слова. Да рази вспомнишь что говорил прошлый год. Но я подтверждаю
- Говорил.
- Говорил там то и там то, то-то и то-то?
- Говорил, мать твою …
- Говорил ?
- Говорил!
- Подпиши.
Подписываю. Подписывать надо было каждую страницу протокола. Мне следствие за неделю закончили, воткнули семь лет и всё.
Примерно за год до того как посадили, стал мне сниться один сон, будто хожу я по дому: новенький дом, рубленый. Хожу, хожу а двери что бы значит выйти ни как не найду. И снился не раз и не два. Я еще думал, к чему такой сон. Вон оказыватся к чему, дом - то казенный!
Я думал в тюрьме грязь, бардак; а попал удивился: мама рОдная, «чистота кругом, порядок, ни где соринки не найдешь, подметалов штук по двадцать в каждой камере найдешь.»
Голод, все время голод: ложишься спать голодный и встаешь голодный. Совсем было дошел. Врач освобождения не дает, а у меня грыжа стала вылазить и язва желудка открылась. Все дума, хана. Уголовник урка пожалел: «С сёдняшнего дня говорит будешь костровым». Тут только я маленько отдышался, оправился. Лесоповал, работа тяжелая даже для здоровых мужиков, а я уже еле ноги таскал.
А то придумали еще оставлять в деляне с конвоиром; все пошли в лагерь, а ты доделывай значит норму. А ему охота с тобой мерзнуть? Скомандует: «Шагай направо». - Отойдешь шагов десять, он застрелит, побег мол; и пошел греться .. .
От получил посылку первый раз. Один подходит:
- Поделимся?
- Дели.
Делит справедливо - ровно пополам. - Отец усмехается. - Не успел уйти, как подходит второй:
- Поделимся ?
- Дели!
Опять делит поровну и уходит; за им третий. Все, мне ни чего не осталось. Хоть плачь, когда теперь посылку разрешат! От подходит урка: «Щё – спрашивает - раздербанили посылку? Другой раз сразу неси мне , я поделю». Следующий раз как пришла посылка я про него вспомнил, подхожу. «Дели». - Он поделил пополам и говорит: «Кто полезет скажи, что поделено». И правда, сунулся один, я говорю: «Поделено». – «А кто делил?» - Такой то. Все, больше ни кто не сунулся. Хо, дак это уже совсем другое дело, хоть половина моя.
Голод , все время голод. Сколько лет мечтал, что наступит такое время когда я смогу взять в руки целую булку хлеба, отрезать и съесть кусок такой толщины какой захочу!
Отсидел отец свои 7 лет, пришел домой. Мама уже забыла как он и выглядит. Язва желудка у него зарубцевалась, как это ни странно, может быть от голода, а может быть от того самого хвойного отвара, которым лечил лагерный врач всех зэков ото всех болезней. Однако долго еще мучили его грыжа и геморрой, долго не мог он выполнять обычную мужицкую работу. Нашлись досужие языки, что признали его ленивым. Поедут с мамой по дрова, скажем; поднимет какую ни будь сушину, вроде и не тяжелую, а грыжа в паху и вывалится. Приходится валяться на траве, вправлять ее на место. В общем, работник стал ни какой. Однако с годами поправился, окреп; стал мужик как мужик.
К концу жизни осуществились все его мечты. Построил он дом, по нашим меркам совсем не большой – пятистенок. Но каким же высоким и просторным казался он ему в то время. Развел сад, тоже не большой, но были в нем и смородина, и малина, и виктория, и несколько сланцевых яблонек, дававших «настоящие» крупные яблоки. А главное была там высокая раскидистая черемушка, которая весной так обильна цветом, и благоухает на всю округу так сильно и так сладко. Красота эта недолговечна, за неделю охлестывают ее цвет буйные наши весенние ветры.
В любое время мог взять он теперь булку хлеба, и отрезать ломоть такой толщины, какой пожелает. Сложилось все это не сразу, я еще смутно помню большие очереди за хлебом. Но постепенно пришла таки спокойная, сытая жизнь. Как всегда в России …не надолго.
Теперь стал сниться отцу другой сон, будто родился у них с мамой хорошенький, беленький мальчик. И этот сон сбылся: я появился на свет Божий. Не вдруг. Один мой братик родился мертвым; мама работала в то время на кирпичном заводе, а такая работа, мягко говоря, противопоказана беременным женщинам. Второй родился здоровеньким, да девки- няньки не доглядели; упал с кровати на головку и вскоре умер. Была еще кажется сестричка Люба. Когда мама забеременела мною отец, наученный горьким опытом, заставил ее уволиться, и не разрешил работать до тех пор пока я не пошел в школу. Только после этого продолжила она работать в пресловутой пром.артели, сменившей к тому времени название на «Райпромбыткомбинат». В последние годы правда в качестве всего лишь технички; работа для нее не сложная и не трудная.
К моменту появления моего на свет были у них уже внуки. Так что жизнь стала походить на полную чашу, большего уже и желать было нельзя.
Книги
Художественную литературу, по крайней мере включенную в обязательную программу, прочитывал я честно от корки до корки и читал с удовольствием. Многое перечитывал и позднее. Литература для изучения в школе, что бы теперь ни говорили, была подобрана умными людьми. Как могут быть не интересными «Тарас Бульба», «Капитанская дочка», «Война и мир», «Преступление и наказание» или советские «Разгром», «Молодая гвардия», «Как закалялась сталь»; или стихи Пушкина, Лермонтова, Блока, Есенина? Это шедевры, которые можно читать и перечитывать всю жизнь.
С зарубежной литературой дело обстояло много хуже: изучалась она бегло, часто в виде дополнительной, для внеклассного чтения. Этого было явно не достаточно даже для поверхностного ознакомления с таким безбрежным океаном. Правда, ни кто не запрещает ознакомление то продлить на всю жизнь, что я и делаю.
Многие одноклассники мои не считали нужным читать и обязательную. Достаточно мол прочитать статью в учебнике, да найти где либо старое сочинение на эту тему; зачем время «зря тратить»? Иной раз подходил ко мне на переменке какой ни будь орёлик и вежливо просил: «Расскажи быстренько что нам там задавали прочитать на сегодня. И я рассказывал за пару минут содержание рассказа или три - четыре главы романа.
Надо сказать, что перемены и без того короткие, заполнялись у нас бесконечными переходами из класса в класс. Кабинетная система и каждый урок проходил в своем кабинете; при этом двигались «все вдруг», вся школа, все три этажа во всех направлениях. С целью хоть как то упорядочить это бесконечное переселение народов, в школе установлено было приказом директора правостороннее движение. Прикиньте в каких условиях и в какие сроки я должен был передать товарищу содержание скажем первого бала Наташи или размышления князя Андрея возле старого дуба. Удивлялся тогда и удивляюсь теперь, как удавалось этим гениям успешно отвечать на уроках и даже получать хорошие оценки.
Аналогичный принцип подготовки домашних заданий применял друг мой Сережка Климов практически по всем предметам. Но если задачки по математике он свободно успевал перекатать из моей тетрадки на подоконнике школьного коридора, то с немецким дело казалось безнадежным. Но это только мне и на первый взгляд. Сережка же не забивал себе голову подобными пустяками, а садился на тот же подоконник против двери кабинета немецкого языка, открывал учебник, и просил меня диктовать перевод заданного текста; который тут же в виде надстрочника и вписывал в учебник простым карандашом. Так и осилил язык и получил заслуженную тройку, вряд ли запомнив за все годы «изучения» больше десятка немецких слов.( включая Хенде хох и Зитцен зи зих, конечно.)
Читая все, что задавалось, я легко отвечал на уроках и легко писал сочинения; благо ни каких особых умственных усилий для этого не требовалось, достаточно было усвоить штампы, методику, по которой эти сочинения писались. Оценки ставились две: одна по русскому, вторая по литературе. Вторая почти всегда была пятерка, а вот первая могла оказаться любой от двойки до четверки, но пятеркой ни когда.
В классе меня считали зубрилкой, впрочем как и всех кто учился во главе с нашим вечным отличником Вовкой Горяевым. Но зазубривать я ни когда не умел. Что бы запомнить материал мне прежде всего надо было его понять, тогда все укладывалось по полочкам и запоминалось. Но как можно понять правила родного русского языка?! Приходилось именно зазубривать; ответишь на уроке, а через неделю уже забыл, потому что ни какой системы, ни какой логики в этих правилах я отыскать не мог. И по сей день удивляюсь почему это слово «девчонка» должно писаться с буквой «О», или скажем фамилия СтрижОв, когда стоит изменить ударение и видим СтрИжев.
Класса с пятого открыл я для себя милую фантастику. Началось все с Беляева, Уэллса, Ефремова. Дальше больше, пошли братья Стругацкие и великий Станислав Лемм, и Бредбери, и др. В общем, я не пропускал ни одной книжки с буквами «НФ» на обложке.
Фантастика в основном космическая, созвучная тому времени.
Космическая эра. Помню малюсенькое газетное сообщение о первой в истории человечества высадке на Луну американцев, и запомнил слова Нейла Армстронга, заранее конечно обдуманные и отредактированные заморскими шоуменами, - « Маленький шаг человека - огромный шаг человечества». Весь мир на время сошел с ума от восторга, наша же пресса ограничилась такими скупыми газетными заметками, что походили они скорее на некрологи о наших космических амбициях - глупость и позор.
Выписывали мне родители в школьные годы «Пионерскую правду», «Крокодил», «Юность» и в старших уже классах «Наука и техника», «Науку и жизнь», издания все то же очень интересные; и прочитывал я их от корки до корки. Или мне все интересно было в те поры в силу молодости и азарта к жизни. И уже ЮК предлагал мне в шутку кличку профессор, и уговаривал шляться вечерами на пару. И мама убеждала поменьше читать, дабы не испортить зрение. А отец, обдумав положение, обещал выдавать три рубля на карманные расходы. Но отношения с девчонками не ладились, от книг же отрываться было сложно. «Поддруживать» я стал аж в десятом классе, неожиданно заметив интерес к своей персоне со стороны особ противоположного пола, в чем долго еще сомневался в силу своей закомплексованности и чрезвычайно низкой самооценки.
Весна и музыка
Большая льдина, тяжелая, неповоротливая и грязная медленно двигалась поперек течения полой воды, понуждаемая к тому толчками двух длинных шестов. Неуклюже поворачивалась в мутной и быстрой весенней воде. Не смотря на титанические усилия парней, ее заметно сносило в сторону озера. На льдине веселились, спорили за право поработать шестом, обсуждали правильность взятого курса и просто бесились и горланили от полноты чувств несколько патцанов; тараторили и повизгивали от притворного ужаса девчонки.
После обычного в это время года ненастья, установилась наконец чудесная теплая, солнечная и ветреная погода. Крепкий западный ветер гнал мелкую волну навстречу освободившейся ото льда, широко разлившейся речке. Вода дошла до огородов, затопила камыши озера; Вершина стоит как остров среди моря разливанного. Как долго тянулась зима, как надоела школа, с каким нетерпением ждали мы весну. И вот наконец - то ледоход и первая забава – катание на льдинах! И лето совсем скоро! Каникулы!
Среди «папанинцев» разгорался спор; одни хотели плыть непременно на Вершину, другие предлагали ограничиться плаванием в
