КОД ЗАПАДНОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ

    Из нашего треугольника видно, что чем острее его верхний угол, тем меньше величина отрицания, и наоборот.

    Так вот, культура и цивилизация – несоизмеримые, но связанные сущности. И значит, их отношения определяются творческим «принципом дополнительности». Первична, разумеется, культура. Будучи произведением природы и человека, она является источником цивилизационных процессов, и значит, цивилизация является дополнением культуры. Уровень цивилизации определяется научно-техническим прогрессом, плодами которого пользуется общество. Но, как всякое дополнение, цивилизация склонна отрицать культуру. В свою очередь культура стремится преодолеть негативное влияние «второй природы», приспосабливаясь к ней и повышая градус творческой энергии. Благодаря этому, возникают варианты цивилизаций, когда каждую цивилизацию допустимо определять словами из Википедии, то есть, «как  локальную межэтническую общность народов, имеющих общую историческую судьбу, единую систему ценностей и механизмов социальной регуляции». Холодильник везде холодильник, но в одной географической точке в нем хранится сало, а в другой – овечий сыр.

      Из сказанного следует, что «белые штаны» и «Чарльстон», конечно, явления культуры, но культуры переформатированной, и потому эти вещи можно считать продуктами цивилизации. Отсюда следует, что наш искомый код, должен быть подобен «золотому ключику», который одновременно подходит и к сундуку Пандоры с дарами цивилизации, и к двери за очагом на холсте, где Буратино обнаружил театр.

      С тем и продолжим.

3

      Даже в свете Новой Хронологии признается, что западно-европейская цивилизация возникла на основе античной культуры, а корни русской цивилизации следует искать в самобытной культуре древних славян, которые сохранили свою независимость от Рима, но подверглись влиянию восточных этносов.

      Дальнейшему размежеванию русской и европейской цивилизаций способствовало христианство. Казалось бы, вера в единого Бога должна сближать культуры. Но, если мы исходим из онтологии «креативной философии», где Единый Бог мыслим как животворящий дух в виде вездесущей энергии, которой свойственны творческие принципы, а разум человека создан по образу и подобию этого Бога, то есть подчиняется тем же креативным принципам, то мы должны согласиться с тем, что религиозные верования – плод творчества человеческого ума. Соответственно, образ Бога зависит от представлений человека о прекрасном. Но эти представления во многом определяется природными и историческими условиями существования этноса.

      Здесь-то и следует искать глубинные причины раскола христианства на православную и католическую церкви. Их сущностное отличие  состоит в том, что католическая церковь склонна к материалистическим, рациональным воззрениям, а православное верование тяготеет к духовности, идеализму. Интересно, что в этом религиозном размежевании проявляется «принцип дополнительности», как в случае, когда разум дополняется мышлением. Эта аналогия тем справедливее, что духовность логоса и интуиции православия справедливо отнести к сфере разума, а вот в католичестве высока роль рационального мышления. Исходя из этого, как-то более понятно, почему католическая церковь содействовала разрушению Византии.

      Можно назвать целый комплекс причин того, что Византийская ортодоксия с ее акцентом на духовность оказалась ближе восточным славянам, проживающим на Русской равнине. К таковым причинам обычно относят:

      - Отсутствие дефицита жизненных пространств и суровость климата, что  способствовало сближению людей, повышало ценность человеческого тепла и помощи общества;

        - Природные богатства в виде лесов, рек, земельных угодий. Это давало все необходимое для жизни и хозяйственной деятельности. То есть, в товарном производстве, торговле и деньгах большой нужды не было;

      - Деревянную культура славян, где дома, утварь и прочие изделия из дерева недолговечны, что предполагает предпочтение материальным благам ценности духовного содержания.

        - Соседство с  кочевыми племенами. Их агрессия требовала единения, а значит, морально-нравственных скреп и мобилизующей идеологии.

    В силу этого семена истины православия легко прижились и проросли на русской земле, что послужило очередным фактором объединения населения, соборности и коллективизма с его нормами, установками и ценностями.

    Особую роль в становлении русского государства сыграло, так называемое, татаро-монгольское иго, когда православная вера с ее идеологией терпимости, милосердия, взаимовыручки, упований на Бога, помогала выжить в тяжелые времена. Кроме того, зависимость от внешнего врага подавляла внутренние распри князей, дисциплинировала общество, приводила к сплочению населения, создавала условия для централизации власти.

      Иное дело католицизм. Борясь с античным язычеством Европы, христианство впитало в себя дух эгоизма и вещного фетишизма рабовладельческого Рима. Это привело к развитию индивидуализма и поклонению «золотому тельцу», что повышало роль знаний и мышления.  Но, как известно, хотя бы из учения Гегеля, мышление – «генератор сомнений и отрицаний». Этому автору «рукотворной природы» Европа и обязана своей бурной историей с ее властолюбием, династиями, религиозными орденами, рыцарями, затяжными войнами, колониализмом, мятежами, инквизицией, гностицизмом, протестантизмом… а также, схоластикой, философией, наукой, техникой и прогрессом в целом.

      К дальнейшей поляризации Запада и Русского мира привели буржуазные революции в Европе, а пролетарская революция и социализм в Российской империи  довершила этот выбор путей развития.

4.

      Напомню из словаря:  «Социали́зм (от лат. socialis — «общественный») —  идеология, направленная на реализацию социального равенства и социальной справедливости, достижение которых предполагается в том числе через общественную собственность на средства производства».

    Соответственно, в Советском Союзе источником власти и собственником всех богатств страны объявлялся народ. Но народ представим, в лучшем случае, как некая творческая сила. На самом деле, общественной собственностью распоряжалось государство. То есть, государство брало на себя функцию управления трудовыми и производственными ресурсами, а также распределения материальных благ. В результате этого устранялась эксплуатация человека человеком, и общество освобождалось от паразитических элементов и негативных явлений, присущих прежним экономическим формациям.

    О преимуществах такого общества написано горы книг. Вот несколько выдержек, взятые, как говорится, «из открытых источников»:

  «Социалистическое общество – это общество ассоциированных производителей, покончивших с эксплуатацией, сообща и планомерно применяющих средства производства на основе сотрудничества, взаимопомощи и товарищеского соревнования».

    «Важнейшая черта общенародной собственности – ее неделимость. Никто не вправе потребовать от государства «своей доли» общенародной собственности. Общенародное имущество принадлежит всем вместе, а не каждому в отдельности».

  «Общественная собственность распространяется на средства производства и предметы потребления, используемые людьми совместно. Что же касается потребительских благ, для индивидуального и семейного пользования, то они поступают в личную собственность членов социалистического общества».

  «Специфическая черта социализма – единство интересов общества, коллективов, отдельных людей».

    В теоретическом изложении все это представляется возможным и разумным. Действительно, если человек является частью общества, от процветания которого зависит его благополучие, то он должен быть заинтересован в развитии этого общества.

    Однако заметьте, тут общество является дополнением человеку. Притом эти сущности несоизмеримы, и значит, их отношения определяются «принципом дополнительности». Но как мы знаем, дополнение тяготеет к отрицанию своего источника, а через то стремится к его переформатированию. Как же такое отрицание возможно при социализме, где «единство интересов общества, коллективов и отдельных людей» исключает всякие антагонизмы?

    Впрочем, откуда известно, что единство интересов общества и человека в советском государстве существовало во всех случаях? Вот, например, что говорит Бендер Балаганову:

    «Я хочу отсюда уехать. У меня с советской властью возникли за последний год серьезнейшие разногласия. Она хочет строить социализм, а я не хочу. Мне скучно строить социализм. Что я каменщик, каменщик в фартуке белом?.. Теперь вам ясно, для чего мне нужно столько денег?»

    Легко понять, что если часть общества представляют пресловутые «нездоровые элементы» и «моральные уроды», то вся система отношений в социалистическом государстве рушится. Ни о каком единстве и общественной собственности говорить не приходиться. Добросовестный труженик, вносящий посильный вклад в «неделимое» общественное благо, остается в дураках. Такая вопиющая несправедливость, помнится, тревожила даже Остапа, признавшегося Корейко: «После разговоров с Берлагой, Скумбриевичем и Полыхаевым я потерял веру в человечество».

      Отсюда ясно, что социалистическое общество должно состоять из сознательных граждан. Но это означает, что всех «несознательных» необходимо как-то переделать, подчинить интересам общества, переформатировать или устранить. Вот вам и момент отрицания обществом индивида, когда Левиафан государства посягает на свободы личности в угоду равенства и социальной справедливости. Притом,  чтобы исключить паразитизм и иное антиобщественное поведение, возникает необходимость репрессивного аппарата. И как мы знаем из истории нашей страны, такой аппарат успешно искоренял «сорную траву» и множил «щепки» на лесоповалах Сибири. Благодаря этой заботе государства о моральном облике своих граждан, каждый из них мог рассчитывать на то, что люди с «нечистой совестью» рано или поздно «понесут заслуженную кару».