Официантка почему-то выбрала меня, одиноко сидящего в глубине аэропортовского ресторана. Это удивило, поскольку здесь я засиживался не часто. Появлялся лишь пару раз в году, на часок, другой. И причина всегда была одна и та же – транзитное ожидание ашхабадского рейса.
Таких рейсов из Домодедово отправлялось пять или шесть в сутки, вроде бы достаточно, но мне всякий раз выпадало лететь без брони. Иначе говоря, меня здесь не ждали! Хотелось бы иначе, но для получения брони транзитные билеты следовало заказывать заранее, хотя бы за два-три дня, что у меня никогда не выходило. Оно и понятно. Со своей службы я всегда срывался внезапно, еще вчера не зная о счастливой перспективе оказаться свободным.
Кому-то придётся пояснить. В то далекое время (далёким оно кажется только нынешней молодежи) не было компьютерных систем, не было компьютерных сетей и быстродействующих средств связи, потому согласование брони с другими аэропортами осуществлялось по телеграфу и занимало много времени. А без брони в пункте пересадки приходилось рассчитывать лишь на свою удачу.
Где пряталась та удача? Счастливчикам ее выдавали прямо в билетной кассе. Но для остальных она покоилась в руках милых женщин в синей форме Аэрофлота, регистрировавших пассажиров и их багаж непосредственно перед вылетом. Вот и приходилось перед каждым рейсом битый час отираться у стойки, где велась регистрация. И оттеснять конкурентов! Всеми правдами и неправдами. Пускаясь во все тяжкие лишь для того, чтобы обратить на себя внимание всесильной в наших глазах регистраторши. Чтобы запомнила, чтобы втереться в доверие, используя всё своё обаяние, чтобы выбрала и сделала под конец регистрации счастливчиком именно тебя.
Проблема была нешуточной. Если уж мест в кассе не оказалось, а это являлось нормой, то приходилось уповать либо на чьё-то опоздание, либо на ликвидацию обязательной, но часто ненужной именно на этот рейс брони для всяких там депутатов Верховного Совета, Совмина, директоров, представителей КГБ и прочих деятелей, возвышенных над нами, простыми смертными.
В деле выбивания места в самолете выработалась некоторая тактика. Начинать штурм стойки следовало только после того, как по аэропорту разносился милый радиоголосок. Он извещал о начале регистрации на желанный рейс и сообщал номер стойки, где начинается регистрация. До этого даже самые милые женщины в синей форме, и даже те из них, которые были преисполнены необъяснимым желанием вам помочь, не имели документов для обработки рейса. Стало быть, помочь не могли!
Потому, как только объявлялся нужный рейс и номер стойки, к ней, опережая друг друга, ломились все, даже те счастливые пассажиры, которые уже имели билеты! Они опасались, как бы их каким-то образом не оттеснили «наглые бесправные пассажиры» – транзитные. Правда, и транзитные были с маленькими детьми! И со срочными телеграммами чрезвычайного содержания, дающими им право получить место в первую очередь, и тоже с такими же, как у всех, билетами для продолжения полёта. Вот только в их билетах пока отсутствовали важнейшие в этой ситуации номер рейса и номер места в готовящемся к вылету самолете. Именно это обстоятельство и лишало их права улететь этим рейсом, именно сейчас.
А если не сейчас, то когда же? Этого никто не сообщал! Это никто не обещал! "Есть расписание! Смотрите!" А что толку в него смотреть, если ваш вылет зависит не от расписания, от воли случая!
На все вопросы в кассах, в справочных бюро и от должностных лиц беспокойные транзитники всегда слышали лишь вежливый, но бесполезный ответ-совет: «Подходите! Если будут места, мы вас обязательно отправим!»
Потому транзитники, надеясь только на себя, всеми силами и средствами, забывая о вежливости и чужих приоритетах, старались удержаться у стойки, вцепившись в нее, буквально, обеими руками. Близость к стойке сокращала не только расстояние до всемогущей королевы в синей аэрофлотовской форме, но и усиливала ее ожидаемую благосклонность.
Транзитники ждали, напрягаясь и беспокоясь или, впадая в транс от безысходности… Кто-то толкался, грубо оттесняя остальных. Кто-то интеллигентно отступал; кто-то молча сопел, внимательно отслеживая развитие ситуации и подбираясь к стойке тихой сапой; кто-то бурчал и даже возмущался… Но все были во власти не справляющегося с чрезвычайным пассажиропотоком нашего Аэрофлота. Ни на кого иного положиться было невозможно!
Ведь мы летали (могли летать) только самолетами Аэрофлота! (Конечно, если мы сами не военные летчики). Кстати, ни одна компания в мире не могла сравниться по количеству облагодетельствованных пассажиров с нашим Аэрофлотом! Она была самой крупной, самой могучей, но и самой штурмуемой!
Между тем, все транзитники только и ждали, когда королева с серебристой птичкой Аэрофлота на лацкане форменного пиджачка, управившись с последним законным пассажиром, наконец, устало, но милостиво протянет свою руку именно к ним и, тем самым, решит их судьбу заветными словами:
– Давайте ваш билет!
С этого момента вы обретаете законное аэрофлотовское право воспарить над окружающими!
Королева торопливо черкнет в билете, проставив номер места, оприходует ваш багаж, прикрепив к нему бирку с номером, и тогда вы на правах уже избранного обретёте полную уверенность в своём ближайшем будущем и сольётесь с остальными пассажирами заветного рейса. И сможете расслабиться и в стороне уже спокойно дожидаться объявления о начале посадки в самолёт, ставший на несколько часов в какой-то степени вашим.
А если всё произошло иначе? Тогда вам не позавидуешь! Тогда придется дожидаться следующего рейса и повторно испытывать судьбу, опять, не будучи уверенным в успехе. Для успеха, возможно, еще придется ждать несколько часов, а иногда и день, и ночь.
Именно это время бессмысленного, но тревожного ожидания мне и приходилось частенько убивать. Оно и понятно, заняться чем-то положительно отвлекающим мешало нервное напряжение. Конечно, можно почитать журналы, коих в продаже – на любой вкус, или приготовленную заранее книгу. Можно тупо поглазеть в подвешенный для всех телевизор. Можно, в конце концов, бесцельно пошататься по просторному и вылизанному зданию вокзала огромных размеров или выйти на улицу. Можно даже пройтись в виднеющуюся неподалёку березовую рощу.
Можно! Всё можно! Если бы не это подвешенное нервное состояние! Если бы не внутреннее беспокойство и отсутствие ответа на вопрос, скоро ли всё это закончится?
Уходящее напрасно время короткого отпуска чрезвычайно напрягало психику, ведь в Ашхабаде жила моя невеста, пред которой я всегда являлся нежданно-негаданно.
И потому обычно, уже достаточно измученный ожиданием, я оставлял два-три последних часа перед регистрацией, чтобы отвлечься от своих переживаний в ресторане. В нем удавалось неплохо поесть перед полетом и успокоить нервы. Салатик «московский», осетрина жареная фри с хрустящей картошечкой и триста красного вина давно стали моим традиционным расслабляющим заказом.
И вот теперь, когда я приступил к указанной трапезе, меня встряхнул доверительный шепот встревоженной официантки:
– Вы что-нибудь слышали? – спросила она, чуть склонившись ко мне.
– А должен? – улыбнулся я в ответ, не догадавшись о причинах ее тревоги. – Здесь меня ничего не интересует, за исключением объявления о начале регистрации на ашхабадский рейс. Остальное я пропускаю мимо ушей!
– Какой-то самолет только что не дотянул до полосы… Он теперь горит… Там видно… – она кивнула в сторону огромной стеклянной стены ресторана, обращенной к летному полю.
Я повернулся в указанном направлении. В оконных стеклах отражались только яркие люстры ресторана. Различить что-то снаружи не удавалось.
Чтобы не вызывать панику, я неспешно приблизился к задрапированному окну. За ним взлетные полосы мерцали бусинками сотен фонарей, выстроившихся в удаляющиеся шеренги. На горизонте они почти сливались в единую точку. Но с высоты ресторана, расположившегося в центральной части гигантского здания вокзала, я заметил больше. Охватывая здание слева и справа, к концу полосы уже мчались автомобили с включенными «мигалками». Пожарные и «Скорые помощи» наперегонки неслись к точечному на вид пожару, резко выделяющемуся на фоне черного неба.
*
Давным-давно, еще в Советском Союзе, о летных происшествиях и, тем более, о любых авиационных катастрофах население официально не извещали. Люди, разумеется, знали, что трагедии иногда случаются, но мало кто мог поведать нечто конкретное, связанное с личным опытом, а не домыслами.
В той же мере тогда был осведомлён и я, хотя лично знал человека, выжившего после чрезвычайно тяжелой авиакатастрофы. На взлёте рухнул его Ту-104, вылетавший из Москвы в Одессу. Подробности тот человек, директор НИИ, замом которого был мой отец, не рассказывал никому. Да и расспрашивать никто не решался! Отец знал лишь то, что его директор после очередного совещания в министерстве рассчитывал вернуться домой именно тем неблагополучным самолетом. Но в Одессу он приехал только через день. И поездом. Причем даже к отцу, своему заместителю, обратился с единственной просьбой:
– Не спрашивай, Иван Иванович! Рассказывать о том никто и никогда не станет!
Уже через пару лет, посещая могилу деда на одном из одесских кладбищ, я обнаружил на правой стороне главной аллеи длинный-предлинный ряд однотипных плит из светлого гранита. Так официально были захоронены жертвы того самого, директорского рейса.
Если вспоминать всякие неурядицы с полетами, то можно отметить и такую. Однажды в Домодедово надолго «застряли» мои родители. Тогда желающих улететь оказалось необычно много, а шансов совсем мало. Да и рейсы многие задерживались по странным «техническим причинам», словно разом все самолеты поломались! Не знаю, сколько бы родителям пришлось промаяться в аэропорту, если бы не случай…
Среди пассажиров, встревоженных массовой задержкой вылетов, быстро разошлась информация, будто столпотворение в аэропорту связано с катастрофой. Она произошла с одним из рейсов здесь же. Всего час назад. У многих людей сдали нервы, они помчались сдавать свои билеты, а мои родители этим воспользовались и оказались на коне!
Впрочем, знаю еще одно происшествие. Но вполне благополучное. Даже героическое. Помнится мне, еще в шестидесятых годах на Неву совершил вынужденную посадку Ту-104 с пассажирами, не сумевший приземлиться в Пулково из-за проблем с шасси. Тогда никто не пострадал, а по радио и в газетах об этом галдели долго и восторгом.
Спустя почти полвека американский Боинг спасся таким же образом, приводнившись на Гудзон. И Штаты до сих пор хвалятся, незаслуженно присвоив себе приоритет в посадке лайнера на воду. Но это их известная манера пускать пыль в глаза…
Если же говорить о себе, то многие годы летать мне приходилось достаточно часто. И, к слову, никогда я этого не боялся. Даже не задумывался о вполне реальных опасностях. Впрочем, иное поведение было бы смешным, ведь в молодости я поступал в военное авиационное училище. И мечтал летать на сверхзвуковых истребителях. А что может быть страшнее этого для тех, кто боится неба! Вот только
