мои ножки - жалуются на боль, - постанывал Будницкий.
Юрику, как самому слабому звену в их компании, хотелось покоя. Хотелось ему выйти к цивилизации и опять вести такой образ жизни, когда о хлебе насущном думать не надо, так как близкие что-нибудь придумают, как найти этот самый хлеб насущный. У Юрика же смысл жизни иной, не такой примитивный. Да-с, он потрясатель Вселенной, а не погулять вышел.
Гоша видел состояние Юрика. Он и сам хотел уже поскорее попасть в цивилизованные места, но по некоторым признакам понял, что этот мир далёк от современной ему цивилизации. На горизонте не попадались вездесущие столбы линий электропередач, не встречался бытовой мусор в виде пластиковых пакетов, ни разу не показался в небе инверсионный след от авиалайнера. Гоша держал свои наблюдения при себе, чтобы не расстраивать Юрика. В отличие от своих хвостатых сподвижников он не ощущал тягу к приключениям, но жизнь штука такая, что приключения сами находят своих героев, даже если они спрячутся в ином мире.
- Гоша, если ты такой умный биолог, что уже само по себе смешно, - брюзжал Юрик, присев на песочек на очередном привале. – То, скажи мне, умному физику хоть одно животное на букву «Ю».
- Боюсь умный дружище, что тебе это не понравится, - меланхолично отвечал Гоша на глупые нападки друга.
- Это почему? – насторожился Юрик.
- Потому, что это самое животное на букву «Ю», как раз лихо подбирается к тебе по песочку с явными намерениями, - продолжил информировать Юрика Гоша. – Называется оно южнорусский тарантул….
- !!!!!
- Юрик ты куда драпанул, как немец в сорок пятом? Деймос лови его…
Будницкий, выпучив глаза, скакал по пересечённой местности, стараясь убежать от ужасного паука. В ушах у него только стоял спокойный голос глупого Гошака: «…ползёт паук, восемь ног, а может рук…» Будницкий терпеть не мог насекомых, хотя пауки и не насекомые вовсе, но от этого Будницкому легче не делалось.
В другом месте подлунного мира происходило сакральное действо иного рода.
К лету 1756 года помещик Остриков, а по совместительству главарь шайки разбойников, в очередной раз попал в переплёт. Собственно, вся его жизнь состояла из приключений, из которых он лично всегда выходил с прибытком. Вокруг него постоянно в кровавых стычках гибли соратники по ремеслу, но сам барин оставался целёхоньким. Прав оказался этот жуткий иеромонах отец Еремей, когда-то сказавший Острикову, что тот погибнет от птиц, а не от рук людских. Действительно, Остриков поучаствовал в десятках стычках, но ни одной царапины. А вот от его первоначального состава банды никого в живых уже не осталось. Погиб при грабеже купца Федя Косой, утонул Фрол, скончался от ран Пахом, даже сгинул Мишаня, нарвавшись на пулю в стычке с конкурирующей организацией. Банда обновляла свой кадровый состав, наверное, уже в пятый раз, но приток, желающих влиться в ватагу никогда не иссякал.
Отомстил Остриков и своему врагу помещику Рогульскому, отставному полковнику. Так получилось, что всё недвижимое имущество отставного полковника периодически горело. Горели даже избы его крепостных и поля. Взвыв от такой жизни, Рогульский, как говорили, уехал в Москву, бросив на произвол судьбы своё имущество в Нижегородской губернии.
- Хрен он куда сбежит, - сказал Остриков убежденно. – У нас длинные руки.
Но увлекательное преследование Рогульского атаман банды отложил на потом, ибо в его ватаге назревал очередной кадровый кризис, а кризисы такого рода Остриков решал самым радикальным образом, памятуя о том, что нет человека – нет проблемы. Сейчас к нему в оппозицию встал некий Грач, он же Налим, он же ещё как-то. Но то не суть. Главное, что этот мужик вдруг возомнил себя крутым лидером и, как доносили Острикову, подговаривал ватажников вынести атаману «чёрную метку». Что ж – ухмыльнулся Остриков от такой вести - мы тут все люди взрослые, циничные, знаем, что иногда в нашем деле случаются всякие коллизии. Не впервой.
Как всегда, он разработал план, чтобы не только нейтрализовать опасность, но и провернуть важное дополнительное дельце. Оное дельце заключалось в том, что периодически Острикову приходилось решать вопрос о хранении честно награбленных ценностей. Золото, оно, понимаешь, весит много. Серебро тоже. Ценное оружие и посуда также занимают много места, а в банк награбленное не сдашь по простой причине – нет в наших весях банков с их подземными банковскими ячейками. Поэтому Острикову периодически приходилось устраивать такие ячейки по всей губернии и за её пределами.
Сейчас перед Остриковым стояла проблема спрятать три пуда золота и, попутно, утилизировать оппозицию в лице Грача и его приспешников. Три пуда золота весят прилично, но места занимают не много. Всё награбленное золото легко поместилось в крепкий сундук не очень больших размеров.
Кривая разбойничья дорожка сегодня вела часть банды Острикова к Волге. Атаман предполагал на двух судёнышках спуститься вниз по течению вёрст на 600 и устроить клад в безлюдной местности, где-то в волжских песках. Там же утилизировать оппозицию. Для главаря банды Грач уже был покойником: пока живёт, но это не долго.
На первой лодке будет плыть группа оппозиционеров во главе с Грачом. Эта подколодная змея по клички Грач сумела перетянуть на свою сторону четырёх ватажников. Остриков усмехнулся, вспомнив деловые качества этих людей. Дрянь людишки даже по меркам разбойного люда: Копыто – мелкий, дёрганный и крайне трусливый мужичок; тупой, как сибирский валенок Фунт; плюс два брата Зудень и Клещак. Этим типам даже приличной клички не нашлось. Ну, и Грач, скользкий, как Налим типчик. Налим, как установил Остриков, было «раньшее» погоняло Грача. Скорее всего, из-за скользкой натуры этого, прости Господи, человека, всё достоинство которого состояло в том, что он умудрился дожить до сорока лет. Грач имел угрюмое лицо, заросшее густой бородой; свободную от бороды кожу украшали оспины. Выражение на лице – точно он только что берёзу лбом завалил. На мир мужик смотрел серыми колючими глазками, умудрившимися спрятаться в глубине лица. С такой рожей хорошо грабить купцов и прохожих. Когда Грач начинал говорить с подельниками, верхняя его губа, вздрагивая, обнажала крупные жёлтые зубы, как у лошади.
- А умишком-то, ты птица-Грач не блещешь, хоть в разбойном ремесле давно вертишься, - оскалился Остриков, расположившись на своей лодке. Лодка Грача уже отплывала, а за ней должна плыть лодка атамана, в которой находилось всего три человека: сам пан-атаман, длинный худощавый немец Мартин Больц и московский крадун Серафим, не поделивший что-то с авторитетными «Иванами» в первопрестольной. В этих двух людях главарь ватаги был уверен, так как он их крупно выручил. Он специально взял с собой только двух верных помощников, чтобы Грач ничего дурного не заподозрил. Казалось бы, перевес на стороне птицы-Грача, но только казалось. Дело в том, что длинный и лупоглазый немец Больц оказался отменным стрелком из пистолетов, да и у Серафима твёрдая рука. Остриков планировал просто перестрелять противников, как только спрячет в песках золото. Он не волновался, только его смущала кличка противника. Ведь Грач – это птица, а пророчество гласит, что птицы убьют Острикова. Ну, ну! Посмотрим, что ты за птица такая Грач.
Зарядил нудный дождь. Этого только недоставало разбойному люду для полного счастья. Над волжской водой довлело серое небо и дул сильный неприветливый ветер. У атамана заныла старая рана из-за тоскливой погоды и висящей сизой мороси, создающей мёртвенную серость. Вокруг смертная тоска: беспрерывный пейзаж, где нагорный правый берег покрыт чахлой растительностью, а на левом берегу понуро стоят залитые водой леса. И всё это на фоне громадного водного пространства, которое само может убить зазевавшегося на воде человечка.
- В наших весях и полюбоваться нечем, - сплюнул в реку атаман. Ему приходилось сидеть в лодке, укутавшись в тёплый плащ. Влажность и холод пробирали атамана до самых костей.
Действительно, на что тут смотреть? На правобережные овраги? Или на сине-зелёные, серые и коричневые оттенки окружающего пространства? На далёком левом берегу глинистые берега напитались водой: везде беспробудная сырость и серая реальность. Не река, а преддверие хмурого ада.
- Недаром древние греки называли эти места краем света, - бурчал атаман себе под нос. – А реку Танаис они вообще считали притоком Стикса. Чем тут у нас любоваться? Здесь всё чужое и беспричинно враждебное человеку. Тут легко скатиться в самую тяжёлую меланхолию и отчаяние. Река накладывает на душу мрачность, вызывает страх перед судьбой и неуверенность в собственных силах. Здесь хочется кого-то убить, например, Грача.
К вечеру распогодилось. Солнце, внезапно разогнало хмарь, и народ повеселел. Хотя в серой мгле плыть безопасней: сейчас разбойники прикидывались простыми рыбаками, стараясь не привлекать к себе взгляды. Но тут надо не переборщить, а то, например, вон те рыбаки, расположившиеся на правом берегу, подумают, что плывут какие-то мирные люди. У рыбаков могут возникнуть неправильные желания: типа отобрать у ближнего своего лодки. Но рыбаки только проводили два судёнышка внимательными взглядами. Что-то мужикам говорило, что «мирные» проезжие не очень мирный народ, а скорее, совсем не мирный.
Теперь Волга текла не суровая, некрасивая и плачущая вода, а спокойная и величественная красавица-река. Тихий благостный вечер опустился на реку: царит покой и звенящая тишина, а закатное небо отражалось в воде без надоедливой ряби, от которой слезятся глаза. Ватажники спокойно провели ночь на правом берегу, а утром, когда над Волгой поднимался пар, отчалили плыть дальше. Вечером, маскирующиеся под простых рыбаков разбойники, поели приготовленную в казане на костре кашу с рыбой и приняли по ковшику водки, а барин соизволили выпить свой любимый Parfit amour – ликёр красноватого цвета.
Мощное, но спокойное течение, тащило лодки с разбойниками, а на небе замерли без движения нежно-розовые и сизые облака. На фоне сиреневой дымки над деревьями по правому борту сияет золотистый ореол. Эти деликатные тона наполняют всё окружающее пространство умиротворением и незыблемым спокойствием. Здесь думается не о минутах, здесь надо размышлять о веках.
- Вот и само время, течёт как эта река. Этому потоку безразлично - вошёл ты в него искупаться или собрался утопиться.
Спокойствие духа нарушило некое знамение, привёдшее Острикова на пару минут в экзистенциальный ужас: большая стая огромных речных чаек вдруг обозначила намерение атаковать их лодку. Ф-ф-ф-руххх! Воздух моментально наполнился шумом и хлопаньем крыльев взбесившихся речных птиц. «Чайки – это птицы, а у них большие когти и клювы» – промелькнула паническая мысль в голове Острикова: «Нападут толпой и заклюют», но стая внезапно изменила угол атаки и, чертя в небе огромные круги, улетела по своим делам, вогнав атамана в холодный пот: «Мля, феномен, мать его,
