Осенний поцелуй

Уже третьи сутки лил нескончаемый дождь. Он никуда не торопился: шелестел и шелестел за сморщенными в оконном стекле призраками утомлённых сумерек. Он, то, словно поперхнувшись,  жалостливо хлюпал в разлившихся по двору лужах, то задумчиво тарабанил в жестяной оборвыш карниза. Молчаливые тучи день-деньской заволакивали дальние горизонты, откуда даже северные ветры прилетали обессиленными и потерявшими по пути  все свои лесные и трявяные запахи лета.

На всём пространстве, окружавшем маленький домик на окраине большого города, не было ни одной живой души, которая могла бы понять и посочувствовать, и по-доброму научить правильному восприятию этого водяного катаклизма. У Кати, прижавшейся лбом к мокрому стеклу, на душе было муторно и тоскливо. Болезнь потихоньку отступала, но какая-то, изводящая все её существо, слабость не давала ей ни сосредоточиться, ни заставить хотя бы пойти на кухню, чтобы приготовить себе завтрак. Она даже Гришуньку со Светланкой  вспоминала как далеких и милых родных человечков, но из какой-то придуманно нереальной жизни, затерявшейся в закоулках памяти.

Боже, как она, Катя Селивёрстова, а сейчас по мужу – Анисимова,  жила всё то время, как они с Мариком въехали в этот скрипучий и замшелый от старости дом? Окружённый со всех сторон какими-то заборами и пустырями, он только по весне вдруг превращался в чудесный сказочный уголок, утопающий в белизне цветущих черёмух, яблонь и вишен. В заброшенных дворах,  отведённых под строительство нового микрорайона, уже давно копошились экскаваторы с самосвалами, делая летний пейзаж нереально-марсианским, а в зимний – добавляя абстрактные элементы каких-то свай и необъяснимых металлических конструкций. Они въехали в этот дом, потому что родители Марика работали в городской управе, и им первым стало известно о планах градостроительства, предусматривающим снос ветхого жилья с предоставлением нового в престижном районе.

«Поживёте какое-то время…- сказала ей Мария Иосифовна, мама Марика, - что поделать… не всё сразу в руки падает». Марик умирал от хохота, когда, запинаясь об щелястые доски пола, ходил осматривать с Катей их временное «убежище Робинзона», которое он до первых холодов должен был худо-бедно превратить в приемлемое жильё. «Нет, ну, скажи, мне это надо? – вопрошал он у Кати, вставая в позу известного древнеримского оратора, - мне, будущему адвокату, - подгонять полы и утеплять окна, менять шифер и чинить водосток?».  Он и ничего не чинил. Уже на следующий день по личному указанию марикова папы, который с юности до седых проплешин трудился референтом мэра, во дворе их дома к несказанному удивлению местных ветеранов доминошного спорта, располагающихся по обыкновению в тени раскидистой черёмухи, высадился  с серьёзными намерениями довольно солидный десант строительных рабочих.

«Слушай, Марик, а ты уверен, что мы тут сможем перезимовать?» - первое, чем поинтересовалась Катя, когда они вошли в отремонтированную квартиру. «А что не так? – удивился тогда Марик. «Но тут же с тоски умереть можно…». «С тоски? Какая, к чёрту, тоска, когда госэкзамены на носу… не знаю, как тебе, а мне здесь ничуть не хуже, чем в родителевых апартаментах». «Тебе-то да…- Катя скептически попинала ногой в поддувало большой хорошо побеленной печки, - а мне каково здесь куковать, пока ты будешь пропадать в институте?». «Ну, одну-то зиму как-нибудь одолеем».
Марику, как оказалось, и в самом деле было глубоко наплевать на все бытовые подробности их семейной жизни. Он с утра, прихватив с собой Гришуню и Светланку, уезжал на своём потрёпанном «корейце» в институт, откуда возвращался поздно вечером, чтобы поужинать и лечь спать под стеганое одеяло (в доме тепло почему-то долго не держалось). Катя забирала ребятишек из садика всегда с опозданием: школьная суматошная работа – что поделать… А дом встречал ее выхоложенными неуютными стенами и тухлым воздухом пыльных домашних вещей. Она неуклюже возилась с растопкой печи, потом шла на соседнюю улицу к заиндевелой колонке, потом что-то готовила,  стирала и гладила детское бельё, расплетала Светланке косички, помогала Гришуне накормить рыжего увальня – кота Тимку.
Хорошо, что зима была не такой лютой, как в прошлые годы. Уральские зимы обычно не баловали жителей этих мест. Но катино терпение всё равно медленно, но верно иссякало. А тут ещё Марик начал хандрить. «Не могу, - кричал он, бросая об пол тапочки, - заниматься в таких условиях!».  «Интересное дело, - удивлялась Катя, - а зачем ты согласился поехать в эту халупу?». «Я согласился? – Марик искренне корчил обиженную рожицу, - А не ты ли убеждала моих предков, что не дворянских кровей… и что зима – это не срок?». «Ну, допустим, не убеждала, а соглашалась…». «Вот видишь…». «И что с того? Кто нам мешает сейчас бросить этот экстрим… к чёртовой матери?».  «Но это – снова хлопоты…». «А как по-другому?». «Не знаю! Ничего не знаю!».

Но он, её неприспособленный к быту муженёк, откровенно врал. Он всё знал, и это знание было основано на предательстве, в котором ни в грош не ставилась ни вся их предыдущая жизнь, ни когда-то неземная и оглушительно- страстная любовь.
Зима прошла, пролетела незаметно весна, а дом, обдуваемый всеми ветрами и обливаемый дождями, всё поскрипывал и посмеивался над своими обитателями, уставшими ждать его сноса. Однажды Марик позвонил, когда Катя, поглядывая на часы, уже не знала, что и подумать, и вялым голосом сообщил, что ночевать не приедет: «Понимаешь, заехал к родителям, разморило… короче, заночую у них». «А как же завтра?» - пролепетала Катя. «Что завтра?». «Кто мне поможет детей в садик отвести?». «Ну, Котик… ну, встань пораньше… в конце-то концов, могу я себе позволить взять тайм-аут?». «Ты, Марик, в своем уме? Мало того, что ты свой дурацкий дом на меня повесил… ты ещё и детьми заниматься не хочешь?». На что безучастная телефонная трубка ответила ехидными длинными гудками.
Ну, а потом… потом Марик прикатил прямо с вечеринки, устроенной его родителями по случаю успешной сдачи им госэкзаменов. «Поздравь меня, Котик… я – юрист! Понимаешь? Юрист!» – лез он к Кате целоваться слюнявым ртом. Он хватал на руки испуганных детей, бестолково метался по квартире, пока, наконец, обессилев, не рухнул на заправленную кровать. «А вообще-то, я зашел, чтобы сказать… сообщить… - пьяно улыбнувшись, пригладил он свои падающие на глаза прямые чёрные волосы, - что ухожу…». Катя стояла перед ним, не шелохнувшись, уже готовая ко всему, в чём он намерен был ей признаться. «…Ну, идиот… понимаю… мерзавец». «У тебя появилась другая женщина?», - резко оборвала его Катя. «Появилась… а, впрочем, почему появилась? Она и была… София». «Ивашевич? Вертихвостка с коровьими сиськами?». «Котик… зачем так грубо». «Ну, и катись к ней… чего разлёгся… ты бы ещё грязные ботинки на подушку положил».
Она бы умерла тогда… Прямо в ту ночь, когда шумная ватага гостей под окном  их дома с восторгом встретила вернувшегося от Кати Марика. Катя уложила детей и тут же рухнула в постель. Но только она начала впадать в забытьё, как вдруг захныкал Гришуня. «Мамочка, - бормотал он, глядя на неё из полумрака постельки, - ты зачем папу прогнала?». «Спи, сынок, - гладила она шелковистую головку дрожащего от неподдающегося осознанию горя малыша, - папа… просто устал… и ему нужно отдохнуть». «Он завтра придёт?». «Не знаю, Гришенька… если любит, значит, придёт». «Придёт…», - вздохнул успокоившийся Гришунька и тут же засопел.
А на следующий день её ближе к концу уроков вызвала к себе директриса. Она не стала ходить вокруг да около, а сразу в лоб спросила: «Я всё знаю… Мария Иосифовна тут приходила… как Вы, Екатерина Ивановна, дальше жить собираетесь?». Катя даже чуть не поперхнулась от неожиданности: «Хорошенькое дело, Жанна  Валерьевна!». Она махнула рукой и нервно рассмеялась: «А вам-то это зачем?». «А затем, что хочу Вас предупредить… - не удивилась реакции Кати директриса, - мы Вас, конечно, в обиду не дадим… отрегулируем расписание под Ваше нынешнее положение… но… - она многозначительно подняла палец, - с ними много не поспоришь». «Вы о чём, Жанна Валерьевна?». «Детей они хотят у Вас отнять, Екатерина Ивановна». «Как? Муж меня бросил… ещё и детей». «Но Вы не расстраивайтесь, мы Вам подыщем хорошего адвоката». «Какая скотина…». «И ещё… Вам надо снять приличную квартирку…понимаете, органы опеки при Ваших сегодняшних бытовых условиях будут не на Вашей стороне».

И неприятности не замедлили посыпаться на растерявшуюся вконец Катю. Только она нашла адвоката (его ей предложила сама Жанна Валерьевна) и только он приступил к изучению дела, как его положили в больницу с каким-то сердечным недугом. Потом простудилась  Светланка, потом сама она неделю ходила с тяжелой головой и с заложенным насморком носом. А тут она пришла в садик, а её ребятишек нет. «Забрал папа… сразу же после полдника», - равнодушно сообщила Кате нянечка. «Как забрал? Почему Вы ему их отдали? – нервно вцепилась в рукав её халата Катя. «Пустите, мамочка… - удивлённо вскинулась розовощекая дивчина со шваброй в руках, - с каких это пор отцам детей можно не давать?».
Катя тут же побежала к мариковым родителям, но ей даже двери не открыли. Она трезвонила в звонок, потом била в дверь ногами, пока вышедшие на шум соседи не вывели Катю на улицу.
И последнее, что она видела, пока не упала в обморок, было – два худеньких детских личика в большом окне на третьем этаже.
                                           
Почти месяц провалялась Катя в психоневрологической больничке, потихоньку привыкая к вынужденному безделию. Однажды к ней, сосредоточенно поджав губы, вошла в палату Жанна Валерьевна и, заговорщицки понизив голос, сказала: «Пора ведь, милая Катюша, идти на поправку, верно?».  «Я стараюсь, Жанна Валерьевна…». «Вот и я думаю… потому и сюрприз тебе приготовила». Она выглянула в коридор, и в дверь тут же робко протиснулись её Светланка и Гришуня. «Мамочка! – хором закричали они и бросились Кате на шею.
«Ну, рассказывайте, как вы живете, чем занимаетесь…» - тормошила детей Катя. «Вы, Катюша, не переживайте… ваши свёкор со свекровью тоже ведь люди… мы по-хорошему с ними договорились отпускать детей к Вам на воскресенье… вот с этим молодым человеком». «Он, мамочка, хороший – дядя Олег, он нас возит в садик», - тут же пояснила рассудительная Светланка. «Устами ребенка… что?», - шутливо спросила Катю Жанна Валерьевна. «Глаголет истина…», - улыбнулась устало Катя и посмотрела на лысоватого коренастого парня, которого она вначале не заметила. «Я могу и Вас отвезти домой, - внимательно глядя Кате в глаза, вдруг произнёс Олег, - Вас ведь сегодня выпишут?». «Он водитель у Льва Абрамовича… но у него сегодня выходной», - поспешила разъяснить ситуацию Жанна Валерьевна.
…Отправив детей к родителям Марика, Олег повёз Катю в её заповедную глухомань. Он что-то вежливо спрашивал про её работу и ещё, бог знает, про что… а она рассеянно что-то отвечала. Когда Катя вышла из машины, ей стало до того тоскливо и страшно, что она неожиданно для себя самой спросила Олега: «А Вы, Олег… не хотите зайти… я бы Вас угостила хорошим кофе». «Вот от чего-чего, а от хорошего кофе я никогда не