Миллионы парсек_3: Холодное лето 2053-го...

которых отражался тот самый неподдающийся логике маразм.
— Это говорит Дьявол, — святоша предостерегающе поднял руку. — Изыди, Сатана! — он наставил на меня крест. — Во имя Отца и Сына и Святаго Духа, аминь!
«Молчи, дура! — ворвался Дьявол в сознание. — Чисто по-человечески прошу, уймись! До тела дорвутся — и на дыбе порвут, и огнем пожгут. Муки твои им как власть над Дьяволом. Это ж комплекс неполноценности! Ты не объяснишь им, что я тут, а ты там, и ты всего лишь человек. Клянусь: заберу, но тихо, без кровопролития!»
«Не могу, достали! — мысленно ответила я. — Так хочется, чтобы до конца дней правду о себе помнил! Многих загубил —высоко взлетел!»
«Он знает! И путь свой выбрал сознательно, с верой, что Бога нет, а есть кормушка. А ты кормушку на себя потянула! Правда твоя, ему как каленное железо!»
—  Чисто по человечески и тебя жаль, батюшка. Ты что, действительно веришь, что меня можно напугать крестом из земли? — примирительно вздохнула я. — Бог не учил любить людей, но ближнего, который ходит среди людей и несет на себе душу человека. Вы этого человека прокляли и подменили собой. И расправились с коленом левитов на уровне генетики. Они были проводниками и ничего другого не умели, а вас жаба душила. Бог вашими молитвами народ раком поставил, а вы и рады. Не жалко народ? Нет, не жалко, — пожалела я. — Много раз убеждалась: христианин, как Иисус Христос, дань собирает, обещания раздает, воду мутит — и свят для судов, а бомжи, вдовы, сироты и прочая биомасса так, и не христиане, а безмозглое стадо. Что вы чувствуете, когда врете человеку в глаза от имени Бога, который даже не приснился вам ни разу?  
— Да как ты смеешь?! — наехал на меня полицейский. Слова, обращенные к попу, он почему-то принял на свой счет. —
— Богохульствует, бесовское отродье! — поддержка батюшку взбодрила. — Ее уже не спасти, но в наших силах спасти заблудшую паству. Таких надо закрывать, и надолго.  
— Вы бы о своей душе побеспокоились, — не дала я ему договорить. — Ах да, кто не возненавидит души своей и не отдаст сыну человеческому, тот не получит вечной жизни! Демон — бессознательность человека и его ближнего, слово, которое стало плотью. То самое, которое вы пытаетесь сунуть человеку.  Одержимо пытаетесь!
— Так, давайте ближе к делу, — вмешался следователь. —  здесь не богадельня, чтобы души лечить. Кто из митингующих вам знаком?
— Никто. Я оказалась там случайно. Поняла, что выражают мои интересы и присоединилась.
— Митинг был несанкционированный.
— Я не считаю, что для выражения протеста нужны санкции. Санкционированные митинги — предложение народу порадоваться за власть, умеющей принимать критику. Не умеет. Не оды во славу тут же попадают под очередную статью с конфискацией и посадками.
— Вы создали помехи движению.
— На площади? Каким образом?
— Вытоптали газоны, намусорили.
— Для газонов используют корневищные травы, через неделю отрастут. Вы бы лучше возмущались, что всю Сибирь испоганили.
— Нам не Сибирь доверили охранять. Если вас так беспокоит Сибирь, шли бы митинговать в Сибири! Ты знаешь, что тебе светит лет семь с конфискацией имущества? Учти, имущество будут оценивать по остаточной стоимости.
— У меня нет имущества. Так, значит, я могу лет семь не думать о крыше над головой? Ну и… паству получу, — испытующе смерила я отче. — Думаю, овцам будет интересно послушать, как их Спаситель вынес свинокомплекс на две тысячи свиней.
— Явки, пароли, сообщники, кто заплатил?
— Вам завернуть? Какую упаковку предпочитаете?
— Значит, отказываешься отвечать? Отец, не хотите кофе? — вспомнил следователь, взглянув на часы. — А ты подумай, — предложил он мне. — И ты останься, — приказал он полицейскому, который держался в стороне. — Попробуй убедить  старушку в полезности сотрудничества.
— Не надо так про мой возраст, — попросила я вслед. — Я вас еще переживу!

Трое вышли, один остался. Толстый бугай, с круглым лоснящимся лицом и сломанным носом. Глазки масляные, пальцы толстые, кулак крупный. Странно знакомое лицо, даже имя вертится на языке. Он походил вокруг да около, разминая руку. Будет бить — поняла я. Внутри все сжалось — до тошноты. Всех сдам, от всего откажусь, сразу же решила я, только вот сдавать мне было некого.
— Не советую не гнать пургу, — начал он миролюбиво.  
— А то что? — взглянула я исподлобья.
— Суть не в том, что дальше, а в том, чтобы не загреметь по полной. Мне до твоих убеждений дела нет, но  кое-кого они интересуют. Да ты, Тайка, сама знаешь, не простится. Про меня тоже ляпнуть чего-нибудь лишнее не советую.  
— Да вы, батенька, атеист! — усмехнулась я, озадаченная тем, что он назвал мое имя. Так меня называли только близкие люди.
— Не фанат.
«Не выводи его из себя, — встрял Дьявол.»
«Прекрати, а то мы до старости не встретимся!» — избавилась я от Дьявола.  
— И что, бить не будешь? — расслабилась я.
Мужик долго молчал, перекладывая на столе бумажки.
— Че, не узнала меня? — расплылся он вдруг в улыбке.
— Не-а… — я напрягла память, засмотревшись на него.
— Это же я, Ринат! Первые два курса! А я тебя помню. Узнал, правда, не сразу, заметив мою растерянность, он напомнил сам: — Ты еще ко мне с подругами приезжала поздравлять, когда я квартиру купил.. Да ты что! Ну ты даешь! Я вам еще грог варил! Как же их звали-то… Ленка… Да, обе Ленки, одна высокая, вторя маленькая.
— Ринат?! — опешила я.
Точно! Ринат Хабибуллин! Да его бы родная мать не узнала! Был худой, как глист, а теперь здоровый крепкий бугай, и даже ростом стал еще выше. — Ты как здесь?! Ты ж институт бросил, чтобы своим делом заниматься. Я думала, ты уже заводик себе прикупил, где-нибудь в жарком климате поплевываешь в белый песок.
— Здесь живут только те, кто с бюджетом или нефтью повязан. Я в общем-то не бедствую,  но здесь у меня есть возможность прикрывать свое дело. И связи, без них никуда. Но речь не обо мне. Влипла ты по крупному.  Обычно мы списки наверх отправляем. Там пробивают по интернету, по месту работы, по регистрационной палате, и спускают, кому воля, кому петля на шею. По нашей части ты вообще ни при делах. А тут вдруг тобой эти заинтересовались. Мы насилу поняли, что они хотят. В общем, они нам предлагают повесить на тебя парочку глухарей и обещают подыскать свидетелей. У нас четыре глухаря: два утопленника, третьего сбросили в канализационную шахту, четвертый в парке. Этот по голубому делу: со спущенными штанами и морковкой в заднице. Но если в других районах покопать, то наберут. Поверь, мало не покажется. Напрасно ты про свои убеждения завела разговор. Я могу понять, ты всегда была с приветом, но как от божьих палачей избавиться, ума не приложу. У тебя знакомые есть, кто может подтвердить алиби?
— Все! На работе, соседи, дочка… Я ж уезжаю в шесть утра, приезжаю в семь вечера. Летом на огороде, зимой свет горит. Соседи у меня долго не спят.
— Это хорошо. Я на всякий случай вызвал адвоката. Но от промывки мозгов даже он тебя не спасет. Ты когда-нибудь об этом слышала? Очень эффективный способ повесить всех собак. Главное, ложку как держать вспоминают, а о митингах ни одной мысли не останется. Мирные, послушные и охранять не надо.
— И много таких обезглавленных?
— Хватает. Пойми, дура, я не шучу! Их стерли, чему-нибудь научатся. Памяти нет, но подносы таскать или в проститутки податься, а ты куда? Только не ори, не поможет. Каких-то улик против тебя нет, на видеозаписи не буянишь. Чтобы дело сфабриковать, нужно время. Память сотрут и отпустят, но ненадолго. На, напиши, что бы хоть что-то вспомнить, адрес там… фамилию. На всякий случай, — Ринат протянул мне ручку и бумагу. — В подкладку сунешь. Я попрошу жену, она сообщит на работу, что, мол, заболела. Если вернешься в знакомую обстановку, может, оклемаешься.
— Сигаретки не будет? — я напугалась.
— На, кури, — протянул он мне электронную сигарету.
Я быстро писала сведения о себе, в основном, давая установку вызвать Дьявола. Про Дьявола я забыть не могла, даже если бы мне оторвали голову.

а если забуду — мир напомнит. Его имя поминали так же часто, как черта. В астрале часто собственное имя оставалось за гранью восприятия, и человек легко мирился с подменой, принимая любую реальность, как бытие, но Дьявол, имел над пространством за гранью материального мира неограниченную власть, и, пользуясь этой властью, он хватал меня эти пространством и швырял обратно,  

который частенько ловил меня и швырял обратно в тело, я помнила всегда. Там, в информационном поле, Дьявол, и мы долго работали над тем, чтобы он всегда оставался для меня ориентиром.
 
— Меня тут уже пытались отравить. В скважину с ведро крысиного яда вывалили. Не знаешь, кто бы это мог быть?
— Грязная работа. Эти следов не оставляют. Могли зомбированные фанаты подбросить, они и на рельсы лягут. Ладно, я тебе ничего не говорил.


— Слышь, дай мне в челюсть. Только как следует.
— Зачем? — Ринат удивился.
— Затем! Если со мной что-нибудь случиться, а это случится, сломанная челюсть натолкнет меня на размышления.

М-да, в неприятную я влипла историю!
— Ну что, готова?
— Да. Только мозги не стряси.
— Уж как получиться!

Кажись, память при мне: помню, Ринат в челюсть засветил, потом вернулись Александр и второй охранник — святоши с ними не было.
И вдруг провал…
Очнулась — все в тумане, вешалка перед глазами, угол…  Смотрю на себя как будто из глубокой глухой ямы. Грубо хватают за шиворот, спускают по лестнице. Незнакомые мне люди обращаются со мной, как с пьяной, задают какие-то дурацкие вопросы, обещая закопать в лесу, хохочут, а я мычу в ответ.    Осознание движений со значительным опозданием. Понимаю, что не слышу себя, не чувствую, а те гады, что везут меня, остаются с телом наедине.
Возле дома, на входе, я как будто проснулась — на меня вдруг снизошла ясность. И сразу почувствовала, как болит челюсть и почему-то висок. Страшно хочется пить. И тут снова теряю контроль над телом. Но кое-как доползла до кровати.

— Тебя что, били? — когда я очнулась, дочь сидела рядом.
— Хуже! Меня стерли. Сколько ушло информации, пока не знаю… Ужас! Бежать надо отсюда, — разнервничалась я. — Они нам определили место на дне, жилы надорвем, а не поднимемся. Только куда? Меня из страны не выпустят, у меня кредит не оплаченный.
— Сейчас везде так, — дочь спокойно пожала плечами. — А просила никуда не соваться! Чего ты добилась?!  Теперь нас обоих на заметку возьмут. Если там сверху позвонят, я и институт никогда не закончу, и статейку напишут, что я черный риэлтор, и закроют, если окажусь не в том месте. Ты же знаешь, как это просто.
— Нас могут подслушивать, — я обвела комнату мутным взглядом. — И телефон тоже. Возьми симку, на всякий случай, она на чужое имя. Мы с Костей их накупили, чтобы по интернету лазить. У него в салоне знакомая. Ой, надеюсь, ты скважиной не пользовалась? — спохватилась я. — Я для эксперимента пробовала подержать яд в воде, очень медленно растворяется.
— Нет, у соседей взяла. Ты же мне звонила.
— Забыла… — обнаружила я первый провал. Попробовала вспомнить, что делала последние три дня. И вроде помню, но как-то неуверенно.
— А сколько дней меня не было?
— Вчера забрали, сегодня отпустили, — посмеялась дочь над моими страхами. — Я думала, ты все еще там. Собак приехала