Чемодан из Хайлара

Я называл дурачков не «баками», а «бяками». Этим суровым цельным натурам не до телячьих нежностей из реквизита театра кабуки: каждый божий день они решали вопрос выживания.


Дураки Улан-Удэ были подозрительно умны.
Если не возьмут в космонавты, говорил во дворе Витька Самолет, пойду в дураки. Витька был лентяем, двоечником, однако не олигофреном.
Наши баки-бяки были заметно грамотней, чем их коллеги в других частях света. Климат не тот. Долго будешь думать — сопли заморозишь. Где бы еще вы могли увидеть дурака, читающего на лавке газету? Процесс чтения начинался с последней страницы. Там регулярно публиковались некрологи и соболезнования с указанием места и времени выноса тела. На поминках дураков отменно поили и кормили. В детстве я завидовал дуракам. Честное пионерское! Их любили и угощали.
Когда я работал в «Правде Бурятии», в редакцию за пачками старых газет прибегал дурачок Дима. Их он относил на рынок в качестве оберточного материала, а торговцы давали ему мелочь и съестное. Витька Самолет говорил, что Дима служил в звании капитана то ли НКВД, то ли инквизиции. И во время допроса с пристрастием нечаянно выстрелил из табельного пистолета. Пуля срикошетила и попала в портрет вождя. На этой почве Дима шизанулся. Умный ход.
В конце дня, когда я сидел в редакции один, Дима с двумя пачками газет под мышками открыл ногой дверь и обернулся. Холодно-синие зрачки, оценивающий взгляд. Я поежился.
Дима молвил членораздельно:
— Помните, молодой человек: это не мы сошли с ума, это они сбесились. — Он небрежно мотнул подбродком в сторону площади Советов. — А вот вас они держат за дураков.
И был таков.
Наши дураки были сплошными талантами. Дима мог на морозном трамвайном окне одним мазком нарисовать портрет Ленина — сам видел! В Улановке с ее дощатыми тротуарами, где в черте оседлости росли сосны, сумасшедшие были наперечет — эстрадными знаменитостями пыльных улиц. И каждый невменяемый был вменяем в своем репертуаре.
Дима-особист, Адмирал, Примус, Гитлер-капут, Яша Сутрапьян, Нюра-гадалка, Невеста, Оля-Низзя, Этот Идиот, Тот Идиот, Тот-Еще-Идиот, пара сумасшедших без прозвища… Будучи умными созданиями,  они нарезали круги у Центрального колхозного рынка.  Застоявшиеся под открытым небом торговцы встречали полоумных свистом и аплодисментами. Тут обоюдная выгода. Уличным артистам — кормежка, лавочникам — развлечение и завлечение покупателей. В отличие от единомышленников, Дима-особист вел себя на базаре тихо. Пожалуй, он был умнее других.
Дураком в чистом виде являлся лишь Негр Вася. Он не читал газет, не таскал их на рынок, а по-честному валял дурака. Единственный из цехового братства, Негр Вася не пытался извлечь прибыли из своей доли. Ну, какой дурак будет мазать рожу угольной сажей – аж глаза зыркали, как у шахтера-стахановца! – и выходить в таком виде к людям. Тут не только с похорон турнут, а и с базарного ряда погонят антисанитарной дворняжкой. 
Словно в Миргороде, самая грандиозная лужа располагалась в центре Улан-Удэ на улице Кирова. Свиньи не купались в ней лишь по причине отсутствия свиней. Редкий пешеход мог птицей долететь до середины лужи — разве будучи навеселе. Лужа вспухала на глазах даже после однодневного дождя. О, эта лужа была достойна Адмирала!
Зимой и летом Адмирал на крейсерской скорости передвигался в кирзовых сапогах. Еще одна загадка. Дураки Улановки не боялись мороза — не понимали его, выражались местные. Чем-то — долговязой фигурой, что ли? — контуженный моряк напоминал боевого камрада Баку. Адмирал оправдывал высокое звание. В сапогах он забредал в приличную лужу (мелкой избегал, дабы не ронять чина) и, дождавшись скопления народа, зычным голосом отдавал команды типа: «Торпедные аппараты... то-овсь!» Чем не адмирал? Бинокля ему только не хватало.
Адмирала, как подобает, сопровождала свита — ревущие от восторга юнги, пацаны.
Так что я своими глазами видел, как Негр Вася снял ботинки и по фарватеру Адмирала протопал на середину Лужи, где начал плеваться. Явный признак аналитического ума.
          Плюя в воду, смотри на круги, плевками образуемые, иначе это будет пустое занятие. Эту глубоководную мысль, озарившую потемки лучших мозговых извилин человечества, без слов претворил в жизнь бывший троечник Вася. Именно по этому признаку выбрал слугу главный герой романа Дюма. Он приметил типа, философски плевавшего с моста. А Дюма не читал в детстве только полный идиот.
          Созерцание плевков арапом, зашедшим в территориальные воды Адмирала, были истолкованы им как желание служить на флоте. Капитан флагмана решил расширить свиту за счет флигель-адъютанта.  Адмирал, выше подчиненного на голову, склонился,  зачерпнул из Лужи и  провел ладонью по черномазой рожице: адъютант должен иметь подобающий вид.
          Но отмыть Васю от Негра не получилось.
          Негр Вася плюнул. Не в Лужу – в лицо Адмирала. 
          Адмирал не знал, что на момент вхождения в акваторию плюющийся уже служил слугой. В машинном отделении. В старой Улановке было много кочегарок. Там Негр Вася и обретался. Принести-подать, подмести пол, почистить топку, вынести шлак, а то и подменить на часок мающегося с похмелья кочегара. Летом, когда на железную дверь котельной навешивали амбарный замок, дурачок ночевал на чердаке кочегарки. По внутреннему люку он спускался вниз за водой, иногда, когда сводило живот, брал в шкафчике оставленные с зимы лапшу и крупу. Об этом знали хозяева и не возражали. Знали, что Негр Вася лишнего не возьмет. Дурак же.
          А главное, в котельных и не в отопительный сезон в изобилии имелась сажа. Ею Негр Вася мазал физиономию. «Глядь-ка, наш Патрис Лумумба опять в город навострился!» -  ухмылялись кочегары. Лумумба, если кто не помнит, был революционным лидером Конго, героем Заира, замученным бледнолицыми колонизаторами при пособничестве лиц одного с Патрисом цвета кожи. И рожи.
          Кочегары плохо знали политическую историю, что им простительно. Негра Васю следовало звать Чомбе – именем предателя.

          Когда-то Негр Вася был просто Васей. Одно время он учился в нашей школе классом младше меня. Ничем выдающимся не отличался, был тих на переменах. Я б его не запомнил – все, кто младше, по определению в пору отрочества не интересны, – но Вася походил на бегемотика. Толстый, щекастый, ляжкастый. Пионерский галстук вечно в жирных пятнах. Таких дразнят жиртрестами.
          К началу пубертатного цикла одноклассники устали дразнить Васю. Оставили в покое. Так постановил первый силач класса Петька Дубеев по кличке Петлюра. Раз в неделю Вася тайком совал в парту Петлюры банку сгущенки.
          Вася был троечником – не лез на рожон. Правда, забывшись, подчас изумлял учителей ответами у доски. Математичка Полина Сократовна обыскала толстяка-хитреца в поисках шпаргалки. Вася хихикал от щекотки, но так и не сознался, что при желании мог бы учиться на пятерки. Просто не хотел выделяться. Выделяться значит стать объектом новых насмешек. Спасибо, сыт по горло дразнилками что жесткими буфетскими коржиками. Не лезть на рожон – так учила Васю мама. Она работала в торговой сети, боялась ОБХСС, воспитывала сына одна, души в нем не чаяла. А сыночек чаял сдобу и сгущенное молоко.
          О способностях Васи к учению я догадался лишь по прошествии лет: шизиками почему-то чаще становятся люди одаренные.
          Школа наша была специализированная, с английским уклоном. Это нынче таких уклонов полно, а тогда это была единственная спецшкола в республике. Бэзил, как именовала Васю англичанка Нелли Иннокентьевна, и по «инглишу» шпрехал на тройку, но однажды был уличен в чтении романа  А. Дж. Кронина «Цитадель» («The Citadel» by Archibald Joseph Cronin) в подлиннике. Из чего можно заключить, что Бэзил был дураком не всегда. Но спецшколу так и не закончил, потому что новая дразнилка, как ни старался Вася, таки прилипла к нему, как муха к сгущенке. И столь же черная.
          Спектакль «Отелло», на который солистка театра оперы и балета Валентина Мантосова провела в амфитеатр учеников шестого класса, вряд ли повлиял на решение Негра Васи стать мавром и задушить в себе разум. Тут иное разумение.
          Когда я был в седьмом классе, в школе появилась необычная девочка. Необычная не только в стенах нашей школы. Тогда негров, как неполиткорректно называли представителей африканской расы советские люди, за Уралом и за Байкалом видели только в кинохронике «За рубежом» перед началом дневных сеансов, на плакатах против апартеида и солидарности с борющейся Африкой – там, где мускулистый, черный, как вакса, раб разрывает цепи и душит анаконду колониализма; да в кошмарном сне.
          Ее звали Мария-Луиза. Об этом объявила классная руководительница, представляя новую ученицу. Новенькая попала в Васин класс. Наверное, она была не столь черна, как это с испуга казалось в школе. У Маши-Уголька, как ее с ходу обозвали одноклассники, были волосы смоляного барашка, розовые ладошки-ноготки и пухленькие, розовые же, губки. Личико, понятно, цвета классной доски. Маша-Уголек не обижалась на прозвище. Сейчас бы она считалась мулаткой-красоткой, звездой дискотек и танцпола, но тогда высокий статус Маши засек лишь троечник-хамелеон с четвертой парты у окна, не хватавший звезд с неба.
          Каким течением Западного Нила, каким суховеем Сахары занесло в сибирскую глушь дитя африканской саванны? Воздушно-капельным путем, передаваемым при поцелуе. Мир-дружба. До полного слияния. Год рождения Маши-Уголька даже пятиклашкам объяснял все – 1958. Годом ранее в Москве состоялся Всемирный фестиваль молодежи и студентов. А мама Маши-Уголька числилась студенткой столичного вуза. Родом с наших мест, вовсе не уголек. Крутой замес. Однако густая, как реки Нил ил, кровь биологического папаши взяла верх. Таких разноцветных детишек образца 1958 года в СССР называли «детьми фестиваля». Пофестивалил и бросил.
          Первую неделю после появления новой ученицы школа была поставлена на уши. А на ушах далеко не уйдешь. Ветераны педагогического труда с удивлением отмечали, что сопленосые школяры перестали носиться по коридорам. Маше не давали проходу. На большой перемене случался затор. «Расходитесь, что вам тут, кунсткамера?!» - кричал историк по кличке Католик.
        Возможно, экспонат кунсткамеры краснел, но это было трудно заметить.
        Удивительнее другое. Обзывать Машу мартышкой, грязнулькой и прочими черными словечками шпане из начальных классов запретил… Петлюра. А с Петлюрой здоровались за руку даже старшеклассники. Ослушников выдавали красные, краснее пионерского галстука, уши. Не ходите, дети, в Африку гулять.
          Маша сидела за партой одна.
          Зато перед уроком русского языка Маша обнаружила в глубине своей парты шоколадку «Москва». Ей бы молча сунуть презент в ранец, но Мария-Луиза спросила, чья пропажа.
          Петлюра крикнул с «комушки» - задней парты, именуемой по названию самого дальнего района Улан-Удэ, - что шоколадка его. (Петр, ставший во взрослой жизни криминальным авторитетом, эту историю и рассказал. Был застрелен из пистолета «ТТ» в 90-е, но успел рассказать. Мучила его история Маши-Уголька, что ли?