«низшими расами» с ограниченными умственными способностями.
Гюнтер знал, что немецкий солдат — лучший в мире. А Великую войну (прим.: Первую мировую) немцы проиграли только потому, что немецкие рабочие, оболваненные коммунистическими агитаторами, своими забастовками предательски воткнули нож в спину нации, в то время, когда военные мужественно пытались сдержать натиск превосходящего по численности противника.
В общем, Гюнтер походил на сытого, непуганого щенка, рвущегося с поводка на бой с волкодавами.
Отучившись два года в гимназии и два года в университете на педагогическом факультете, в 1940 году он начал работать учителем начальных классов в школе.
Вермахт шёл маршем по Европе от одной победной кампании к другой. Гюнтер читал Mein Kampf (прим.: «Моя борьба» А. Гитлера) и, как большинство молодых людей, боялся упустить шанс повоевать и стать героем: пропаганда утверждала, что окончательная победа Великой Германии близка. Для молодого человека было естественным стать добровольцем Вермахта, чтобы поддержать свою страну силой оружия, чтобы защитить Fatherland от вторжения русских — солдаты пользовались уважением общества. Военную службу Гюнтер воспринимал, как увлекательную возможность обрести жизненный опыт, достичь уважения окружающих и посмотреть мир.
На проводах добровольцев приглашённый офицер произнёс речь о службе земле отцов и о героической борьбе против большевизма. Оркестр пожарной бригады играл военные марши, а красавицы из Союза немецких девушек прикрепили цветы на лацканы будущих героев. Мысль о возможности оказаться убитым или стать инвалидом не приходила в голову ни одному из радостных новобранцев.
Гюнтер рассказывал: «Когда я ехал на автобусе в учебный центр, мне казалось, что мы выезжали из детства во взрослый мир. Мы чувствовали себя частью могущественной организации — солдатами фюрера, призванными умножить славу Великой Германии, завоевать для народа жизненное пространство. Мы не успели познать мир, но уже представляли, как из маленьких побед упоминаемых в «Вестях с фронта», сложить великую «окончательную победу». Наша победа была для меня примерно тем же, чем для правоверного христианина обретение права на вечную жизнь в раю. Я ожидал этой победы с нетерпением и замиранием сердца — она, так или иначе, была неизбежна».
= 2 =
Вдоль разбитой русской дороги стояли покрытые утренней росой немецкие танки, пушки, автомобили. Помахивали головами и хрупали, срывая траву, привязанные к повозкам породистые лошади-тяжеловозы. Ещё дальше биваком сгрудились тыловые подразделения. На берегу озера спали солдаты других подразделений, стояли другие танки… И так до горизонта.
От воды тянуло прохладой, дышалось легко.
Неторопливо поднявшееся над восточным горизонтом солнце заглянуло в лицо лейтенанта Майера, укрытого плащ-палаткой, осветило лица крепко спящих солдат его взвода, лежавших вокруг командира.
Первыми зашевелились хозяйственные службы. Разбуженные их хлопотами, поднимались другие солдаты.
Очнувшиеся от ночного оцепенения танки мученически завыли стартерами, зарычали двигателями, испортили свежий утренний воздух сизоватым вонючим дымом. Резкий запах бензина и выхлопных газов уничтожил ароматы затоптанной травы и зреющего жита. Глухой рокот, начавшись вдали, у головы колонны, распространялся в сторону хвоста, превращался в утробное хоровое рычание двигателей, работающих на холостых оборотах.
Уродуя траками землю, тяжело переваливаясь, танки тронулись с мест и вылезли на плохонькую асфальтовую дорогу. Гусеницы с лязгом и скрежетом крушили тонкое асфальтовое покрытие, расшвыривали жиденькую гравийную подложку.
Рычали моторы, чадили выхлопные трубы, танки катили один за другим, выгрызая в дороге колеи. Сопровождаемая облаками пыли, дивизия гигантской змеёй шевелилась меж полей.
Взвод Майера начал движение в четыре часа пятнадцать минут прохладного утра.
— Двинулись, — негромко и устало после вчерашнего марша сказал лейтенант. Просто «Двинулись», без уставных команд.
Уже через три часа солнце жарило, как в пустыне. Степь дышала зноем, дымила жёлтой пылью, скрипела песком на зубах. Над землёй от жары и безветрия дрожало марево, поднимался мираж в виде повисшего в воздухе призрачного озера.
На перекрёстке взводу пришлось долго ждать, пока по пересекающей дороге пройдёт ревущая колонна техники. Пехота всегда уступала дорогу моторизованным и механизированным соединениям — успех наступления зависел от скорости движения техники.
Полковник-связист требовал от полковника-танкиста пропустить его подразделение.
— Герр оберст, ваши телеграфные столбы стреляют? — сердито съехидничал танкист.
— Как они могут стрелять?! — оскорбился полковник-связист.
— А впереди ждут тех, кто может стрелять в русских. Поэтому мы проедем, а вы подождёте.
Танки поднимали облака пыли. Словно в кино о призраках, из серого марева рождалась пушка, башня, сидящий на ней экипаж, и пропадали в густой пелене… И рождалась новая пушка, башня… Оружие было настолько грязным, что в случае боя из него невозможно было бы стрелять.
Прошла уже, наверное, сотня танков и штурмовых орудий — и нет им конца.
Там, где пятнадцать минут назад было поле, теперь дорога. Бронетехника и моторизованная пехота двигались безостановочно. Дивизии, которые располагались в тылу, шли вперёд, как часовой механизм. Сегодня они здесь, а через несколько дней на горизонте в бинокли можно будет рассмотреть башни московского Кремля.
Колонна пехоты приняла вправо, чтобы выйти из облака пыли, поднимаемого танками.
— Судя по времени и частоте, с какой проезжают мимо нас танки, прошло уже… фантастическое количество машин, — побоялся назвать цифру «Профессор» Шутцбах. — Неимоверная мощь!
— Мы, пехотинцы, должны топать по бездорожью, чтобы господа танкисты могли проехать, — недовольно проворчал обер-ефрейтор Вольф и похлопал себя по ширинке: — Надо отлить.
— Старые пехотинцы... кхе-кхе ... — заговорил и поперхнулся пылью старик Франк, — отливали на бегу. Конечно, не в строю, а приняв в сторону. Для того, чтобы не нарушать ритма движения. На марше главное — не выбиться из ритма. Равномерное движение сохраняет силы. В принципе, ты можешь отлить и в штаны, в такую жару быстро высохнет.
Старик Франк снова закашлялся. В горле пересохло, язык будто густым противным клейстером обмазан.
— А, по-моему, чтобы сохранить силы, надо держать язык за зубами и не давать глупых советов, — буркнул Вольф. — Тогда он не пересохнет и жажда не замучает.
Хорошо, что взвод Майера догнала взводная повозка. Солдаты сложили в неё гранаты, пулемёты, боеприпасы и всё, что сочли ненужным на марше.
За танками и самоходками катили броневики, тягачи с зенитками и пушки на конной тяге. Пылили торопившиеся на восток автомобили начальства. Пыль лезла в рот, создавалось впечатление, что жуёшь сухое печенье, приправленное горькой полынью.
В кузовах грузовиков ехали гренадёры — отборная мотопехота, поддерживавшая атаки танков, уничтожавшая после прохода «панцеров» остатки противника, охранявшая тылы и линии снабжения. Суровые, крупнотелые гренадёры, припорошённые седой пылью, походили на древнеримские изваяния. Пыль оседала на маршировавших по обочинам дорог пехотинцев, превращала их в самодвижущиеся серокаменные фигуры. Солдаты фельджандармерии, крича и ругаясь, пытались упорядочить движение. Воняло конским потом и мочой, бензином и выхлопными газами.
Сломить сопротивление Красной Армии для вермахта не было проблемой. А вот догнать отступающие советские части не удавалось. Главным противником вермахта оказались не устаревшая русская бронетехника и не варвары-красноармейцы. О главном противнике ни Гитлер, ни его фельдмаршалы не подумали. Сама страна мерзким характером-природой сопротивлялась вторжению захватчиков, одетых в форму мышиного цвета.
Повозки застревали, автомобили, мотоциклы, тягачи с орудиями буксовали в песке. Погонщики тянули лошадей за поводья. Со стороны казалось, что повозки и пушки тянут люди, а измученные лошади, всхрапывая и раздувая бока, позвякивая стальными цепями и сбруей, помогают им.
Тяжёлые фургоны с припасами и амуницией тащили по два «першерона», лёгкие гаубицы — по две пары, а тяжёлые пушки — по три пары лошадей.
Огромные «першероны» — порода лошадей-тяжеловозов из области Перш, что на западе Франции — с круглыми боками, лохматыми ногами, рыжими гривами и с короткими, как у собак, обрубленными хвостами, по дорогам с твёрдым покрытием могли везти многотонные грузы в огромных, с высокими железными бортами, телегах. Но на русских ухабистых дорогах, где нужно то тянуть в гору, то напрягаться по песку или по грязи, то лавировать между ямами, то бежать под уклон, неповоротливые тяжеловесы быстро выбивались из сил, травмировали ноги.
Скрипели засорённые песком ступицы, выбившиеся из сил лошади опускали морды и отказывались тащить повозки. Чтобы преодолеть песчаное месиво, впрягали дополнительных лошадей из других повозок. Солдаты назначенных отделений впрягались в лямки, подобно бурлакам. Иногда имущество сгружали с застрявших повозок, и солдаты тащили вещи на себе.
Вдоль дорог то и дело встречалась разбитая или брошенная техника: по большей части советские грузовики «один с половиной» (прим.: «полуторки»), реже пушки и бронетехника.
На обочинах лежали трупы лошадей. Трупов красноармейцев не было. Тыловые службы вермахта закапывали трупы русских в воронки, чтобы предотвратить инфекционные болезни. Трупы лошадей то ли не успевали закапывать, то ли считали, что от них заразы меньше, чем от людей.
Разбитые дороги неимоверно повысили расход бензина, снабженцы отставали, возникли перебои с топливом. Колонны растягивались всё сильнее.
Временами техника двигалась на восток в три колонны. Из-за медленного движения моторы перегревались, водители останавливали машины, глушили моторы, чтобы долить в кипящие радиаторы воду.
…Нестройный топот кованых подошв о дорогу, бряцанье амуниции. Сотни ног выбивают из дороги пыль. Тёмное облако пыли над колонной от горизонта до горизонта… Порывы степного ветра швыряют пыль в лица солдат, затрудняют дыхание. Пыль оседает на потные лица, на мундиры. Лица под слоем чёрной грязищи. Грубые воротники натирают шеи, как наждачной бумагой. Кожа на внутренних поверхностях бёдер, натёртая пропитанными солёным потом штанами, горит. Чтобы уменьшить трение в паху, приходится идти враскорячку.
Вместо неба — выгоревшее до бесцветности пекло, в центре которого круг раскалённого добела железного солнца. Коснувшись металлических частей оружия и касок, можно обжечься. Перегретый сухой воздух дерёт не только глотку, но и внутренности грудной клетки.
Время от времени солдаты вскидывают фляжки кверху, полощут рты тёплой водой. Пить бессмысленно — выпитая вода тут же проступает крупными каплями на лбу и на теле. Пот грязными потёками сползает по лицу, по шее, между лопаток и ягодиц.
Песок во рту, резь в глазах, воспалённые веки, пересохшие потрескавшиеся губы.
— В этой стране гигантские расстояния! — ворчит Профессор. — Уральскими горами, до
