Адаптер

он снял с себя верхнюю одежду, оставшись в одной рубашке, галстук был брошен к остальным вещам небрежно, с явным наслаждением.
  По частям он строил свою прошлую жизнь: вот его работа, самое простое, данных было много, вот его стажировка после Комбината, тоже довольно четкие данные. Тут все было понятно, быстрый анализ не дал ничего полезного по требуемому запросу.
  Комбинат же стал для него настоящим препятствием. Все учебные часы, материалы восстановились практически сразу, но остальное время постоянно отходило назад, скрываясь в густом тумане, в который он боялся зайти.
  — Думаю, что ты уже дошел до тумана, — бармен сделал несколько пасов и пустой бокал скрылся вместе с тарелкой в открывшейся нише. На его месте появился небольшой ледяной кубик, который манипулятор лазером быстро превратил в стакан с толстым дном. Темно-бордовая жидкость наполнила его до трети. Роберт ощутил запах старого, ароматного дерева, переспелого винограда и еще один, отдаленно напоминавший привкус только что выпитого пива.
  — Выпей пару глотков, только не спеши, времени у нас много.
  Роберт взял ледяной стакан и чуть-чуть отпил. Сильный вкус и обжигающий вихрь заставили его закашляться, на глазах проступили слезы. В тот же момент он сделал несколько уверенных шагов в сторону тумана, чувство непонятного страха притупилось, сменяясь тупой решимостью. Осознав эффект, Роберт залпом допил и уверенно вошел в туман.
  Голову сильно закружило, перед глазами всплывали бессвязные воспоминания недавних дней, юности на стажировке, уводя его назад, но он упрямо шел сквозь тягучую массу, оставляя за собой бесцельные годы.
  Вот и Комбинат. Тело ответило болью, вспоминая многочисленные облучения, инъекции, вырывающие вены из рук, только боль и ничего больше. Их много, таких, как он, одинаковых, безмолвных. Боль и молчание — это были его основные воспоминания о Комбинате. Вспомнилась вылазка в Стрый город, опят боль...
  Его тело начинало биться в судорогах, бармен настороженно смотрел на него, манипулятор наготове держал шприц с бесцветной жидкостью. Голограмма бармена сомневалась, стоит-ли продолжать, видя как у Роберта начинает сводить все мышцы.
  Комбинат, наказание, учеба, дети, молчание, наказание, разговор, наказание.. туман хлестал его по лицу, хотелось сбежать обратно, но Роберт видел что-то впереди. Последний рывок и.. его лицо ощутило тепло, немного влажное, но тепло. Кто-то гладил его по голове, он разбирал простую мелодию, но не мог услышать голос. От тепла рук он успокоился, туман рассеялся, только белый свет с яркими желтыми и красными пятнами, и тепло рук, женских рук. Они были такие же как у Даши, но не совсем, тепло было другое.
  — Я чувствую руки женщины, мелодию, — почти шепотом проговорил Роберт.
  — Слава Богу!, — манипулятор со шприцем исчез, бармен счастливо улыбался.
  — Больше ничего, — Роберт смущенно посмотрел на бармена.
  — Этого более чем достаточно. Запомни — ты человек, и если повезет, то будешь свободным человеком.
  — Свободным? Что значит свобода?
  — Свобода, гм, а так сразу и не сказать. Надо ее почувствовать, тогда и сам поймешь.
  Роберт сидел молча, рассматривая свои руки. В голове шумело, но это был не привычный шум от волнового излучения, нет, он напоминал ему плеск широкой, неторопливой реки, с большими пологими берегами, густо усыпанными маленькими разноцветными цветами, чуть склонившими свои раскрытые бутоны после короткого и теплого летнего дождя. Тогда, как и многие, после утомительного дня, заполненного сбором корнеплодов на бесконечном поле, все комбинатовские, предоставленные на пару часов отдыха сами себе, легли в траву на пологий склон, стараясь не раздавить отяжелевшие от воды бутоны, и смотрели, как волна за волной приносит на берег прохладу, покой. Он вспомнил себя на этом склоне, вспомнил и тихие, еле слышные разговоры между ребятами. Были там и девочки, они были поменьше остальных, скрытые безликой коричневой робой, совсем непохожие на Дашу, а в то же время и похожие, Роберт почувствовал это сейчас, чувствовал сердцем.
  Он помотал головой, отгоняя дальнейшие видения, которые совсем не хотелось доставать из памяти.
  — Мне кажется, я начинаю понимать. Но, — он помедлил и, чувствуя уверенность быстро добавил. — Почему Вы помогаете мне? Ведь я никто.
  — По сути мы все никто, если судить о нашем значении для общества в целом. Но это-то как раз и есть то, с чем мы боролись все это время.
  — Я до сих пор не знаю, как Вас зовут, — Роберт ощутил странное чувство, он его раньше испытывал, когда что-то делал не так. В базе он нашел определение его как "стыд", но значение слова было для него недоступно.
  Бармен улыбнулся и взмахнул рукой вправо. Стена, вся усыпанная затейливыми этикетками с видами далеких земель раздвинулась, и Роберт увидел большой портрет человека, улыбающегося во весь рот и с чуть ехидно прищуренными глазами. Сомнений не было — это был бармен, но без бороды и чуть менее округлый. Под портретом черными буквами была подпись: "Роберт Невил. 2028-2102 гг.".
  Роберт вскочил и подбежал к портрету. Бармен у стойки довольно хихикнул и соорудил для него еще один стакан, который медленно наполнился прозрачной светло-коричневой жидкостью.
  — Ну вот мы и познакомились. У нас есть еще около получаса до процедуры, так что, давай еще немного выпьем, — бармен дружески помахал ему рукой и закурил виртуальную трубку.
  — Вы Роберт Невил. Тогда кто я?
  — Пока что мы с тобой полные тезки. После твоей деактивации имя себе выберешь сам.
  — Деактивации?
  — Процедура конечно не самая приятная, но необходимая, — бармен неприятно цокнул языком. — Зато потом ни один сканер тебя не засечет. Но можешь и умереть. Выбор у тебя не сильно большой, на твоем месте я бы рискнул, лучше если что не так пойдет, умереть, я-то в этом толк знаю.
  Бармен расхохотался и пыхнул виртуальным дымом, откуда-то запахло приятным запахом сухофруктов и жженого сахара.
  — Выбора у меня нет, — твердо ответил ему Роберт. — У меня только один выход отсюда.
  — Молодец, а то некоторые сомневаются.
  — А много уже было?
  — Не так много, как хотелось, но ты знаешь, есть положительная тенденция, как говаривали раньше.
  — Это мне понятно. Но почему Вы помогаете таким как мы?
  — И к тому же после смерти, наверно, хочешь добавить ты, — Роберт утвердительно кивнул, а бармен, вытащив трубку изо рта, принял задумчивую позу. — Наверно, потому, что я виноват в этом. Не удивляйся, ты сейчас видишь добродушного толстяка, готового помочь любому. Так вот не любому, а только тем, кто к этому действительно стремится.
  Портрет исчез, и его место занял большой экран, постепенно раздвигавшийся на всю стену.
  — У нас тут старые допотопные устройства, не видал таких? Ха! Работает до сих пор. Мдамс, но у меня нет цели перед тобой исповедаться, или покаяться, пока для тебя это пустые слова, — Роберт утвердительно кивнул, слова были незнакомые. — Я не раскаиваюсь и тем более не считаю, что я был неправ. Хочу, чтобы ты это для себя уяснил, мне не нравится, когда из меня делают героя или борца.
  На экране появились массивы данных, Роберт привычно произвел их первичный анализ — в одной из ячеек он сразу обнаружил себя, Р012.352.335.389. Дальнейшая информация была в неизвестной ему кодировке, но без труда были видны его биопараметры, специализация.
  — Это лишь малая часть, здесь мы отслеживаем тех, кто "проявил" себя. Ты попал в наш список еще в Комбинате, когда смог удрать, ты помнишь, конечно же. Но по правде сказать, тебя мы никогда не рассматривали как кандидата на выход из Системы.
  Ячейка Роберта укрупнилась и развернула перед ним данные в расшифрованном виде:
  "Смирнов Юрий Алексеевич.
  Год рождения: не сохранено.
  Пол: мужской.
  Входные параметры: адаптивность: низкая, толерантность: низкая, ДЦП.
  Развитие центрального контроллера: высокое.
  Статус: рабочая станция АБД."
  — получается, я не родился рабочей станцией?
  — Вывод верный, но мне кажется, ты не первый раз об этом задумываешься.
  — Да, но я старался об этом не думать.
  — Да, Роберт, или может все-таки Юрий?
  — Нет, Роберт, я не готов.
  — Хорошо, как скажешь. Так вот, Роберт, у тебя были родители, не думай о них плохо, тебя очень любили. Именно поэтому и отдали в Комбинат.
  Роберт попытался движением глаз раскрыть вкладки его карточки, но экран не реагировал.
  — Там их нет. Дело в том, что даже если бы они решили растить тебя самостоятельно, у них бы это не вышло, — бармен задумчиво почесал бороду и продолжил, растягивая слова. — Точнее это бы у них не вышло, им бы просто никто не позволил. У нас есть еще минут десять, думаю, что тебе будет полезно изучить историю вопроса.
  На экране исчезла карточка с его личным делом, и появился сплошной текст, разбитый на шесть колонок. Роберт, немного напрягаясь от выпитого, запомнил весь текст целиком и дал команду глазами отобразить следующую страницу. Бармен с интересом наблюдал, как Роберт обрабатывает информацию, было видно, что он доволен.
  — Тебе стоит еще выпить, — указал бармен на начавший уже подтаивать стакан.
  Роберт залпом осушил его и сильно закашлялся. Экран скрылся, открыв обратно стенку с красиво уставленными в ряд бутылками всевозможных цветов и размеров.
  — Получается, что никто не вправе решать свою судьбу? — начал Роберт после долгого молчания. Глаза его холодным блеском тихой ненависти смотрели в сторону портрета.
  — Первоначально да, ты прав.
  — А кто определяет тех, кому дозволено размножаться?
  — Никто, тут Система не работает, доверившись воле случая. Система начинает работать после рождения человека.
  — Но почему кто-то, как я, становится рабочим агрегатом, а другие, — Роберт скрежетнул зубами. — А другие становятся Горожанами, Эксплуатантами.
  — Изначально Система была направлена на социализацию больных детей, детей с отклонениями, давая им возможность жить и работать в обществе. Ты бы без Системы не дожил бы и до девяти лет, только перестроив принудительно твою ЦНС удалось сделать тебя здоровым, но роботом. Ты же знаешь, кто такие роботы?
  — Да, знаю — это мы.
  — Первоначально роботы — это они, — бармен указал на почтительно показавшиеся манипуляторы из стойки, готовые выполнить задание. — Но развитие науки и промышленности в итоге пришло к выводу, что проще не собирать робота, а переделать человека. Может это и звучит негуманно, но разве нет гуманности в продлении жизни человека, разве нет гуманности в счастливом труде? Большинство счастливы, и ты это знаешь.
  — Знаю, и сам был. Но разве можно отбирать у человека его волю?
  — Воля, ты это слово прочел только что, и вряд ли действительно понимаешь его значение. Никогда, запомни, никогда человек не имел своей воли. Всегда, находясь уже на достаточной стадии интеллектуального развития, человечество всеми силами подавляло в себе волю, понимая, что свобода воли приведет лишь к хаосу и гибели всей популяции. Так устроен весь мир, не только человеческий, но и животный. Мы ничем не отличаемся от них.
  — Возможно, я еще много не понимаю. Но почему такая разница в уровне, почему нельзя сделать всех равными?
  — Равенство порождает