Часы показывали полуденное время, но на улице было так, что «глаз выколи». Иван Иванович шел вперед, освещая себе путь фонарем. Что же будет в ночное время? «А, да, ведь сейчас стоит полярная ночь», - сказал себе Иван Иванович. Ночью на морозе, в такой заполярной холодрыге, не ровен час, наверняка можно насмерть замерзнуть. Наконец, среди брошенного жилья он нашел обитаемую двухэтажная хрущевку и подошел к подъезду, который освещал тускло горящий сигарообразный плафон. Он дернул за ручку подъездной двери; она запрыгала в его руке, но дверь устояла и не шелохнулась.
Что было делать? Закричать или подождать? Но подождать чего? Иван Иванович заколебался, но тут ему на помощь пришел обитатель одной из квартир, который так пнул входную дверь, что она с грохотом открылась, снеся Ивана Ивановича в сугроб. Он встал, отряхиваясь от снега, и, извинившись, спросил у подвыпившего жителя, где можно переночевать. Тот, шатаясь, посмотрел на него осоловевшими глазами, чертыхнулся, послал его подальше и отправился по своим делам. Иван Иванович вошел в подъезд и захлопнул за собой дверь. В подъезде было сыро и пахло собачьей мочой. Иван Иванович невольно скривился от брезгливости и тут же стал корить себя за интеллигентскую щепетильность. Но здесь хоть не стоял трескучий мороз и ветер выл за дверью, бросая в гулко звучащую дверь пригорошни ледяной крошки.
Иван Иванович постучался в первую попавшуюся дверь. Она сама со скрипом открылась. Он подумал, что, вероятно, из этой квартиры вышел пьяный мужик, пославший его, куда следует. Но эту мысль перебил вопрос из дальней комнаты: «Кто там»? Спрашивал сонный женский голос.
- Да, я собственно шел, шел и пришел, - стал неловко объяснять Иван Иванович свое непрошенное вторжение и в нерешительности остановился.
Но ему никто не ответил, - он только услышал слабый храп. Тогда помявшись на пороге в спальню, он осторожно вошел и увидел то, что никак не ожидал увидеть. Поперек кровати, стоявшей в углу против окна, лежала голая женщина, свесив свои ноги до пола. Она мирно спала, сладко посапывая. Молодое голое женское тело невольно притягивало к себе его взор и манило присесть рядом и погладить его.
- Хочешь ее? – спросил его сзади грубый мужской голос.
От неожиданности Иван Иванович остолбенел. Он хотел что-то сказать, но не успел, получив тупой удар в затылок, и отлетел в сторону женщины на постели. Последнее, что он увидел, так это расширенные глаза женщины, испуганно смотревшие на него.
Его привели в чувство ласковые руки женщины, которая ставила ему компресс на ушибленном месте. Они буквально снимали боль.
Она сказала, что прогнала его обидчика.
- Вы прямо диксонская мадонна, моя спасительница и заступница, - стал искренне благодарить женщину Иван Иванович, смотря в ее прекрасные добрые глаза редкого сапфирового цвета. – Прямо Синильга какая, - убежденно добавил он.
- Разве Синильга не была шаманкой? – спросила его диксонская мадонна с улыбкой. – И никакая я не мадонна, а грешная женщина.
- Верно, Синильга была колдуньей. Вы же целительница.
- В некотором роде. Я медсестра.
- Вот видите.
- Медсестра, которая подрабатывает…, - произнесла женщина, употребив вульгарное слово, от которого наш герой покраснел, как скромный школьник.
Ему стало неловко за женщину и, чтобы сгладить неприятное впечатление, он спросил, как ее зовут.
- Меня зовут Даша.
- Меня - Ваня.
- Вот и познакомились. Или ты хочешь еще ближе познакомиться?
- Хочу! – прошептал Иван Иванович, чувствуя, как невзирая на преходящую тупую боль в затылке, у него поднимается желание.
Его голова лежала на самом интересном женском месте, и он кожей на затылке чувствовал сквозь легкую шелковую ткань ее влажные губы, и осторожно терся своими волосами о волосы Даши, вдыхая неуловимый аромат ее феромонов, и боль куда-то уходила. Ему казалось, что она уходила в то самое место.
- Вот приложился. Ну, не надо.
- Но у меня таким образом головная боль проходит.
- Ну, ладно. Я схожу подмоюсь, а ты подожди. Я давно не встречала такого ласкового мужика, - призналась она, вставая и призывно покачивая своими крутыми бедрами, и вышла в коридор.
Наш герой, глубоко вздохнув, заметил: «И больше не встретишь, - на свете не бывает ласковых мужиков, но есть ласковые мужчины», имея в виду себя.
Обратно она явилась уже в белом медицинском халате.
- На что жалуетесь больной? – строго спросила больного медсестра.
- На боль в затылке, - покорно ответил он.
- Я прописываю вам общую и местную анестезию.
- Может быть, наоборот?
- Ни в коем случае. Так положено в вашем случае. Повернитесь и лягте на живот.
- Доктор, я не могу это сделать. Мне мешает лечь на живот мой воспаленный орган, - сказал Иванов и показал на пригорок на ровно разглаженном покрывале, которым он был укрыт.
- Ну что мне с вами делать? Какой вы не послушный пациент. Хорошо, повернитесь на бок.
- Что вы будете делать со мной? – спросил он притворно испуганным голосом, поворачиваясь на бок.
- Я буду проводить общую анестезию позвоночника. Ну-как подвиньтесь и освободите для меня место, - скомандовала строгая медсестра, присаживаясь и поднимая на себя полы халата.
Она так соблазнительно при этом изгибала свой стройный стан и крутила бедрами, что не могла не привлечь его мужского внимания.
- Не смотрите на меня так, больной, а то вы прожжете на моем халате дырку.
- Извините, дорогая медсестра, но вы так красивы, что от вас нельзя отвести глаз. Только расстегните на груди еще одну пуговку.
- Вот эту… пуговку?
- Да, эту и следующую… расстегните. Я больше не могу, - взмолился Иван Иванович, глядя как ее высокая грудь то выходит, то прячется в складах халата.
- Это вам что-то напоминает? - спросила его медсестра Дарья, плавно сгибая и разгибая свой стан, и приблизила свое лицо, зашуршав халатом.
Ее глаза излучали столько ласки, что он буквально купался в их теплых лучах. По-настоящему отогревается от крепкого мороза тот, кто отогревается последним. Им и был Иван Иванович. Но тут она резко отстранилась и скомандовала: «Больной, отвернитесь и полностью отдайтесь на волю моим перстам». Она так ловко гладила ему спину, что он, на удивление, почувствовал, какая недюжинная сила, скрывается в его субтильном организме.
- С тобой, Даша, никакой мороз не страшен, - сделал правильный вывод Иван Иванович.
- А то. Не будьте таким фамильярным, больной. Вы еще не знаете, что значит заниматься любовью на только что выпавшем снеге.
- Неужели это возможно? – искренне удивился Иван Иванович. – Я думал этим заниматься на снегу могут только медведи, да моржи.
- Поживите здесь с мое и станете не только моржом, - заверила его Даша, и нежно просунула руку между его ног.
- Но у меня не здесь находится голова.
- Вы знаете, больной, в человеческом организме все находится в связи. И чем эта не похожа на ту? – спросила она шепотом ему в ухо, пощекотав его концом языка.
Теплое дыхание Даши проникло в саму душу Ивана Ивановича. Одновременно ее ласковые пальцы пробежались по древку его согнувшейся от напряжения стрелы и стали нежно поглаживать ее наконечник.
- Вот теперь, больной, уже можно делать местную анестезию. Вы предпочитаете оральную или вагинальную?
- И ту, и другую, - пересохшим голосом попросил больной.
- Нет, можно только одну, - неумолимым голосом заявила суровая медсестра.
- Тогда вагинальную, - взмолился Иван Иванович.
- Поворачивайтесь на спину, -- приказала медсестра и села на него верхом, спрятав всю его стрелу с древком и наконечником до основания в своем кожаном с меховой оторочкой колчане.
Она застыла от удовольствия и, крепко выругавшись, поскакала так далеко, что Иван Иванович никак не мог понять, в какой чудесной стране он в итоге оказался.
Глава девятая. Арктическая пустыня
Как ни уговаривала его Даша не отправляться в опасное путешествие в одиночку по январской тундре в полярную ночь, он не слушал ее, а только говорил о том, что встретит ее там, за береговой линией, во льдах.
- Ты просто сумасшедший, - сделала вывод Даша. – Но я все равно буду ждать тебя до посинения.
- Я все же надеюсь, не до гробовой доски.
- И не забудь, что сказал мой знакомый про метеорологическую станцию, до которой ты хочешь дойти. Там никого нет, - станция на консервации, - но если соблюдать инструкцию, то можно там включить дизель и переночевать, чтобы после отдыха отправиться обратно в Диксон… ко мне.
И он ушел в полярную тьму, но обещал вернуться. Он все шел и шел, и, естественно, с каждым днем, несмотря на его предусмотрительность, силы таяли, пока в нем не осталось одно упрямое желание идти вперед. У него не осталось сил даже на то, чтобы испугаться замерзнуть и умереть в арктической пустыне, не дойдя до конечного пункта назначения.
И все же он дошел до станции и смог после первых безуспешных попыток запустить генератор. Там, где есть электричество в лютый мороз, возможна жизнь. За окном станции шумела и завывала, как раненная волчица, пурга. Но здесь было уже тепло и спокойно. Там, в глубине полярной ночи он был готов бороться за свою жизнь с самим белым медведем как символическим животным арктики, его живым воплощением. Но здесь, в ее центре, где было тепло и уютно, он хотел просто жить, пользоваться тем, что сберег в борьбе за жизнь в ледяной пустыни. Теперь он понимал, почему люди так дорожат своим бытом. Он упрощает жизнь, делает людей доступными друг для друга и для самих себя. Но в нем они становятся похожими друг на друга, теряют себя. Главное, в нем нет загадки жизни, творения, но есть одно потребление жизни, того, что они натворили с ней.
Да, и что такое сама жизнь, как не итог борьбы, миг передышки? Или она есть только в становлении, в борьбе с трудностями? "Есть только миг между прошлым и будущим", - пелось в популярной песне. Этот миг назвали в песне жизнью. Между тем жизнью был не миг, а прошлое. Будущему же следовало быть уже другой, иной жизнью. Чем же является настоящее? Явлением вечности в качестве мига?
Реальность мгновенна. Они есть в этом виде мига, мгновения минимум времени. Тогда как максимумом времени, его полнотой является сама собой- вечностью. Он уже изначально был в вечности. Эта вечность теперь явилась ему в образе застывшего времени, которое повторяло себя. Это время было временем полярной ночи. В нее его звал двойник, все время повторяя то, что они идут к неведомой земле, которую назовут "Земля Иванова".
Но ему была нужна не земля, а небо, в котором он парил бы как ангел над землей. Но у него уже не осталось сил на восхождение. И он решил остаться здесь. Да, он жил в поисках смысла жизни. Смысл жизни заключался для него в этом поиске. Наконец, он нашел его. Но как пользоваться смыслом, он не ведал.