то я ничего не открыл! Каждому известно, что именно на свойстве приспосабливаться основаны любые тренировки организма. Вон как спортсмены, например, поступают! Они за счет многократного повторения одних и тех же движений, делая их на пределе возможного, «убеждают» свои организмы, что условия работы и далее будут предельными, и напрягаться из последних сил придется именно этим мышцам, тренируемым сейчас. Так что, извольте! Должны соответствовать новым, пусть и искусственно созданным условиям!
А мне особенно интересно, что человеческий мозг, даже если он и выступает у кое-кого буквально в качестве субпродуктов, не используемый по прямому назначению, всё же составляет от одного до трёх процентов от веса его обладателя. Зато потребляет этот мозг невероятно много – четверть всего кислорода, солей, глюкозы и прочих ценных питательных веществ, используемых организмом в целом!
Отсюда организмом делается вывод: в первую очередь именно прожорливый мозг следует посадить на голодный паёк!
Вот те раз! Люди гордятся, что именно своим разумом они отличаются от животных, но в действительности, как оказалось, сами не очень-то стремятся отличаться от тех же, к примеру, обезьян, всячески экономя на собственном мозге, не включая его в работу!
Но не пугайтесь! Для большинства людей потеря головного мозга не так уж опасна. И не обижайтесь – уж я-то в этом не повинен! Просто в современной жизни многим людям, и даже совсем неглупым, мозг в полной мере нужен очень редко; только при решении новых и сложных задач. Но эти люди даже в таких случаях пользуются готовыми решениями более компетентных, более образованных и более сообразительных людей. Особенно в наше время, когда развит интернет, позволяющий, не думая, быстро отыскать и применить чужой опыт. Выполнять же массу немудренных делишек, например, дойти до работы, доехать до неё или вернуться домой, вскопать огород или испечь пирог удаётся и без сложных размышлений. Конечно так, ведь дорога хорошо известна, копать удаётся без напряжения головы, а для пирогов находятся давно освоенные рецепты, которые реализуются по пунктам, то есть, опять же, без подключения головы! Помогают инстинкты, как говорил Павлов! Условные или безусловные!
Ввиду этого организм человека, непосредственно не занятого умственным трудом, быстро «понимает», что мозг для него весьма затратное, но и очень бесполезное образование. Вот он без тренировки и дряхлеет. А, не получая к тому же нужного питания, становится еще менее способным функционировать продуктивно.
В этом сокрыто особое коварство природы. Жить без мозга люди могут лишь среди множества других людей, копируя их действия, но если однажды им придется самостоятельно решать задачу, пусть даже жизненно важную, и для этого потребуется напряжение всех возможностей мозга, он с ней может не справится, подобно моим подкосившимся без тренировки ногам. Следовательно, человек, надолго погруженный в трясину нетворческой рутины, рискует совсем утратить способность мыслить!
И это особенно ужасно потому, что давно происходит повсеместно! А причина данной беды человечества в том, что в последние десятилетия основная масса людей, превратившись в «активных пользователей», перестала самостоятельно вырабатывать для себя важные знания и умения, а, вместе с тем, утратила способность самостоятельно мыслить. Круг замкнулся!
Мораль проста: люди, не тренирующие свой мозг постоянно, быстро его теряют! В этой истине я нахожу повод для собственной радости, поскольку с первых дней пребывания в больнице неутомимо занимал свой мозг хоть какими-то, пусть и не очень важными и не очень нужными, но творческими задачами. Я думал, я рассуждал, я спорил с собой и с воображаемыми оппонентами, я вспоминал, я что-то планировал и составлял впрок.
Пусть все мои темы безнадёжно перепутаны! Пусть в размышлениях меня шарахает из стороны в сторону! Пусть я во всём не прав, и кто-то обвинит меня не весть в каких грехах и искажениях действительности! Пусть! Всё это будет моей реальностью – три раза, пусть! Главное ведь для меня, что моя голова ежеминутно работает, не ленясь! Главное, чтобы мозги мои не засахарились!
И теперь надеюсь, мои принудительные занятия стали очень своевременной тренировкой для мозга, который травмирован инсультом и уже, я сам это замечаю, не способен в полной мере работать по-прежнему. Со всей очевидностью ухудшилась сообразительность, очень сильно подводит память – и оперативная, и долговременная – существенно село зрение. Теперь я плохо вижу даже вблизи, хотя раньше плохо различал лишь удаленные предметы.
Как выяснилось при анализе деятельности космонавтов, в человеческом организме повезло оставаться неприкосновенными лишь некоторым костям. Наше неглупое тело в процессе эволюции само рассудило вполне разумно: череп и ребра обижать нельзя, ведь они защищают от внешних воздействий мозг, сердце и легкие, без которых никак не выжить! Потому кальций и прочие нужности из этих костей изымать недопустимо! А все остальные кости как-то перебьются: если они станут хрупкими и сломаются, не велика потеря, ведь они не очень-то нужны!
Вот и попробуй после этого отрицать, что при столь стремительном приспособлении моего организма к новым условиям превращение мухи в слона или обезьяны в человека вполне возможно! Теперь отрицать это невозможно! Особенно если на это уйдет несколько миллионов лет, а не жалких двадцать пять суток, которые, как ни странно, и во мне многое изменили! Надеюсь, изменили не безвозвратно!
Но на этом я с Дарвином всё же не прощаюсь. Меня опять мучает новый вопрос.
Если эволюция превращает сачкующий мозг современного человека в субпродукты, то, что же стало причиной того, что когда-то мозг человека всё же достиг современного очень неплохо развитого уровня? Что подгоняло этот мозг в его развитии? Ведь были же на то веские причины?
Конечно же, были, раз уж наш мозг усиленно развивался, пока из какой-нибудь амёбы мы последовательно превращались во что-то неизвестное нам, затем в обезьяну, а потом и в человека! Наш мозг зачем-то же наращивал свою массу, зачем-то наращивал площадь своей коры, а вместе с тем наращивал и свои умственные возможности.
Что же его вынуждало к этому? Неужели только то, что он всегда хотел найти способ выжить при любых изменениях внешних условий обитания? Потому постоянно об этом думал, искал выход из трудной ситуации?
Это вряд ли! Ведь стремление выжить как некая идея – это тоже результат деятельности головного мозга. Да, это так! Но поначалу, как нам теперь стало ясно, он был настолько слаб у какой-то там амёбы, что додуматься до этого явно бы не смог. За него работала лишь спасительная природная способность приспосабливаться! Неужели она и развила наш мозг? А теперь сочла его бесполезным?
Что-то здесь не сходится! В общем, новая проблема!
*
«Что за чертовщина? – перетряхнуло меня, когда медсестра, старавшаяся сделать укол столь аккуратно, чтобы я и не заметил, все-таки разбудила меня и, обнаружив это, тихим, по-женски ласковым голосом, успокоила:
– Всё, всё, Александр Фёдорович! Можете еще поспать, ведь рано совсем!
Однако утраченный покой не возвращался: перед глазами навязчиво скакали, одна за другой, сцены приснившегося шабаша, погруженные от края до края в полутемноту, но с проблесками ядовитого желто-оранжевого света, периодически выхватывающими кого-то из мрака. Этот мрак был усилен клубами почти живого дыма, тягуче заволакивающего разные части пространства. Обстановка воспринималась зловеще, оттого меня сдавило предчувствие беды и возникло желание если не убежать, то хотя бы спрятаться.
Между тем, картина непрерывно менялась – что-то странное происходило здесь, требующее внимания и понимания. Преодолевая животный страх, связанный с неопределенностью моего положения, я, таясь, присмотрелся к действующим лицам этого кошмара.
Боже ты мой! Посредине и на виду из-за мерцающей подсветки от тлеющего костра, сидя вели беседу черти: голые, черные, не волосатые, а блестящие, в дыму, но без обязательных для них, как мне представлялось, рожков.
Чертей было много, а я, не в силах побороть свой озноб и, весьма опасаясь, что меня вот-вот обнаружат, сосчитать их всех не смог. Кто-то из чертей иногда выныривал из темноты, а затем погружался в неё обратно, кто-то пересекал сцену в ее глубине; там всюду творилось что-то неразличимое.
Постепенно я освоился в этом «аду», видя перед собой всё больше и разбирая сопутствующие шабашу речи. И тогда моему удивлению не было предела. Однако ужас, еще больший, нежели раньше, столь сильно сжал мою бедную психику, что я смотрел на происходящее, не в силах на месте разобраться в увиденном, и думал лишь о своей несчастной судьбе.
В центре, опираясь друг на друга, кто боком, кто спиной ко мне, по-царски раскинувшись, вольготно восседали четыре Путина, но не одинаковые. У одного были странные уши, не как у остальных; у другого казалась ненормально вывернутой нижняя губа. Тот, что сидел ближе к центру, сцепил в замок на колене свои страшные толстые пальцы, каких нет у других, и ритмично покачивался взад-вперед. Последний Путин поражал широченными лоснящимися скулами, вылепленными заодно с глазницами
