пойми меня правильно…- ударил пятернёй по сползающему одеялу дядька, - у меня деньги есть… спасибо, мать не обидела… правильно, сестренка», - спросил он вышедшую из кухни лёнькину мать. «Да, пятьсот тысяч, что прописаны в завещании сегодня мы тебе передадим…», поддакнула мать. «…но дело в другом, - дядька от волнения даже начал приподниматься на постели («Лежи ты, беспокойная твоя душа», - прикрикнула строго на него мать), - не так они легко нам достаются эти деньги, чтобы вот так за здорово живёшь отдавать их проходимцам… я и ей сказал (ткнул он пальцем в сторону матери), чтоб она сначала всё сама разузнала». Лёнька вопросительно взглянул на мать. Она беспомощно развела руками, давая своим видом понять: мол, что я сделаю, коли все против. «Мама, - прокричал начинавший выходить из себя Лёнька, - операция назначена на восемнадцатое. Ничего уже узнавать не надо. Надо ехать. Это последний шанс. Неужели непонятно?». «А ты не кричи, - грубо оборвал его дядька, - мне не хотелось об этом говорить, но ты сам вынудил: не жилец на этом свете с таким диагнозом твой Гриша. Ты деньги потратишь, а…». «Да пошли вы все подальше со своими деньгами, - закричал в сердцах Ленька, - заткнитесь ими и подавитесь! Один раз в жизни попросил помочь… ради ребёнка пожалели». «Успокойся, Лёня», - пыталась ухватить его за рукав пиджака мать. «…Да откуда вы взяли, что Гриша не жилец? Вы с врачами разговаривали?». «…Я пойду сегодня», - тоже перешла на крик мать. «А вчера тебе нельзя было сходить?». «Не могла…». «Вот…», - не нашёлся, что добавить Лёнька. «Да не кипятись ты… разошёлся». «Вобщем, если вы мне до завтра денег не дадите, я вас больше не знаю… жмоты вы и нелюди…».
Выскочив из родительского дома, Лёнька не сразу сообразил, что идёт машинально в сторону реки, где в одном из ветхих домишек жила одинокая и старенькая Анджелина тётка. Он постоял у покосившихся футбольных ворот на заросшем травой пустыре. Прищурив глаза от ярких лучей уходящего за сосны солнца, он взглянул на поросшие боярышником увалы, на спрятавшуюся в камышах излучину реки и вдруг вспомнил тот далёкий эпизод из детства, который долгое время будоражил сны ощущением дикой безысходности.
Это было тем летом когда он закончил пять классов. Так же, как и сегодня, светило яркое солнце, и они – пятеро дружков – побежали на речку искупаться, хотя вода была ещё по-весеннему студёной. Поплыли на другой берег. Там часа два бегали и дурачились прежде, чем поплыть обратно. И плыть-то было всего ничего – метров сто…но вдруг у Лёньки на середине реки судорогой начало сводить ногу. От неожиданной боли он так растерялся, что сразу начал хлебать воду. Дикий страх сковывал тело: ребята уплыли далеко вперёд, до берега – далеко… Он закричал, но крик, застряв где-то в глотке, вырвался из горла хлюпающим клекотом. Зелёная пелена воды закачалась перед глазами…
И когда Лёнька, собрав последние силы, судорожно сделал ещё несколько гребков, он вдруг увидел прямо перед собой плывущее брёвнышко. Даже не бревнышко, а скорее – полешко… И оно, это полешко, смогло удержать его.
А Санёк действительно нашёл его сам. Он постучал вечером в дверь и, когда задумчивый Лёнька, открыл замок, деловито вошёл и протянул худенькую вялую ладонь: «Саня…». Лёнька взял у него бейсбольную кепку, повесил на крючок и тупо уставился на то, как Санёк, присев на колено, начал возиться со шнурками на кроссовках. «Да ладно…проходи в обуви, - наконец, не выдержал он. «А ты, я смотрю, меня не ждал?». «Ждал – не ждал…, - пожал плечами Лёнька, - раз пришёл – говори». «Выпить есть?» – спросил Санёк, оглядывая комнату. «Нету…, - хмуро ответил Лёнька. «Плохо…, - вздохнул Санёк, - а то у меня внутри всего крутит… а чего говорить-то?». «Ну, ты же не выпить ко мне пришёл». «А ты голос-то не повышай, - грубо оборвал его Санёк, - не ты мне нужен… а я тебе… слушай сюда… мне нужна наводка». «Не понял…». «Не понял? Значит, тупой…», - уставился на Лёньку немигающим взглядом Санёк. «Мне деньги нужны, - пробормотал Лёнька. «Вот и давай вместе подумаем, где их можно взять».
Как кролик перед пастью удава, Лёнька вывернулся всеми своими потрохами перед Саньком, который на радостях сбегал и купил на лёнькины деньги бутылку водки. А потом хмельной и возбужденный от нахлынувших чувств, он поведал Саньку такие душевные тайны, какие не мог открыть даже матери. В пьяном тумане недавний терпкий холодок страха постепенно терял остроту, и авантюрные планы его нового приятеля уже не казались грубыми и опасными.
«Ну, вот давай его и грабанём…», - вдруг больно толкнул Лёньку в плечо Санёк. «Кого?» – не понял Лёнька. «Ну… дядьку твоего, - морщась от непонятливости приятеля, выговорил заплетающимся языком Санёк, - на пол-лимона я бы подписался…». «Ты что, дурак, - у Леньки даже пот на лбу выступил, - да ты…». «Я предложил… а ты думай, - не обиделся Санёк, - лучшего варианта я пока не вижу». «Я даже не знаю…». «А тебе знать ничего и не надо». «Но там же дома мать». «А вот за мать ты не беспокойся… у меня всё будет тики-пуки».
… А уже ближе к ночи, когда Санёк ушёл, позвонила Анджела и сказала, что билеты купила. Лёнька, тщетно пытаясь сделать голос трезвым, сказал, что деньги послезавтра будут. «Я тебя беспокоить не буду, - предупредила, сделав вид, что не заметила лёнькинойнетрезвости, Анджела, - ты готовься… а послезавтра я к тебе приду».
И только после этого звонка Лёнька точно вдруг очнулся от наваждения пьяного угара. «Что это было со мной? – думал он. И ощущение необъяснимого смертельно пронзительного холодка охватило его точно так же, как тогда, когда он тонул… Ему виделись точно такие же, как тогда, мутно-зелёные толщи воды, в которых угасающе беспомощно тлели солнечные лучи; такие же хлюпали вокруг пузыри; такие же немые, никому неслышимые крики рвались из его глотки. Он схватил было трубку телефона, шаря по столу в поисках бумажки с номером Санька, но, найдя, тут же положил её на место и начал катать по запятнанному чайными пятнами столу хлебный мякиш. «В конце концов, мужик я или нет? – пытался он взять себя в руки. – Ведь эти деньги нужны не мне… и если бы не Гришенькина болезнь…а дядька не обеднеет. Может быть, потом я ему эти деньги верну… если всё обойдётся. Но деньги-то нужны сейчас. Другого выхода просто нет… от дядьки не убудет, да и к чему ему деньги? Бизнесом заниматься? Какой из него бизнесмен с его-то грамотёшкой.Так же профукает, как и другие лохи, которых только и ждут в бизнесе, чтобы кинуть и развести».
Он потянулся снова за телефонной трубкой, как она вдруг затрезвонила. «Алё, Лёня, - кричала откуда-то еле слышным голоском Анджела, - я нашла двадцать тысяч…ты не беспокойся… как нибудь потом выкрутимся. Я только что у Гришеньки была… он сказал, что хочет, чтобы ты тоже поехал с нами в Москву. Сказал, что тебя очень любит…».
Санёк давно уже привык к тому, что его называли Саньком, хотя на самом деле он был Ильёй. Это имя, ставшее кличкой, прицепилось к нему ещё в школьном детстве, потому как фамилия его была Санников. Он рос худеньким и бледнолицым, вечно страдающим от желудочных болей, а потому – капризным ребёнком. Родители его, занятые работой (они работали врачами) уделяли Саньку столько времени, что успевали только отследить успеваемость. Каждое лето они отправляли его в санаторий, искренне веря в то, что это ребёнку непременно на пользу. Только ребёнок там вечно чудил, дерзил медперсоналу, ссорился с детьми. И когда смена кончалась, его со вздохом облегчения сам главный врач сопровождал в объятия приезжающих на собственной «Волге» родителей. В школе Санёк учился ни шатко, ни валко. На уроках сидел смирно, зато на переменках давал полную волю своему холерическому темпераменту.
Как он закончил школу – о том лучше не вспоминать. Несмотря ни на какие уговоры родителей (отец в то время жил в другой семье), Санёк дальше учиться не захотел – и то верно: зачем образование, когда любой охранник стал к тому времени зарабатывать больше инженера. Санёк и устроился вначале в охрану одного городского бизнесмена, потом его взял в долю один давнишний приятель. А потом, прогорев на перепродаже подержанных автомобилей, они поехали искать счастье «на севера». Но уже через два месяца вернулись домой – без денег и без особых иллюзий на будущее.
Впрочем, Санёк никогда и не жил мыслями о будущем. Он научился умело приспосабливаться к быстро меняющимся условиям жизненных ситуаций настолько, что был, как говорится, всегда «и сыт, и пьян, и носом в табаке». Он уже был узнаваем в любой компании «правильных пацанов». Его не раз звали в какую-нибудь долю, но он отнекивался, так как давно вынашивал планы по открытию собственного дела. Ему с определенного момента надоело быть подручным какого-нибудь более ушлого коммерсанта. А тянуть одеяло на себя не позволяло слабое знание особенностей рыночных отношений. И он жил в неясном понимании своих дальнейших планов, осознавая лишь то, что в любом случае ему нужен позарез «первоначальный капитал».
Мать Санька давно уже махнула на сына рукой. Красивая, полная, с роскошными каштановыми волосами женщина, на которую совсем недавно оглядывались все мужчины городка, погрузившись в омут бытовых неурядиц, потускнела, сморщилась и превратилась в неказистую (хотя и пытающуюся порой раскраситься в яркие краски) бабушку пенсионерку. Она разменяла квартиру, оставшуюся от отца на две однокомнатные, и жила теперь на окраине города, оставив Саньку квартиру в центре. Санёк навещал иногда мать; как послушный сын, слушал терпеливо все её наставления, вежливо интересовался её болячками и, сытно покушав, просил «до получки» рублей пятьдесят (больше просить совесть не позволяла).
Деньги Саньку в последнее время стали доставаться всё труднее, а потребность в них была повседневной. Он не был наркоманом, но сладкую прелесть легких наркотиков уже попробовал. И при всяком удобном случае никогда не отказывал себе в удовольствии сделать в кругу друзей затяжку терпкого, дурманящего зыбким кайфом дыма. А пить, есть и веселиться нахаляву можно было только до поры до времени…
«Тебе нужны деньги?», - спросил Санька однажды, передавая вахтовые бумаги, его сменщик Семён. «А то…», - недоверчиво ответил он. «Есть тут один лох… вобщем, записывай адрес».
В хлопотах и заботах, связанных с поездкой, Лёнька и думать забыл про разговор с Саньком. Нет, в его памяти иногда неясным холодком проскальзывала еле осязаемая мыслишка, связанная с вялым, ленивоулыбающимся, со слюной в уголках рта субъектом, которая тут же вытеснялась эмоциями лихорадочных сборов. Но, ложась спать в ночь перед поездкой, он вдруг, как током ударенный, подскочил в постели: «Вот дурак! Я ж ничего не отменил… и что же теперь будет?». Он вначале хотел броситься одеваться, как вдруг вспомнил, что точного адреса Санька у него нет. «Придется звонить Семёну… надо же так вляпаться…, - злился он на себя.
«Номер Санька? – рыкнул в трубку недовольный голос Семёна, - А ты это самое… ты полудурок по ночам звонить? Нет у него телефона». «Ну, адрес тогда скажи…, - попросил, стараясь сдержать себя, Лёнька. «Адрес? – подозрительно переспросил Семён, - а тебе зачем? В гости, на ночь глядя, собрался?». «Да нужно
