Выворот-нашиворот

Несправедливо получается осуждать кого-то, ставя себя выше, при этом самому оставаясь фотолюбителем, а может осуждать еще и за отсталость, предпочитая цифровое видео.    
И «личной жизни» у обычного человека, просто не бывает.  До живущего по общепринятым нормам, никому другому нет никакого дела, это не интересно. Поэтому и заставляют читать все эти автобиографии, но о других встреченных людях в школе из-под палки. Поэтому моя личная реакция на чтение моего дневника, если бы я его вел, будет совсем другой. Он ни подонок, ни подлец, а копрофил - извращенец, который устал ставить зеркало, чтобы смотреть на себя, а стал смотреть, как это делают другие. Или быдло, забывающее о том, что оно быдло, когда, жуясь заглядывает под дверь сортира, припав щекой к моче. Если будет ощущение, что не только читал дневник, но рылся в вещах, делал обыск, тогда это паранойя и отходняк. Надо будет учесть на будущее и делать дозу поменьше, а прямо сейчас надо будет еще больше, потому что отходняк. А вот если окажется не паранойей, то кто он будет такой мне наплевать, потому что нет дозы и за тебя уже будут думать другие.  
Над горем, которое не говорят другим, никто не станет смеяться. Читать такой дневник тоже не интересно, хотя я бы почитал дневник психически больного, попытался понять что там, понаделал бы выводов о выводах из попыток понять попытки понаделанных для выводов чтений. Над болезнью или недугом никто никогда не будет смеяться. Поэтому просящие милостыню не одеты как клоуны. Даже над лысиной никто не будет смеяться. Сегодня поржешь сам, завтра с утра у самого, причем вчера еще не было, а жить предстоит еще столько же. Придется наоборот завидовать,  тому другому, потому что ему идет больше. Но если это искусственный, выдуманный недостаток, то поржать можно. Не конкретно, а людям вообще, в целом. Поэтому страдает жиртрест, сотрясая грудь от рыданий, мучаясь от безответного чувства любви. Страдает любовь, сотрясая грудь от рыданий возмущенная с несправедливостью, что какому-то мужику дано, а ей нет. Если завтра сам станешь жиртрестом, значит, будет на что все это отъесть, а чтобы столько неслабо отъесть, должно тем более не слабо быть. Над любовью никто не смеется, но ее недостаток выдуман ею же самой. Породила бабая, так изволь побояться.
Поэтому все отрочества, написанные в людях это не дневники. Это тоже не дневник, но ситуация такова, что не писать не получается, и лучше писать, чем читать, потому что читать тяжелее, чем не писать. Просто запишу кучу текста, который придет в голову.
Это не значит, что каких-то действительно высоких эмоций не существует. Я только недавно понял, что вожделею одну давно знакомую девушку. До этого просто любил, но получилось это при обстоятельствах, о которых буду писать в одной из глав. Это из категории флэшбэков, и дежавю. По улице проезжал небольшой фургончик для флюорографии. И сразу в памяти всплыли воспоминания о школьных медосмотрах, где случайно зайдя не вовремя в предварительное помещение, для проверки своих юных и нетронутых ничем легких, я увидел самое интимное зрелище, которое встречал – изгиб спины, талии и застежку лифчика, исчезающую под спускаемой вниз кофтой. Тогда я не знал, что к чему, поэтому просто запечатлел мысленным взором этот образ и храню до сих пор.
Когда проехал этот фургончик, я мгновенно вспомнил, то, что было в то время, когда..., в принципе не важно, просто тогда.  Но теперь этот образ стал немного другим. Я с той же четкостью, ясно вспомнил, увиденное церемониальное облачение, испытал те же чувства, что обычно, но воображение не остановилось на достигнутом. Этот силуэт полный чистоты и неописуемой мальчишеской трепетности, не создал обычного легкого невинного очарования. На этот раз совершенство, этих простых черт, прошлось по душе болезненным разрывом от осознания недостижимости и глубины противоречия. Осталось  ощущение пустоты, заполняющейся до самых краев сожалением, сжимающее сердце тоской от невозвратимой утраты. Горечь, печаль и желание вернуть невозможное, проходя по линиям и изгибам, безупречного воспоминания, становятся ностальгией по далекому прошлому. Это чувство иногда возникает первым, вызвав наплыв туманных воспоминаний, но вскоре уходит прочь, словно и не появлялось. Всплеск эмоций, вызванный неброским, обычным для других предметом, постепенно спадает, убегая прочь, наполняя решимостью и жаждой любой ценой добиться, хотя бы подобия утраченного, последовать, но испуская дух знать, что находишься ближе. Появляется стремление к идеалу, нарастающее, все больше, наполняясь желанием, разбухающее в виде эрекции. Затем любопытство, как же там все выглядит сейчас и неудобство от вставшего и выпирающего среди бела дня на автобусной остановке.                
Следующий абзац написан одним из первых, но оказался лживым по смыслу почти во всем. Его не трогал, пусть в нем будет, как обещано.
Произведение, что ты сейчас читаешь, будет написано следующим образом - все будет писаться подряд. Никаких исправлений, никаких возвратов к предыдущему, чтобы что-то изменить или убрать. Как только в предложении поставлена точка, то предложение остается навсегда и больше не исправляется. Если что-то не так и появится идея лучше, или другая идея, то придется думать, как выкручиваться. Ну и еще можно будет поправить ошибки. Честное слово, я понятия не имею, о чем сейчас буду писать, но просто начну. Посмотрим, как пойдет. Попрошу не ожидать интересного сюжета, и вообще ничего не ожидать. Скорее всего, мне все сегодня же надоест, как это уже бывало, и все тут же будет уничтожено, так что, это предложение никто даже не прочитает, поэтому без разницы.
Это написано вообще непонятно «как», потому что непонятно «где». Когда непонятно «где», то сразу возникает «куда». Возникшее «куда», неотъемлимо связано с «зачем». Все связанное с «зачем», оказывается упертым в «что». Но «что» должно подразумевать «где». Непонятное «где» приводит к «почему». Когда непонятно «почему», то сразу исключается «что». Когда исключается «что», то остается только «о чем». Ни «о чем», ставит вопрос «чем». Но не зная «чем», невозможно узнать «когда», необходимое для «отчего». «Отчего», порождает просто «?». «?» наконец-то оказывается понятным вопросом, ответ на который прост - как же я оказался в предисловии теста, желая перейти в предыдущую главу, чтобы писать там, этот абзац ни о чем печатая текст, оттого, что. Ура. Осталось только «что».    
Окончательный вердикт выносит время, а никоим образом не отдельные люди. Совсем недавно,  я получил письмо от человека, которому понравилось то,  что я когда-то написал. Прошло время, и люди оценили, то, что поначалу не поняли.  Поэтому, критики и просто злословы мне безразличны. Я пишу не для них, а для истории.
Я позволю себе, прямо здесь, процитировать  полученное письмо целиком. Мной были исправлены ошибки, а так же построение некоторых предложений. Но сделано все возможное, чтобы не исказить смысл оригинала:
«Привет
Я решил написать вам письмо.  Меня зовут Гена. Я живу в санатории, в пятом отделении. Сюда меня привезли родители на время. И скоро они приедут за мной и заберут домой.
Меня все любят. Григорий Петрович говорит, что я самый здоровый дебил, которого он видел. Он очень хвалит меня, потому что я лучше всех таскаю мешки с грязным бельем и бидоны с едой. Каждый день мне дают две булки хлеба, потому что я не наедаюсь.
Я уже большой. У меня очень большая попа, но моя голова почему-то не растет. А когда санитары наголо подстригают меня, то я похож на грушу.
Я живу тут уже всю жизнь. Скоро за мной приедет мама и папа. Они будут очень рады, потому что я уже считаю до семидесяти девяти миллионов. Один миллион, два миллион, три миллион и так до семидесяти девяти.
Валера научил меня писать. Валера очень хороший, но у него была очень маленькая пенсия и он тоже не наедался. Тогда он пошел в милицию и написал заявление, чтобы арестовали президента. Теперь он живет здесь и его хорошо кормят.
На мой день рожденье, которое бывает, когда Григорий Петрович захочет, он подарил мне книжку. Я не знаю, как она называется, потому что в ней нет обложки и первых двухсот страниц. Там написано про всякие болезни, которые здесь лечат. Я уже почти прочитал. Очень хочу, чтобы в следующей книге вы написали эти первые двести страниц.
Григорий Петрович мой доктор. Он очень умный. Когда меня заберут мама и папа, я буду очень скучать по нему. А еще он очень хорошо рассказывает про вещи, которых я не знаю. Я сразу понимаю, когда он говорит. Вчера я спросил его, в чем разница между презервативом и гандоном,  он ответил, что презерватив - это средство против таких, как я, а гандон - это вы. Еще он сказал, что вы к нам скоро приедете в гости. А жить вы будете на соседней койке с Кирюшей, у которого «унарез». Он каждую ночь кричит и писает прямо в кровать. Я лечил его гипнозом, чтобы плохо не пахло, но не вылечил.
Я нашел распечатки, того что вы написали, в нашем туалете. Один из медбратьев унес туалетную бумагу к себе домой, а чтобы мы не пахли какашками, оставил вместо нее ваше произведение. Теперь я являюсь постоянным вашим читателем. И очень жду, когда вы еще напишете.
В книжке, которую мне подарил Григорий Петрович, очень много интересного. Но много непонятных слов. А иногда даже со мной бывают случаи,  которые есть в этой книге. Недавно тетя Клава, которая разливает суп по тарелкам, позвала меня в кладовку. Она сказала, что все мужики сволочи, а ее муж просто «пидарас», потому что ушел от нее к молодой и сисястой дуре. А я очень хороший и сильный мальчик. Надежный, верный и никогда не уйду, не предам и не брошу. Она стала раздеваться и гладить меня везде. У меня в животе все стало жечь, и я как-то сам стал ее толкать. Она сказала, что я дурашка и все неправильно делаю, но она сама направит куда нужно. А потом, мне стало очень хорошо и я ничего почти не помню. А когда я начал помнить, то увидел тетю Клаву. Она сидела на полу, тянула себя за волосы и сильно плакала. А из ее губы текла кровь, потому что она ее прокусила. Она качалась туда-сюда, со стеклянными глазами, как некоторые в нашем отделении и повторяла, что ей очень плохо и до чего же она докатилась.
А еще у нас есть тетя Зоя. Она дает нам пальто, и большие калоши, чтобы мы ходили на анализы. Когда она дает их нам, то выбирает самые большие, чтобы мы, дураки, не разбежались. Тетя Зоя очень веселая. Она научила меня смеяться как ослик. Иа-Иа-Иа. Она сказала, что когда я смеюсь как обычно, то смеюсь, как дебил.
Еще, вчера мы поссорились с дядей Пашей. Все в отделении сели кушать, и я стал раздавать ложки и порции. За столом сидели по двенадцать человек, но я не умею считать до двенадцати, а только до семидесяти девяти миллионов. Дядя Паша, очень разозлился и закричал, какого вообще черта я полез на раздачу. Теперь я буду мыть вечером туалет.
Мне вообще очень часто доверяют очень важные дела. Но они иногда отменяются. Когда кому-то ставят сразу восемь очень больших капельниц, то после шестой человек очень просит отвязать его, чтобы сходить в туалет. Тогда постоянно зовут меня с уточкой-крякушей. Я всегда подхожу и улыбаюсь. А в руке у меня уточка. Когда я говорю, что все хорошо, и я сейчас ему