себе мою душу. Наверно, я нужен Иисусу здесь. Да мне, если честно, и на земле неплохо.
- А ты ешь, ешь, - обратился ко мне Пауль. - Сейчас ещё рыбки принесу, вон, на печке, целая сковорода. Этого добра у нас много. Забросил сеть, с полчаса подождал - и тяни, но осторожно, чтобы не надорваться - так много рыбы за раз налавливаешь. Как будто сам Иисус стоит рядом да наколдовывает тебе свою благодать. Так что не за что мне на Всевышнего жаловаться.
Он встал, отошёл к печке и, вернувшись с огромной сковородой, полной рыбы, водрузил её на стол. И снова сел.
- Значит, тебе, Симон, надо попасть туда, куда ты попасть никак не можешь, я правильно тебя понял?
- Да, в Гаммельбю.
- Это что за место такое? - вмешался в разговор старик.
- Место как место, - ответил Пауль. - Не нашего ума дело. Человеку нужно туда - вот это главное.
- И далеко до него? - спросил я.
- Далековато, - закивал головой Пауль. - Если нам неизвестно, где находится твой Гаммельбю, значит, не близко.
Я испугался.
- Какой же город здесь рядом?
- Город? - задумался Пауль.
- Отродясь не было здесь городов. - Натанаэль подал мне ещё один кусок рыбы.
- Как это так? - Мне показалось, что эти люди решили посмеяться надо мной. - Везде есть города.
- Но мы-то не везде, а только здесь, - возразил Пауль.
- Точно, только здесь и только сейчас, - поддакнул ему Натанаэль.
- Странно. - Я растерялся. - Наверное, на том берегу озера как раз и лежит этот город.
- На каком «том берегу»? - Пауль поднял на меня удивлённый взгляд.
- Ну, там, за озером. - Я махнул в сторону окна, за мутными стёклами которого блестела гладь воды и чернела привязанная к кусту ивы лодка.
- За озером, говоришь? - покачал головой Пауль. - Слушай, дед, что там, за озером? Может, ты помнишь?
- Наверное, много всего, - ответил старик. - Туда стремился попасть Петтер, твой неуёмный двоюродный дядька. Даже лодку построил для этого. С навесом, на Ноев ковчег похожую, только поменьше. И уплыл. И больше его не видели. Добрался ли до того берега - кто его знает? Ох, и беспокойный был малый, не нравились ему наши мирные края, тянуло его на какую-то... как, бишь, её... вот, вспомнил, на борьбу. Что это такое, борьба, он и сам не знал. Как я догадался, так зовут фею, приворожившую его и заманившую невесть куда.
Я застыл в замешательстве.
- Понимаете, нужно мне попасть на тот берег. Очень нужно.
- Как не понять? - кивнул Пауль. - Ты человек не здешний, пришлый, тебе ли не ведать, что там, за окоёмом, творится? Может, и притаился там этот твой Гаммельбю. Понятно и то, что тебе нужно попасть туда как можно скорее. Но есть одна загвоздочка...
- Какая?
- А такая, что, может статься, Всевышний вовсе и не хочет, чтобы ты туда пришёл. Вишь, как измочалила тебя дорога. Поверь мне, Симон, ежели бы Иисус вёл тебя за руку туда, где ты по-настоящему нужен, ты бы сейчас не торчал здесь подгнившим трутовиком, а летел чайкой по-над озером.
- Или плыл щукой, - вставил Натанаэль.
- И всё же не могли бы вы переправить меня на тот берег? - встрепенулся я, чувствуя, что доброжелательно монотонные голоса хозяев усыпляют меня и лишают последних остатков воли.
- Можно попытаться, правда, дед?
- Думаю, можно. Хотя, если честно, не советовал бы я тебе соваться туда.
- Почему?
- А что если нет там никакого берега?
- Как это нет? Здесь-то есть, значит, и там должен быть.
Старик насмешливо прищурился.
- Здесь точно есть. Потому что здесь есть мы. Надо же нам где-то жить. Не в воде же барахтаться сухопутным тварям...
- Но и там кто-то есть! - Я чувствовал, как странная логика Натанаэля и Пауля всасывает меня в мягкую, сладковатую пустоту.
- Может, и есть, - закивал старик.
- А может, и нет, - добавил его праправнук.
- Как нет! Что вы такое говорите! - Я вскочил, однако у меня так болели ноги, что я тут же плюхнулся на табуретку. - Вы, наверное, держите меня за дурня. Или сами давно из ума выжили.
- Смотри, внучок, что он говорит, - засмеялся старик. - Сразу видно, сирота. Ничему-то его не научили. Послушай, Симон, ты сначала думай, а потом уж и рот раскрывай. Как, по-твоему, можно выжить из ума? В него вжиться только можно. Чем дольше живёшь, тем глубже в ум врастаешь. Понял?
- Ладно, простите меня, не хотел я вас обижать, - пробормотал я, совсем сбитый с толку.
- Не проси прощения, - сказал Пауль, - ты нас вовсе не обидел. Как ты себе это представляешь, чтобы неразумный человек мог обидеть разумного?
- Хорошо, пусть я неразумный, глупый, безмозглый, но...
- Ты не безмозглый, - отрезал старик. - Зачем ты пытаешься ввести нас в заблуждение? Есть у тебя мозги, просто они слишком нетерпеливы, вот и не могут научиться тому, что не мелькает перед глазами мясными мухами, а мирно дремлет на берегу озера.
- Или гуляет по лесу, - вставил Пауль.
- Да, или плывёт по небу. Послушай, куда ты так торопишься?
- На свадьбу к брату.
- Свадьба - это хорошо. - Старик выбрал самый сочный кусок и сунул мне в руку. - Но не туда ты спешишь, не к брату, не к его радости, а к своему отражению в его глазах. К мельтешению своему в зеркале его счастья. А это неразумно. Ты так хочешь покрасоваться перед этим зеркалом, что готов плыть незнамо куда, к какому-то неведомому берегу.
- Нет, старик, это ТЫ лжёшь! - рассердился я. - Мой брат, да он... Да ты даже представить себе не можешь, как сильно я люблю его!
- Так сильно, что оставил его на неведомом берегу? Ушёл так далеко, что теперь никак не можешь добраться до него? - с усмешкой перебил меня Пауль.
Ну, что я мог возразить на это? Я замолчал, чувствуя обиду на упрямых хозяев хижины и злость на себя. Совесть заговорила во мне, её перекрикивал стыд перед сермяжной мудростью явно безграмотных рыбаков, которые легко доказали мне, что моя любовь к Свену не такая уж и светлая и горячая, что я и в самом деле тот ещё эгоист. Сначала я ушёл от брата, одинокого подростка, потом делал вид, что забочусь о нём, а теперь, когда у него всё наладилось, я вдруг загорелся восторженными мечтами. Конечно, эти люди правы, я суетливая букашка, ищущая от ближних своих только похвал и наград. И даже путь, проделанный мною пешком, не подвиг братской любви, а всего лишь неуёмное стремление покрасоваться перед Свеном и его женой. Дурак, вот кто я такой! Редкостный тупица!
А эти рыбаки не безумцы? Нет, конечно! И вовсе они не думают насмехаться надо мною, а просто пытаются понять меня. И ведь им это удаётся!
И всё-таки неприятно мне было их поведение, обидно. Вместо того чтобы помочь попавшему в беду путнику, они тычут ему в лицо его огрехи и наслаждаются своей правильностью. Чёрт, если бы не усталость, я бросился бы прочь отсюда, к своему «опелю», к своим электроприборам и клиентам, к пиву и футболу...
А как же Свен? А что Свен? У него всё хорошо, не нужен я ему. Когда был нужен, не приходил, а теперь решил навязаться со своей пошлой щедростью...
Я ещё раз вгляделся в хозяев хижины: да, красавцами их не назовёшь, о правилах приличия и вежливости они, скорее всего, и не слышали, но ненавидеть их явно не за что. Они говорят правду, а в том, что эта правда горька и тяжела, виноват только я...
- Стыдно... Ох, как мне стыдно! - прошептал я.
- Что ты сказал, сынок? - спросил старик.
- Симон сказал, что ему стыдно.
- Простите, я случайно произнёс свои мысли вслух.
- Случайно, это бывает, - уверенно кивнул Пауль.
- Да, бывает, - подтвердил Натанаэль. - Но не в настоящей жизни, а только во сне.
- Да, - сказал Пауль, - в настоящей жизни ничего случайного нет. Иисус, он всякую случайность от нас отстраняет, чтобы не мешала идти прямо. Я прав, дед?
- Прав, внучок, прав. А то, что гостю нашему стыдно за себя, это хорошо. Послушай, Симон, может быть, ну его, тот берег?
- Может быть, - пробормотал я. - Но куда-то ведь мне надо идти. Если не туда, то по лесной дороге вернуться... Вот отдохну, если вы позволите...
- Почему бы и не позволить? - сказал Пауль. - Гость - дело святое. Вот только о какой дороге ты толкуешь?
- О той, по которой пришёл сюда.
- Отродясь не слышал ни о какой дороге, - сказал старик. - Нет в лесу дорог. Есть одна тропка вдоль озера, по ней наши предки ходили и мы ходим...
- Но как-то я сюда пришёл?
- Вот именно, что «как-то», - усмехнулся Пауль. - Не по зову сердца, не по велению разума, не по воле плоти своей, а просто так, «как-то».
- Вы что, решили свести меня с ума придирками к моим словам? - Я снова рассердился.
- Слышишь, дед, что говорит этот чужеземец? Вроде и по-нашему лопочет, а выходит как-то криво да косо.
- Это потому, что слов он не видит, - со вздохом ответил старик.
- И то верно, совсем ничего не видит. Скажи нам, Симон, как может человек придираться к словам, если они красивы, то есть полны истины? А если пусты они и безобразны, то придирайся к ним или не придирайся - ничего ведь не изменится. Это всё равно что выпускать в озеро мёртвую рыбу. Так что придираться к тебе и твоим неразумным словам просто смешно.
И оба рассмеялись. А я не знал, куда деваться от стыда и обиды.
- Перестаньте! - воскликнул я. - Лучше скажите, что мне делать.
Пауль встал и вышел из комнаты, а Натанаэль заговорил:
- Мы бы с радостью подсказали тебе, что делать, если бы твои дела были нашими делами, но это ведь не так. Ты пришёл по какой-то странной, несуществующей дороге, просишь нас переправить тебя на какой-то неведомый берег... Пощади наш разум, не заставляй нас разгадывать загадки, в которых нет ни крупинки смысла. Ты вот назвал нас выжившими из ума, а сам в него так и не вжился. Ты спросил, что тебе делать? Умнеть - вот что.
- Ты меня совсем запутал, старик, у меня голова кругом идёт. Вот отдохну - и уйду. И забуду вашу водянистую мудрость, как страшный сон.
Старик взял полотенце, висевшее на стене, вытер руки и передал его мне.
- Опять неразумные речи. Ну, куда ты пойдёшь? В лес? Или вдоль озера?
- Да хоть и вдоль озера. Я не знаю... Или вернусь...
- Куда?
- Туда, откуда пришёл.
- А откуда ты пришёл?
- От «опеля» своего... Он сломался... Стоит на дороге...
- На какой дороге?
- На той, что ведёт в Гаммельбю.
- Значит, твой товарищ по имени Опель сломал ногу, и ты пошёл в Гаммельбю на свадьбу к брату? И после этого ты называешь нас безумцами?
- Нет же, «опель» - это машина моя...
- Это ещё кто такая, машина? Жена, что ли?
- О, Боже! Ладно, оставим в покое машину. Вообще-то я из города, из большого города, Осло называется...
- Теперь понятно, почему ты такой маленький, - послышался голос Пауля, входящего в комнату.
- При чём здесь город и мой рост?
- А я не о росте твоём говорил. - Пауль сел за стол. - Я говорил о твоём крошечном разумении...
- Но и вы живёте в большом лесу, на берегу большого озера, значит, и вы маленькие?
- Конечно, - кивнул старик. - Очень маленькие. Но мы малы по сравнению с деревьями и озером, а ты мал сам по себе, потому что неразумные люди запретили тебе расти, чтобы ты мог вместиться в их представление о тебе. Чтобы ты не перерос их неразумие. Понимаешь теперь?
- Кажется, начинаю понимать.
- Это хорошо, - улыбнулся Пауль. - Значит, умнеешь потихоньку.
- Но послушайте, вы же, как я понял, никогда не были в городе - как вы можете судить о нём и горожанах? И вообще о жизни в Осло?
- Судить? - удивился Пауль. - Что такое «судить»? Дед, может, ты
