положить. Для этого и себя не жалела – лишь бы всем было хорошо. У нас была крепкая семья. Теперь после смерти Ирины не удалось сомкнуть ряды - нашлась злая охотница добить семейный очаг. Разве близкий человек может разрушать наш мир? Ведь он близкий потому, что принимает нас такими, какие мы есть на самом деле, принимает полностью и любит нас без условий. И что же теперь? Дочь – безжалостный, чужой и опасный мне человек, стремящийся меня подавить морально, создать проблемы с жильем и автомобилем, обобрать… Пусть она действует по наследственному праву, для меня ее поступок – это мародерство, стаскивание сапог с только что убитых. Никто не убедит меня в обратном, хотя были и такие, мол, она же имеет право… Не имеет! Потому, что право без любви – ложь, а родителей надо уважать. Мы помогали Ане из любви, когда ей бывало трудно, когда она переживала развод. Она опиралась на нас, самых близких ей людей - родителей, которые никогда ни при каких условиях не смогли бы оставить ее одну с внуками на руках. Оказалось, что дочь презирала нашу помощь, заявив как-то Ирине: «Я вас не просила мне помогать….». Вспоминая ее поступки по отношению к нам, я понимал, что бес за ней давно ходит. Бес не просит, он всегда берет силой… Теперь после смерти Ирины, это уже не помощь. Это наследуемое имущество, которое принадлежит наследнице по праву, а «он» наконец-то сидит у меня на крючке. Моя доля в квартире и в машине, если «он» хочет спокойно жить и ездить, пусть платит рыночную цену. Рыночную…, которую я назначу.
Что тут скажешь? Уже все сказано до нас: «Не домогайся дома ближнего твоего, … ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего» (Тора). «Веселие беззаконных кратковременно…».
Перебрал все ситуации с воспитанием Ани, все свои ошибки в нем, все обиды, которые дочь нанесла своей маме. Не смог объяснить себе почти ничего и вынужден предположить банальное объяснение: это такое поколение…. Да-да – просто такое поколение. Или еще так, немного сложнее -это вирус, психологический вирус, поразивший часть наших детей, чтобы мы научились сохранять любовь в душе, когда предают, обижают, убивают нас… Откуда в нашем случае могла прийти эта инфекция? Возможно от мужа-бизнесмена, испытавшего нелюбовь матери в детстве и волчьи порядки теперь в отношениях с партнерами по бизнесу. Вряд ли такое объяснение кого-то устроит - не вполне устраивает и меня. Впрочем, хороший выход из подобной ситуации придумали когда-то коммунисты-ленинцы, мол, член партии взял и переродился. Иначе как объяснить предательство дела Ленина заворовавшимся членом КПСС, многократно награжденным, в том числе боевыми наградами. Хорошее объяснение и вопросов не оставляет... Несомненно для меня, что воспитание ребенка –искусство возможного, но у него может быть в жизни собственная траектория. И это надо принять.
Все же придется себя защищать, учитывать поведение и просить Господа помочь сохранить любовь, не позволить скатиться к ненависти, к беспощадной войне – око за око… С кем воевать? С бесом или все же с любимым ребенком, которого еще недавно принес на руках из роддома, учил ходить, отводил в первый класс, переживал за его первый любовный опыт? Я не знаю, что делать… Ясно одно-я потерпел крах, понес потери, которые теперь безвозвратны. И еще – не удержал ситуацию, не справился со страстями. А ведь должен был… Нет, обязан был удержать, как глава семьи. Удастся ли все пережить-бог весть…
По-моему в кондитерской ко мне пришла мысль о побеге из этой истории.. .пусть на какое-то время. Ну, что более умного я мог еще придумать? Хотя бы место сменить и действующих лиц… Иногда на улице мне попадались знакомые, которые выражали соболезнования. Видя, как они подходят, я съеживался внутри, закрывался и готовился пережить обязательные слова. Впервые я чувствовал себя «белой вороной», сбитым летчиком, большим неудачником, которому сильно досталось от жизни. Хуже того, я чувствовал свою вину за смерть Ирины перед всем миром - ведь у хороших мужей жены так рано не умирают. Может быть меня какое-то время искренне жалели, но после таких встреч я испытывал досаду и осознавал невозможность теперь что-либо поправить… Было несколько человек, кто не позвонил мне. И это сначала возмущало меня, а потом, пережив несколько соболезнований, я даже был благодарен им, пересидевшим это дело. Позднее понял: часто люди не знают слов в утешение или не умеют сказать, но еще позднее уточнил – они все-таки бояться смерти и всего с ней связанного, в том числе тех, кто остро переживает утрату. Все Ирины подруги после похорон разом отвернулись от меня. Это была их месть Ирине за женское счастье, зависть к которому они скрывали даже от себя. Но не только ей –мне тоже. За то, что никогда не смотрел на них, как мужчина. Не мог притвориться в этом смысле хотя бы немножко, хотя бы поиграть глазами и словами. Видимо на лбу у меня было написано крупными буквами – ТОЛЬКО ИРИНА….
Дома ждало отчужденное молчание дочки - я был не такой, каким она хотела меня иметь. Слабые попытки поставить дочь на место вызывали у меня сильный скачок давления и ее истеричный отпор: «Я сильнее тебя и загну тебя в бараний рог, если потребуется». Затем дочка приближала свое лицо к моему и шипела, сладко улыбаясь: «Иди, попей валерьяночки…». Похоже, ей совсем снесло крышу. Она действительно сильнее меня, легко пробивала мою защиту и может меня дожать, прикрываясь детьми, как дожала Ирину своими истериками.
Есть люди — подлостью живут,
Себя в обратном уверяя.
Они с улыбкой предают родных,
Чужих боготворя.
Они приветливы, когда
Им это выгодно, с лихвою.
Но если к вам пришла беда —
Вас бросят с вашею мольбою.
И не смотрите им в глаза
Ища участия, покаянья —
Не тронет их ваша слеза.
Им чужды боль и состраданье,
Их сердце — камень, а душа
Сидит, как узница в темнице.
Так легче им вершить дела,
Так легче ваших слез добиться.
Галина Савина
Я все еще не понимал, как могла так грубо и невозвратимо измениться моя жизнь. Из сильного мужчины, способного защитить семью во всех отношениях, я превратился…. Не хочу даже говорить, во что я превратился теперь. Я не видел, за что можно как-нибудь зацепиться, подняться, выпрямить внутренний стержень, перестать катиться к полному безразличию, что со мной будет в ближайшем будущем. Я потерял слишком много энергии, ослабел от горя и понял наконец, что если что-то не предпринять уже сейчас, то я в самое ближайшее время умру… Про это я вычитал в одной умной книжке про стресс, насчитав для себя 300 баллов, а достаточно только 100, чтобы уже рвануло…
Бежать… Бежать от всех. В первую очередь от хищницы-дочки, которая меня съедает, и бросить «все нажитое непосильным трудом» без всякого сожаления. «Там» ничего уже не понадобиться. На даче и в гараже еще очень холодно, ночью отрицательная температура. Надо уехать на родину в маленький городок, пожить в маленькой квартирке с печным отоплением, попытаться с собой что-то сделать, чтобы восстановить защиту, хотя бы поднять самочувствие.
Врезал «смешные» замки в двери комнаты жены и моего кабинета - не хотел, чтобы посторонние люди смотрели на наши фотографии и иконы, на наш с Ириной мир. Ирина в последний год перед смертью вышивала иконы бисером, пыталась вышить мне парусник крестиком (я давно хотел парусник над столом). Жалко, что не успела. Жалко ее, себя, любой мелочи, которая могла бы быть, если бы… Вообще она была хорошей женой и очень земной женщиной. У ней была какая-то глубокая женская мудрость. С ней спокойно можно было встретить старость. Все умела: шить, вязать, печь пироги, торты и хлеб, делать вино и сыр, варить обалденный холодец и пельмени. Она была очень женственной, что редко теперь встречается. И мужа вовремя приласкать умела. В этом было мое счастье, парящего над землей идеалиста. Часто, озабоченный какой-нибудь небольшой проблемой, наталкивался на нужную вещь, оставленную Ириной как будто специально, чтобы мне легче жилось после ее ухода. Все подарки, сделанные ею в последний год, обрели для меня новый неожиданный смысл. Возможно, она знала, что год последний, а я боялся поднять на смерть глаза. Смерть была уже рядом, она пришла требовать расплату за годы любви и счастья, но заботливо отпустила время, чтобы я мог подготовиться к неизбежному… Я не смог подготовиться, не смог принять, не смог…
Но я смог быть рядом в ее предсмертные дни и минуты, и мне хотя бы частично удалось облегчить ее страдания. Не буду рассказывать как… Я попрощался с Ириной словами любви, я закрыл ей глаза, я достойно похоронил ее…
Рано утром сбрил свои роскошные усы, выставил из наших комнат цветы в ванную, не завидуя их дальнейшей судьбе, и тихо вышел из квартиры. Под окном меня ждала моя машина с заранее упакованными вещами. Очень было похоже на побег…из собственного дома. На улице было прохладно и безлюдно, а на душе безнадежно и страшно одиноко.
***
Малая родина – нежная отрада для сердца. На въезде в городок вдоль дороги протянулось наше старое кладбище. Стою у ограды последнего земного пребывания моих родителей и сообщаю свою печаль. « Дорогие мама и папа, моя Ириночка умерла. Теперь я один, теперь у меня все по нулям. Как жить? Мне очень плохо… Мне плохо так, как никогда раньше. Помогите…». Вот я уже в родительской квартире. «Опадающий» потолок, отклеенные обои-здесь годами никто не жил. Во дворе мой старый гараж с провалившейся крышей, который почему-то мне часто снился. Но приветливые соседи в подъезде предлагают помощь. Два дня устраивался, протопил как следует квартиру, начал ремонт крыши гаража. Готовить необходимо научиться - я давно не ел супа и котлет с картошкой. Добрая продавщица в рыбном отделе магазина подсказала как сварить уху из трески. Очень подробно мне все объясняла и качала головой, косо поглядывая. Потом понял почему, взглянув на себя в зеркало прихожей. На меня смотрел немолодой истощенный мужчина, который был голоден, несчастен, с ненормальным блеском в глазах.
Два дня думать мне было некогда. Когда устроился начал вспоминать, как все это случилось…. Как прощалась со мной Ирина, придя перед смертью в сознание, как обнимала меня последний раз уже с закрытыми глазами. Потом держала, как смогла долго, свою вытянутую руку, пока я не вышел из шока и не подхватил ее, прижав к своей щеке. Когда умирала моя мама я малодушно не сказал ей многое из того, что хотел и что следует сказать при прощании. Теперь Ирине я сказал в последний раз все эти золотые сердечные слова - люблю, спасибо, прости… Сейчас я очень счастлив, что мне Господь дал возможность сказать ей это на прощанье.
Дня за три до смерти Ирины мне приснился очень четкий цветной сон. Стою я у входа в большую комнату в деревенском доме ее мамы. Вбежала маленькая девочка в розовом платьице и спряталась за меня. Какие-то злобные мужики подступают из коридора. Я пытаюсь отыскать свой пистолет в сумке и чувствую, что не смогу отбиться – всего четыре патрона. Стрелять или не стрелять, мужиков ведь явно больше? Я так и не выстрелил… В задней маленькой
