У ЛЫСОЙ ГОРЫ

Третий час смолю сигарету за сигаретой, с тоской взирая на два своих поплавка, будто приклеенных посередине тихого омуточка на живописной речушке Вашане. И, в который раз!, прихожу к выводу, что сия вредная привычка усугубляется до неприличия, паче того, полного и абсолютного безобразия именно на рыбалке. Воистину: нет клева –куришь одну за другой, поскольку больше-то делать нечего; клюет –тот же пердюмонокль! Избыток адреналина чем-то надо гасить. Ежели я не прав, сами обратите внимание на кучи окурков в насиженных хроническими рыболовами местах по берегам рек, речушек, озер, прудов и прочих водоемов…
    
    Каждый раз, собираясь на рыбалку, зарекаюсь не курить до первой поклевки, да вот фигушки!, - ничего не получается. Кстати, было бы просто здорово, коль мужики-рыбаки, бросившие курить, поделились бы со страниц «РР» с бедолагами, подобными мне, собственными способами и предпринятыми действиями по избавлению от дымовой заразы. Наверняка ведь есть у кого-то радикальный рецепт от дьявольского наваждения. Поделитесь, мужики. И нам польза, и вам зачтется.
    
    Ну, а в общем-то мой рассказ совсем о другом. Этот рассказ о Донке. Вот так, с большой буквы, понеже хочу я вам поведать в чем-то анекдотичную, но реальную историю о существе, получившем данное имя в результате экстремального происшествия.
    
     …Да, сижу я, значит, смолю поганое курево и медленно, однако сам подозреваю, неуклонно теряю остатки утреннего рыбацкого энтузиазма. Нахальная, белесая от старости ворона, умостившись на голом суку здоровенной коряги метрах в пяти от берега, смотрит на меня натурально презрительным взглядом, время от  времени прикладывая когтистую лапу к голове и побрехивая по-собачьи. Пень ты, мол, бестолковый, сидишь тут без дела. Хоть бы червяков клевал… Тоска, одним словом.
    
     И вдруг окружающую среду и мою мятущуюся душу будто каким-то живительным теплом тронуло. Такое нежное и ласковое тепло, такое ни с чем не сравнимое счастье я испытывал в раннем детстве, когда бабушка Татьяна проводила по моим щекам пушистым кроличьим хвостиком. Поворачиваю голову влево. О штанину трется незнамо откуда взявшаяся трехцветная молоденькая кошечка. Рыже-бело-черная, субтильная такая, аккуратно сложенная кошечка! И чувствую я, вот-вот начнется клев. Без тени сомнения чувствую, ибо трехцветные кошки приносят удачу. Это настолько верно, что и к бабке не ходи…
    
     Достаю из кармана рюкзака коробку с бутербродами, предлагаю кошечке кусочек колбасы. Существо мурлычет, из вежливости надкусывает острыми зубками краешек угощения и снова принимается ласкаться. Выходит, сыта. А может тут совсем другой коленкор? Из всего ведь нынешнего изобилия наименований колбас условно съедобными можно назвать один-два. Не то что та давнишняя мокрая колбаса с янтарными вкраплениями шпика, по два двадцать за кило, что мы возили из Москвы. Едва ли не единственный сорт вареной колбасы был на весь СССР, а вкус до сих пор помнится. Вкус мяса! Не сои, не крахмала с известкой, а мяса…
    
     Поглаживаю кошечку по спинке, показываю вороне надкусанный кружок колбасы. Старуха снимается со своего насеста, тяжело шмякается метрах в полутора от нас с кошечкой. Бросаю вороне гостинец. Пара ударов клювом и от колбасы не остается никакого воспоминания. Старуха довольно хрюкает, ковыляет к нам и устраивается почти рядом с кошечкой, которая, кстати, ничуть не пугается означенного соседства. Идиллия!
    
     Поплавок резко дергается и уходит вправо. Подсекаю и вытаскиваю карася в две ладошки. Мгновенно заплясал левый поплавок. Подсечка! Есть почти килограммовый голавль. Не знаю, кому как, а мне по душе грубоватая снасть: килевые поплавки-оливки на 3-4 грамма, основная леска ноль двадцать два или ноль два, поводковая ноль четырнадцать - ноль шестнадцать. И с одинаковым успехом, коли масть пошла, ловлю я на эту снасть и уклейку(крючки, правда, заглотыши или двоечка-троечка), и пескаря, и двух-трехкилограммового сазана. Замечу, без подсачека! А намедни щучку подцепил весом два двести. На крохотный шарик манной каши! Хотите- верьте, хотите-нет.
    
     -Здорово, земляк! – басовито раздается у меня за спиной. – Фекла, и ты тут, старая вешалка! Побираешься. Не стыдно? Земляк, а ты Донку мою не видел?

     Оборачиваюсь, слегка ошалев от напористой обоймы из приветствия, констатации факта и вопроса, опорожненной мгновенно одним нажатием курка. Батюшки-светы! Надо мной нависает огромный мужичище быковатой наружности. Прямо как в бесконечных сериалах о доблестной, суперинтеллектуальной, благородной полиции и тупой, жестокой, изворотливой мафии, где безмозглые быки-шестерки направо и налево забивают стрелки, устраивают кровавые разборки и, ничтоже сумнящеся, устилают трупами как виновных, так и безвинных жертв всю поголовно окружающую среду. Такого красавца встретишь на узенькой болотистой тропинке – в грязь спрыгнешь…
  
       -Привет, - говорю – добрый человек. Не обессудь, поверь на слово, сижу уже часа два. Были бы тут донки, заметил бы, как пить дать. Тут ведь даже подпуск заметить не проблема –вода чистая. – И все это я, весь, простите, словесный понос, выдаю на едином дыхании, умильно заглядывая в глубоко посаженные глаза гориллоподобного мужика.
    
     И в этот момент кошечка пулей вылетает из-под моего стульчика, в мгновенье ока прыгает на его штаны из чертовой кожи, взбирается мужику на плечо и принимается тереться о щеку, поросшую недельной щетиной.
   
      -Озоруешь, Донка. Что вот хороший человек о тебе подумает? Иди, вон, давай, с Феклой покуролесь… - лицо мужика, доселе каменное, расплывается в смущенной широкой улыбке, а глаза прямо-таки лучатся неподдельным счастьем.
   
      -Ты не подумай чего… - обращается ко мне мужик, тщетно пытаясь загасить по-детски открытую, обезоруживающую улыбку, - Она у меня послушная. Молодая еще, вот и озорует. Меня Витькой зовут, а тебя?
    
     Напряженность, характерная в нынешние нигилистические времена и вовсю поддерживаемая телевидением и прочими средствами массовой информации, как-то вдруг и сразу покинула меня. Передо мной переминался с ноги на ногу такой же зомбированный тележутиками  бедолага-россиянин, как и я сам.
    
     -Ну, Виктор, слава Богу, а то ведь я, грешным делом, обвиняемым себя почувствовал. Кстати, почему, Донка?
   
      -Донка-то?.. Погоди, Володь, потом расскажу. Дай хоть поплавок замочить. Правый, правый у тебя повел! Рот не разевай.
   
     Я оборачиваюсь к воде, судорожно хватаю удилище. Палка гнется в дугу, леска натужно звякает. На крючке темно-золотистый лапоть сорок последнего размера. Лещ!
    
     Килограмма на три! Аккуратно, без слабины вывожу его к берегу, пологому, голому и осклизлому от росы. Душа поет, а тут и левый поплавок принимается приплясывать. Ну уж нет! Не буду дергаться и прыгать за двумя «зайцами».
    
    Виктор подбегает на выручку и вытаскивает,.. кого бы вы подумали? Стерлядку! В локоть по размеру.
    
     Ошалело переглядываемся, веря и не веря моей удаче. И не столько лещ нас шарашит, хотя и хорош, чертяка, сколько стерлядка. Вашана – речка невеликая. По протяженности, как бы не соврать, километров семьдесят с небольшим. Ее даже на карте области не скоро найдешь. С того редкого для бурной Вашаны пологого спуска к воде, где я пристроился, видна Лысая гора, о которой ходят легенды. Собственно, это и не гора вовсе, а большой, оплывший от времени курган без единого кустика, деревца на склонах и макушке. Краеведы и местные музейщики находят на малых раскопах  поражающие воображение артефакты: плоские и овальные камни с нанесенными на них рисунками фантастических животных, крылатых людей, машин и аппаратов, коим нет аналогов на Земле, наглядных инструкций по применению лазерных технологий в хирургии и много всякого другого, о чем современная наука пока что и не мечтает. Камешкам же тем и вырезанным в них рисункам, как показывает структурный анализ, более миллиона лет! А еще в окрестностях Лысой горы происходят изредка невероятные чудеса. То время там остановится: кажется, минут пятнадцать прошло, а на самом деле часов пять минуло. То туман вдруг в солнечный день нагрянет и выступают из него расплывчатые очертания чего-то прекрасного и пугающего, а то и вовсе летающие тарелки принимаются барражировать над головой. Сам я, правда, ничего, кроме камней с трехмерными изображениями, не видел, однако такого чувства трепетной причастности к тайне, как на Вашане, нигде более не испытывал. Видать, поэтому и браконьеры остерегаются безобразничать в этих загадочных местах. Кстати, стерлядку мы с Виктором выпустили. Жалко было до соплей, но запечатлели на мобильники и выпустили. А то ведь неровен час…
    
     Краем глаза поглядываю на ворону и на Донку. С ними сплошная потеха. Кошечка лежит впритирку с Феклой, изредка трогая ее лапкой, на что ворона реагирует совсем уж странным образом: гладит кошечку клювом вдоль спинки и сама, похоже, мурлычет, прикрывая бусинки глаз матовой пленкой. Опасаюсь собственные гляделки вывернуть наизнанку, понеже клев-то и не думает ослабевать. Я уже успел отправить в садок десяток шершавых, будто кирзовый сапог, окуней, столько же серебристых плотвиц, двух линей по килограмму и без счета гибридных карасей. Виктор одну за другой стебает сковородочных плотвиц на болтушку, и я все больше и больше начинаю уважать его, ибо мужик не пижон. Снасть у него погрубей моей: леска ноль двадцать пять и поплавок шестиграммовый. К месту сказать, при всем моем уважении к рыболовам-спортсменам с их супертонкими и архилегкими снастями, я не раз бывал свидетелем, когда даже невеликая рыбешка рвала у них снасти и уходила погибать с крючком и поводком во рту.
    
     Почему у меня нынче сказочный улов? Вроде бы такое видовое разнообразие рыб не должно собираться в единую кучу? Задаю Виктору эти вопросы, втайне балдея от собственной удачливости. Виктор улыбается, смешно щурясь на ярком солнышке:
   
      -Наверное, детство у тебя было тяжелое. Нехватка витаминов, да игрушки все деревянные, к полу прибитые…
    
     Время к обеду. Предлагаю Виктору перекусить. Скрепя сердце, вытягиваю снасть из воды, дабы не отвлекаться понапрасну на любое шевеление поплавка и усваивать пищу в спокойной обстановке. Виктор поддерживает мою инициативу, тоже осушив две свои удочки.
    
     -От греха подальше, – говорит он. – В прошлом году вот так же решил маленько червячка заморить. Поднялся на полянку, раскинул газетку, а тут как клюнет, как поведет! Подхватываюсь, спотыкаюсь. Чай за пазуху, а моя туша кувырком в воду! Картина, я тебе скажу…
    
     -Со мной тоже бывало подобное, - отзываюсь я. – Так что науку задницей превзошел…
    
     Облюбовав местечко в тени цветущей, одуряющее пахучей липы, выкладываем «тормозки» в общую кучу прямо на травку. Виктор достает из рюкзака огромный, на полведра, термос и две металлические кружки. На мой слегка удивленный взгляд и соответствующее хмыканье отвечает с улыбкой:
   
      -Чаёк у меня знатный, всякую усталость снимает. Поэтому и ношу две кружки. Давай-ка, сперва чайку глотнем, а замесы в брюхо после будем