Вертихвостка

пуль, прошедших навылет.
«Здорово! Ищи теперь иголки в чистом поле!» – чертыхнулся я.
Приехали на место через час. Вдоль просёлочной грунтовки на многие километры протянулось уже опустошенное комбайнами колхозное поле, а с другой стороны к той грунтовке примыкала столь же длинная и пропыленная лесополоса.
Там, где остановился наш Зил-131, верёвкой уже была огорожена не столь большая территория. Вступать на неё никому из нас не разрешалось, тем не менее, гильз от недостающих в автомате патронов от нас всё же ждали. Но это, как раз, понятно, ведь сам собой напрашивался вывод, что стрелять из этого автомата могли не только здесь. А за выводом возникал вопрос: «Так может, ещё кто-то где-нибудь убит?»
Через некоторое время я и сам догадался о существе разыгравшейся на огороженной площадке трагедии. Для понимания пригодились обрывочные фразы и слова людей, оказавшихся там до меня. Но у меня уже не находилось душевных сил, чтобы расспрашивать хоть кого-то о подробностях случившегося.
«Зачем вся эта суета, коль мы безнадежно опоздали? Не спасли золотого парня, у которого из-за женского предательства сдали нервы. И за это он поплатился жизнью?! Понятно, что первопричиной стало предательство, но я-то должен был и мог ту беду предотвратить! Родители мне доверили парня, а я его не сберёг в мирное время! Казалось бы, ну изменила девчонка! Мало ли как бывает!? Ну, так что с того? Даже если она самая лучшая в мире! Разве это для тебя было выходом, Олег? Разве жизненно важные вопросы так решают? Разве твой поступок стал победой над сложной ситуацией? Разве для того ты, в конце концов, родился, учился, уже немалого в жизни достиг? Почему в тот миг забыл, что был бесконечно дорог многим-многим людям! А теперь уже никому и ничего не исправить!

Как я догадался, сначала Олег рассчитывал каким-то образом добраться домой. Видимо, он даже не подумал, как сделает это в солдатской форме, сразу бросающейся в глаза, с автоматом, без денег и документов! Вряд ли на поезде! На автобусах или попутках? На самолёте? Ничего ведь не выйдет – его везде обложили и сразу схватят. Но он очень хотел отомстить или всё переиграть в свою пользу. Ещё наделся, что Олеся, едва увидит ранее любимого, очнётся, кинется к нему на грудь и станет слёзно вымаливать прощение, но очень скоро Олег понял, сколь непростительную ошибку он совершил, в состоянии аффекта покинув караульное помещение. Да еще с оружием! Теперь он, якобы, для всех представляет реальную опасность! Теперь все считают, что он опасен! Сумасшедший да еще с автоматом!
Очень скоро беглец осознал, что ни за что из Калининградской области не сможет добраться в родную Пензу. Кроме того, ему совсем уж не обрадуется его неверная невеста. И там, в ужасе и в горе, скоро узнают обо всём его несчастные родители… Что с ними будет? Выдержит ли их здоровье? Но иного выхода парализованный сильно преувеличенным горем мозг не находил. Он гнал парня только вперёд, потому что обратного хода для него уже не осталось. Он для всех оказался вне закона! Военный преступник! Дезертир с оружием!

Как я понимаю, Олег присел на обочине дороги, чтобы перевести дух и подумать, но надрывный вой грузовика, поднимавшего на просёлочной дороге завесу пыли, подтолкнул его к немедленному действию.
Видя, что странно виляющая машина, движущаяся с неразумно высокой для такой дороги скоростью, вряд ли остановится от его голосования, парень снял автомат с ремня. Он уже решил, что должен сделать, но, видимо, в его сознании ещё не порвалась последняя ниточка надежды. В глубине души он ещё рассчитывал на что-то смутное и спасительное, будто ситуация может быть исправлена без его воли, потому напоследок зачем-то нацарапал штык-ножом на пыльной дороге странную фразу: «В больницу не возить!» и надавил спусковой крючок.
Четыре оглушительных выстрела сотрясли молодое тело, а подъехавший лихой грузовик вдруг отчаянно затормозил перед этим страшным местом, ныне огороженным. Из кабины с визгом выскочили две пьяные девахи, видимо, за ночь так и не добравшиеся до своего дома, и, нервно дрожа, уставились на окровавленное тело. Только тогда что-то стало доходить и до водителя, пьяного доселе, как говорят, в дым. Можно ещё удивляться, как он вообще затормозил в таком состоянии. Может, непреходящий армейский опыт в нужный момент всё же прояснил его сознание. Пользуясь самыми последними словами, водитель шуганул своих попутчиц в сторону, сгреб ещё живого солдата сильными ручищами, уложил его, как пришлось, в тесной кабине, потом поднял с дороги автомат, швырнул его в пустой кузов и ударил по газам.

До центральной усадьбы колхоза оставалось километра четыре. Подлетев к фельдшерско-акушерскому пункту, грузовик едва не въехал в него, дико заскрипел тормозами, а выскочивший из кабины водитель принялся кулаками колотить в ставни и в двери местного медучреждения. Наконец, за стеклом показались две удивленные и очень пьяные физиономии – женская и мужская.
– Да что же это такое! – возмутился трезвеющий водитель. – Неужели в этой стране кроме алкашей уже никого не осталось?
Он безнадёжно махнул рукой, видимо, послал куда-то свою пьяную страну, и рванул в ближайший посёлок Большаково, рассчитывая как угодно, но спасти этого дурака-мальчишку, решившего вдруг расстаться с жизнью. Водитель по армии помнил, от чего такое случалось и у них. Промчаться предстояло ещё километров восемь-десять, но уже, слава богу, по асфальту.

В районной больнице посёлка Большаково в то утро весь персонал находился на своих местах. Раненого сразу переложили на хирургический стол. Единственный хирург, впервые встретившись с огнестрелом, работал долго и тяжело, заодно удивляясь живучести парня, но что мог он исправить, двигаясь по следам нескольких пуль и ядовитых пороховых газов? Многочисленные повреждения внутренних органов, огромная потеря крови и значительное время, прошедшее после столь тяжёлого ранения, сделали всё за него. И всё-таки из операционной Четверикова вывезли еще живым…
Умер он, не приходя в сознание, полчаса спустя.

Светлана Петровна, сидя на невесть откуда взявшемся ящике, увлеченно водила длинной корягой по воде. Она пыталась отогнать от себя дурные волны своего настроения.
Настроению всякий раз было от чего портиться, когда она поглядывала на мужа и всё сильнее за него переживала. Он ни на что не реагировал. Не замечал даже ее.
«Снова между нами тот несчастный Четвериков! – вздохнула Светлана Петровна. – И почему судьба какого-то неуравновешенного мальчишки, не удержавшегося в жизни, столь сильно волнует мужа спустя четверть века? Неужели действительно не отпускают угрызения совести за придуманный личный промах, стоивший какому-то парню жизни? Но откуда этим угрызениям взяться, если совесть мужа, как я понимаю, чиста. Он ничего более сделать тогда и не мог. Что же теперь его гложет? Ведь за годы службы он видел множество страшных смертей. Сам как-то удивлялся, почему те, кого приходилось ему хоронить, обязательно погибали! Будто и не было тех, кто умирал своей смертью. Потому вполне мог привыкнуть к погибшим, мог научиться владеть собой, но почему-то…»
Светлана Петровна развернулась на ящике и стала гнать волну в сторону мужа, стремясь достать его брызгами. Они безнадёжно не долетали.
– Ау-у-у! – шутливо затрубила Светлана Петровна. – На палубе! Мимо вас лом не проплывал?
Александр Сергеевич вернулся откуда-то так, будто всего-то засмотрелся на красивую картинку природы:
– Это вас следует спросить про лом! – невесело засмеялся он. – Вы же давно его ловите!
– Граждане! Вы за этим типом внимательно глядите! – хохотала супруга. – Как бы он наш лом не утопил! Впрочем, я теперь знаю, почему ты не стал генералом! – неожиданным образом закончила свою фразу жена.
– Ну, знаете ли! – удивился Александр Сергеевич. – Как вас понимать? Особенно не ясны ваши ломовые наблюдения. Мне ими гордиться или подавиться?
– Нет, Александр Сергеевич! Юмора у вас не хватает даже на всю длину лома! – продолжала хохотать жена.
Александр Сергеевич поднялся с травы, отряхнулся и уточнил:
– Теперь-то мы пойдём домой? Или продолжишь в русалку играть?
– И тебе совсем безразлично, почему ты не стал генералом?
– Абсолютно! Я и раньше не собирался, а теперь и подавно! Столько лет уже не в строю! А тебе хотелось бы видеть меня генералом или самой стать генеральшей? – уточнил Александр Сергеевич.
– Скользкий ты тип! Никак на удочку мою не поймаешься!
– Так ведь она без наживки! – засмеялся, наконец, и Александр Сергеевич.
– Ладно уж! – согласилась жена. – Я тебе и без наживки расскажу. Всё просто! Если бы тебе, генералу, пришлось посылать на смерть свои войска, то ты, скорее всего, вместо них сам бы пошёл, настолько всех жалеешь! Не получился бы из тебя настоящий твёрдый и безжалостный генерал, а полководцев жалостливых не бывает!
Александр Сергеевич усмехнулся:
– Очень упрощенно ты вопрос о жалости понимаешь, Светка! Ведь в бою и у солдата, и у офицера, и у генерала есть вполне определенные должностные обязанности. И каждый стремится их выполнить. Потому и генералу в ходе боя некогда заботиться о погибающих подчиненных, и всем остальным некогда думать о том, кому суждено умереть, а кому удастся уцелеть! Главное – выполнить свой долг! Потому и я смог бы посылать людей на смерть, не думая об этом… Не довелось, правда, и слава богу! Хорошо, что войны не предвидится!
– Бр! Типун тебе на язык! Уж не знаю, молиться мне или креститься после твоих морозящих сердце слов! – запричитала жена.
– Вижу-вижу! Целый день, словно герой терпела! Ведь о Пашке много раз хотела мне поплакаться, но как-то выдержала, да? И правильно, что выдержала, ведь всё у него идёт по плану! Надо и нам потерпеть!
– Тебе хорошо говорить! – стала раскисать Светлана Петровна. – Он хоть бы позвонил когда-нибудь! Это в нём всё твои надуманные принципы! Твои! Договорились они, видите ли, никогда не ныть! Блажь и глупость! Мать мучается, невеста мучается, а у них – бесчеловечные принципы! Никаких телефонов им не надо!
– Светик! Не заводись – к чему пустые волнения? Ты же помнишь, как наш Пашка сам всё обосновал? И вполне ведь логично! И мы с ним тогда согласились, зачем же нам теперь слезы лить?
– Ну, да! Вы что угодно обоснуете! – раскручивала себя жена. – Двадцать первый век подарил всем сотовую связь, так нет же! Всё они отрицают! Видите ли, не хочет он быть весь год на привязи! Не хочет ждать звонка днём и ночью, как собака Павлова! Мол, для него это и не жизнь уже, а постоянная нервная трясучка! Это ты его научил?
– Сама знаешь, я поначалу тоже опешил… Но потом подумал: а ведь правильно сын проблему понимает! Ведь и раньше никого к материнской юбке телефоном не привязывали, и ничего – вырастали достойными мужиками! А теперь постоянно: «Ты где? Я где? Пока-пока!» Жизнь как на иголках! Такая опека до идиотизма доходит или доводит! Сказал же нам Пашка, что напишет, если будет о чём писать. И правильно сказал! Зачем напрасно пустословить? Поздравил же он тебя с днём рождения! И нам не надо свою жизнь привязывать к звонкам и к почте! Это мы с тобой когда-то только своими письмами на расстоянии и держались, так у нас же телефонов и не было! А на