аж побелел от злости, - так за границей и зарплаты другие…». «Я не знаю, что мне делать, - прервала его Анджела, - у меня таких денег нет». «А у него, говоришь есть?». «Я же сказала, что есть…». Лёнька вскочил с дивана и забегал по комнате. «Я убью его! Это он во всём виноват, сволочь! - захрипел он каким-то не своим голосом и с силой стукнул кулаком в несвежую наволочку подушки, выбивив накопившуюся там пыль. - И ты тоже хороша!». Он мотнул головой, сел снова на диван и закрыл голову руками. «Лёня, а может твои родители помогут?» – осторожно спросила Анджела. «Мои? – переспросил Лёнька. – У них вряд ли такие деньги есть… но попробовать можно…». И от мысли, что шанс всё-таки остался, они оба повеселели и стали, наконец, пить остывший чай из расписных золотистых чашек, которые им когда-то подарили на свадьбу.
В больнице, куда на следующий день пришёл Лёнька, была какая-то проверка, и врачи бегали по коридору озабоченные и неприветливые. «В какой палате лежит ребёнок? – строго спросила пожилая вахтёрша, подняв на него тёмные очки, зловеще отсвечивающие из-под жёлто-белой застиранной косынки. – Не знаешь… так иди сначала в приёмный покой… ну, что за бестолковые ходют тут!». И Лёнька, обычно вспыльчивый на любые недружественные реплики, только скрежетнул зубами. Потом он шёл по длинным, пахнущим лекарствами больничным коридорам, со сжавшейся от приступа острой жалости к немощным людям, глядящим в открытые двери со своих бесцветных, линялых простыней на проходящих мимо них посетителей усталыми и неулыбчивыми глазами. Уже одно то, что Гришенька лежит не в детской больнице, а здесь, куда собрали людей, проживших свои долгие жизни и уже вполне готовых к любым превратностям судьбы, больно щемило ему сердце. «За что?- стучало у него в висках, - за что?». Он шёл и шёл по коридорам, и его шаги, скрадываемые казенными тапочками, выданными в раздевалке, были невесомы и нереальны, как нереален был весь этот мир – белый и бесчувственный.
И Гришенька, которого он увидел с порога палаты, тоже был каким-то отстранённо нереальным. Его бледненькое личико было покойно и задумчиво, а глаза – закрыты. У кровати стояла стойка с капельницей, а в маленькую, безжизненную ручонку была воткнута игла с пластиковой трубочкой.
Лёнька присел осторожно на краешек стула, который тут же пронзительно скрипнул, и погладил ладонью простыню, укрывающую хрупкое тельце сына. И глаза его подёрнулись влагой. Он жадно, как будто не видел сто лет, всматривался в родное ему личико, переводя взгляд то на взлохмаченную чёлку, то на крупные, изогнутые крутой дугой брови, то на курносый носик, то на тоненькие, ярко красные губки… И не понимал, почему этот маленький родной человечек вдруг только сейчас стал ему бесконечно дорог, почему он раньше не ощущал такой острой потребности любить его, тормошить и тискать, следить за его повадками и сходить с ума от его шалостей.
В палате было душно, и Лёнька достал платок, чтобы вытереть пот со лба. А когда он вынул руку из кармана, на пол вдруг упала бумажка с крупными корявыми цифрами какого-то номера телефона. Он поднял её, повертел и сунул обратно в карман. «Вот дурацкая привычка, - машинально подумал он, - писать номера телефонов, а чей… потом – гадай… хотя». И он уже начал было по полочкам разбирать события вчерашнего дня, как вдруг увидел удивлённо распахнутые гришунькины глаза и лёгкую гримаску улыбки на бледненьком личике. «Папа…, - слабым голоском прошептал сынишка, - ты за мной пришёл? А где мама?».
А мама Анджела была уже в дверях палаты и рукой звала Лёньку на выход. «Ты с родителями говорил насчёт денег?» – сразу без обиняков спросила она, едва он вышел в коридор. «Когда было говорить? – начал оправдываться Ленька, - с утра сюда пошёл…». «Вобщем так, - прервала его Анджела, - я уже нашла десять тысяч… по крохам насобирала… нужно ещё двадцать…». « Много…», - пролепетал Ленька. «Ну, ты мужик, в конце концов, или нет?» – зло прервала его Анджела. «А ты не кричи на меня». «Да не кричу я… но что-то же делать надо». «Я же сказал, что схожу к родителям… да и друзья немного подкинут, я думаю…». Ленька ещё хотел сказать что-нибудь утешительное для Анджелы, но она только устало махнула рукой и пошла в палату.
Весь день Лёнька ходил озабоченный в поисках денег. В месткоме вечно дёрганная Софья Михайловна тут же начала его прилюдно воспитывать: «Посмотрите на него – заботливый папаша… ребёнок заболел… а водку пить да с бабами таскаться – это нормально?». «Какими бабами?» «А то не знаем, чем вы, холостяки, занимаетесь». Друзья стыдливо отводили глаза в сторону: «Понимаешь, Лёнь, кредит на ремонт квартиры уже пятый месяц выплачиваю…», «Дал бы, что, думаешь, не понимаю твоего положения, да машину завтра пригоняют – а лишних денег нет…». И в банке, куда он зашёл после работы, молоденькая девушка в белой форменной кофточке, смело глядя ему в глаза, бойко протараторила: «Максимум можем дать сто тысяч рублей под тридцать процентов годовых на один год. Оформляйте документы». И дала ему кучу бланков.
Когда Лёнька подошёл к дверям родительской квартиры, там громко играла музыка. «А это ты? – как будто разочарованно проговорила, открыв ему дверь, мать. – Что-то случилось?». «А почему должно что-то случиться, чтобы я мог прийти домой, - обиделся Лёнька, - просто так я прийти не могу?». «Да ладно тебе дуться, - засмеялась мать, - всегда мы тебе рады… да только заходишь редко – по праздникам ли, по какой нужде». «А где батя?» – спросил Лёнька, расшнуровывая туфли. «Да вот жду его с минуты на минуту… видишь стол накрыла праздничный – годовщина свадьбы сегодня у нас». «Поздравляю…, - поднял на мать глаза Лёнька, - а я ведь, если честно признаться, забыл…». «Я так и поняла, - снова засмеялась она, - ну проходи, садись за стол». «Сколько уже вам?», - спросил Лёнька, наливая себе пива. «Восемнадцать…», - откликнулась мать из кухни. «Некруглая дата…»,- заметил Лёнька. «Потому и празднуем без гостей». «Мам, а ты давно Гришеньку не видела?» – вдруг спросил Лёнька. «Да уже месяца два…, - ответила она, забренчав тарелками, - ты же знаешь, как Анджела к нам относится… с тех пор, как вы с ней расстались». «Мам, он сильно заболел…».
Она выскочила из кухни с лицом, выпачканным мукой: «И чем заболел?». Лёнька покрутил стакан в руках, посмотрел через его донце на лампочку: «Опухоль…головного мозга…». «Ты что такое говоришь? – сузила испуганно глаза мать. - Ты это серьёзно?». Лёнька посмотрел на неё и покачал головой. «Ну что ты молчишь? – затормошила его мать, - Кто вам только сказал такое… ты хоть сам-то понимаешь, что это такое?». «Понимаешь, не понимаешь… нужны деньги на операцию». «Да разве денег жалко, если мальчик на самом деле болен…». «А ты что, сомневаешься?». «Ну, знаешь… врачи тоже могут ошибиться». «И я тоже почему-то ещё им не верю». «Ну вот видишь…». Мать села рядом с Лёнькой, обтёрла руки полотенцем и погладила его по голове: «Чтоб дети и не болели – такого не бывает…». Она ещё хотела что-то сказать, но задребезжал звонок, и она побежала открывать дверь.
Отчим, как всегда, был немножко под хмельком, его речь была весело развязной. Он шумно ввалился в комнату и, протягивая Лёньке пухлую и влажную от пота ладонь, скривился в добродушной улыбке: «Вот и я, извиняюсь, с небольшим запозданьицем». Потом потоптался по комнате, сунулся было в кухню и, махнув рукой, плеснул в два фужера коньяку: «За здоровье матери!». «Да садитесь вы к столу, - рассердилась мать, - горячее стынет…». «Ну ладно тебе суетиться… дай с парнем поговорить – сто лет не виделись…». Он чокнулся с лёнькиным фужером: «… а чего смурной такой?» «Да так…, - махнул рукой Лёнька, - не с чего веселиться…». «А всё они это - женщины! – потирая руки, весело засмеялся отчим. – Всё надо делать в меру, Лёня… как говаривали древние мудрецы: «Пей – не напивайся, люби да не влюбляйся, играй да не отыгрывайся…»». «Что ты там опять философствуешь, Сократ ты мой Иванович? – оборвала его мать. «А ты, мать, не мешай… вам, женщинам, нас не понять». «Ну, правда что, где уж нам…», - обиделась мать.
«Ладно… спасибо за ужин…- вдруг сказал, вставая с дивана, Лёнька, - я пойду – что-то устал очень». «Лёнь, так ты всё разузнай хорошенько про Гришеньку… если что – мы поможем…, - сказала ему мать на прощание, – сколько там денег-то надо?». «Двадцать тысяч…», - тихо ответил Лёнька. «Ну, это мы осилим…». «Долларов…». «Долларов? – переспросила мать. – Ты ничего не путаешь?». «Не путаю», - хмуро сказал Лёнька и вышел за дверь.
… Лёнька вспомнил, чей это номер телефона лежал записанным на клочке бумаги у него в кармане: Семёна Петрова – охранника из банка. Невысокий, рыжеволосый, с неровно стриженым затылком, он как-то подошёл к Лёньке в кафе и стал набиваться в приятели. Пару раз Лёнька с ним встретился на улице, о чём-то разговаривал… «Тупой зануда,- подумал рассеянно он, - но деньги у таких как раз и водятся. И на следующий день сразу, как пришёл в себя после сна, набрал номер и услышал хриплое: «Алё…». «Это Семён?» – спросил нерешительно Лёнька. «Ну, я за него…». «Мне Семёна Петрова…», - снова повторил Лёнька. «Ну, я это, я…слушаю», - недружелюбно после минутной паузы отозвался голос и закашлялся. «Привет, Семён…»,- подождав, когда кашель прекратится, беспричинно заволновавшись, сказал Лёнька. «Привет… это кто?». «Я, Леонид… помнишь такого?». «Лёнька, что ли? А чо гонишь-то? По имени-отчеству величаешься…». «Нужен ты мне, Семён… встретиться бы надо… поговорить». «Об чём базар… говори где и когда». «Ты сегодня до скольки дежуришь?». «До восьми…». «Я к тебе в обеденный перерыв подойду…». «Лады, коли не шутишь».
На работе сразу после разнарядки Лёнька пошёл в контору брать недельный отпуск за свой счёт (очередной отпуск был ему ещё не положен). «Понимаю…, - хмуро сказал ему директор, - держать не могу… хотя сам понимаешь – заменить тебя, к сожалению, пока особо не кем». Потом он дозвонился до Анджелы и, выслушав её сбивчивый слезливый монолог, пошёл приводить в порядок деловые бумаги.
В делах и заботах время пролетело незаметно, и Лёнька чуть не забыл про назначенную встречу. «И чо это ты про меня вспомнил?» – раскинул ему навстречу руки для шутливого объятия охранник, когда он взмыленный от быстрой ходьбы влетел в офис банка, - пошли, выйдем на улицу, если не возражаешь». «Понимаешь…, - сразу перешёл к делу Лёнька, - срочно деньги нужны». «Ты это серьёзно? – икнул, морща толстощекое, губастое лицо, Семён, - прямо так вот – срочно?». «Ребёнку на операцию… кого ни прошу – никто не даёт». «Плохо просишь… сколько надо?». «Двадцать тысяч долларов…». «Ого… не хило». «Если операцию не сделают – он умрёт…». И видя, что Семён колеблется, Лёнька поспешно добавил: «Ты только не думай… я рассчитаюсь». «Ну, это ясно…». «Надо срочно…». «Да ладно тебе… заладил… вечерком часиков в восемь подходи». Он оглянулся по сторонам и, перейдя на шёпот, добавил: «Сёмка уважает правильных корешей».
Лёнька едва дождался вечера. Он прекрасно понимал, что семёновы деньги, если они ему будут предложены, не будут простой дачей взаймы.
Что-то нехорошее предчувствовалось ему в хитровато снисходительном тоне этого сытого и довольного собой квадратного мужика. Но
