грудах кирпичей лежал пулеметный расчет. Хрипло стонал опрокинутый на патронные коробки красноармеец с окровавленной грудью и кровавой пеной изо рта. Желтизна, знак близкой смерти, проступала на его лице.
Обер-ефрейтор Вольф расплылся в улыбке, наклонился и пожал руку красноармейцу:
— Как поживаешь? Дай пять — истинная честь для меня, познакомиться…
Обер-ефрейтор Франц Бауэр похлопал раненого по плечу:
— Ты наш почётный гость.
Гордо оглянулся на соратников и добавил:
— В опасном мире мы живём, парни!
По его довольной улыбке было видно, что ничего опасного он не чувствует. Он, как и остальные, был переполнен гордостью, что участвует в великих исторических событиях.
— Искренне рад встрече, — театрально поклонившись, с подчёркнутым уважением изрёк стрелок Хольц, любитель женщин. Он схватил раненого за плечи гимнастёрки, приподнял его, как поднимают мешки, прислонил спиной к стене. Раненый протяжно застонал, но глаз не открыл. — Ты познакомишь меня с русскими красавицами?
Стрелок Карл Беер закурил, бросил пустую пачку на колени русскому:
— Покури. Путь до ада недолог, но тебе потребуются силы.
Стрелок Йозеф Лемм отпил из фляжки и, просалютовав, торжественно изрёк:
— За твоё здоровье на том свете, иван. В аду тебе его потребуется много. За здоровье твоих детей. Нам нужны крепкие батраки.
— Относитесь к раненым врагам с уважением, — буркнул старик Франк. — Неприятность в том, что никто из нас не застрахован побывать в его шкуре… Не дай бог, конечно.
Выстрелом из карабина он прекратил мучения раненого ивана.
Никакого долговременного укрепления в конюшне не обнаружили. Взвод Майера сражался не против роты, и даже не против взвода русских. Неужели здесь все, кто задержал их наступление?
Майер приказал солдатам двигаться вперёд. Солдаты, запалёно дыша и громыхая по сухой земле сапогами, выбежали на дорогу.
Лейтенант увидел, как метрах в трёхстах, у крайнего дома блеснула вспышка, и сухо щёлкнул винтовочный выстрел.
Впереди бежал стрелок Кимиг.
— Ложись! — крикнул лейтенант.
Кимиг словно споткнулся в готовности выполнить приказ — пуля угодила ему в грудь. Отброшенный страшным ударом, он упал на бок, по инерции перевернулся на спину. Удивлённо посмотрев на рассыпающихся в укрытия Kameraden (прим.: товарищей), попытался нацелить карабин в сторону противника, доказывая себе, что не убит. Руки не справились с отяжелевшим вдруг оружием. Нательная рубашка и китель пропитались кровью.
С угнетающим чувством нереальности Майер смотрел на лежащего в неестественной позе солдата, хрипло повторявшего: «Помогите!». Жизнь вытекала из его тела, пропитывая красным китель, образуя лужицу на земле. Его нога странно дёргалась, будто он лёжа тренировался заводить мотоцикл. Близкая смерть уже держала раненого за горло. Война выпустила когти и сбросила маску романтики и героизма. Майер не хотел смотреть на смерть. Не хотел привыкать к смерти.
Кимиг почувствовал, как в его грудь полился кипяток. Боже, как горячо! Нахлынувшая слабость не дала откашлять заполнявшую горло кровь. Алая струйка потекла по щеке. Глаза остекленели, голова опустилась на пыльную траву.
Ефрейтор Кредель вскочил, пытаясь метнуться на более удобную позицию… Раздался выстрел… Кредель неловко упал…
Два убитых…
Ещё выстрел…
Три!
— Scharfschütze! Снайпер!
Русский снайпер! Эдак он всех…
— Hinlegen! Ложись! Feuer! Огонь!
Шквальный огонь накрыл позицию русского снайпера.
Справа и слева к дому помчались солдаты с гранатами наготове.
Взрыв!
Ещё взрыв…
Автоматная стрельба прекратилась.
И снайпер молчал.
Напряжённое дыхание солдат. Стрекотание кузнечиков. Журчание глупого жаворонка в поднебесье. Издалека доносились звуки взрывов и неторопливое постреливание — слева шёл бой, но уже как-то нехотя.
Солдаты осторожно приближались к развалинам дома, в котором скрывался снайпер. Все вдруг осознали, что это не учения. Это реальная война — и на ней реально убивают. Всем стало страшно. Прошло всего несколько минут войны, а убиты три товарища.
— Осмотрите развалины! — приказал лейтенант.
— Das ist Mädchen, Manner! Это девушка, мужики! — раздался удивлённый голос.
Солдат за руку, как старую куклу, выволок из развалин девушку. Голова её свесилась на сторону, платье и растрёпанные косы цеплялись за обломки кирпичей. Лицо и грудь в крови.
Второй солдат вынес из развалин огромную, в человеческий рост, русскую винтовку времён войны четырнадцатого года.
Солдат подтащил девушку к ногам Майера, отпустил руку. Голова глухо стукнулась о землю. Раздался слабый стон.
— Живая? — удивился Майер, брезгливо рассматривая снайпершу.
Бессмысленный взгляд стеклянных глаз. Грязное, неприятное лицо испачкано кровью. Старое, выцветшее платье тоже в пятнах крови. На левой половине груди значок: язык пламени на фоне красного знамени, внизу — круги мишени. На знамени какая-то надпись.
— Шевелится. Значит ещё живая, — ласково констатировал стрелок Хольц, с любопытством рассматривая русскую снайпершу. Так дети рассматривают посаженного в банку жука.
— Эй, кто-нибудь умеет читать по-русски? — спросил Майер.
Подошёл солдат, щёлкнул каблуками:
— Стрелок Фромм. Работал некоторое время на русском автозаводе, когда поставляли им линию производства.
— Что за знак? — указал лейтенант на грудь девушки.
Солдат присел, долго вглядывался в значок, шевелил губами…
— Воро… Ворохи… Ворохиловски стрелок… Стрелок… Стрелять… Schießen! Это профессиональный снайпер, герр лейтенант! Вон, мишень на значке. Ну, а красное знамя — die Kampf Rot-Fahne, боевое красное знамя, это у них особое отличие. На том заводе, где я у русских работал, директор-коммунист был награждён орденом Боевого Красного Знамени за геройство в ихней Гражданской войне. Так что, и девчонка эта, видать, где-то уже постреляла… Коммунистка она, хороший снайпер, раз знаком красного знамени награждена (прим.: значком «Ворошиловский стрелок» награждали граждан СССР, овладевших азами стрелкового дела и сдавших минимальные нормативы).
— Коммунистка, говоришь? Молодая, а уже боевое знамя заработала. Видать, хорошо где-то постреляла…
Майер укоризненно качнул головой.
— Перед наступлением нам зачитали приказ штаба Верховного Главнокомандования о том, что коммунисты вообще и комиссары в частности принуждают солдат к бессмысленному сопротивлению. Поэтому с ними надо поступать со всей беспощадностью. Если они оказывают вооруженное сопротивление, устранять их на месте.
Майер расстегнул кобуру, достал «вальтер», щёлкнул предохранителем.
— Девчонка профессиональный снайпер, убила наших товарищей, поэтому должна быть устранена. Fahr zur Hölle (прим.: Езжай в ад)!
Майер тренированным движением, почти не целясь, выстрелил русской в лоб. Голова жертвы дёрнулась, как у неживой.
Подошёл Вольф, рыжий обер-ефрейтор, тощий, длинный, как жердь, в маскировочной куртке почти до колен. Стальной шлем смешно сидел на его стриженой голове, будто был на два размера больше необходимого. Над Вольфом подшучивали: «Он мечтал стать парашютистом, тренировался прыгать с каской вместо парашюта. Но оказался слишком длинным для прыжков с малой высоты и его перевели в пехоту».
Вольф вытащил из ранца фотоаппарат.
— Герр лейтенант, разрешите сфотографировать красную снайпершу для истории?
До службы в вермахте Вольф работал фотографом. Покинув фотосалон, Вольф вместе с восторженной, как в праздничный день, массой патриотов, жаждущих необыкновенной героической жизни, отправился на фронт. Война — мужское дело. Фронт ждал героев. Молодые искатели приключений опасались, что война закончится, не дав им шанса совершить героические поступки. Война пьянила, как дурман, обещала почувствовать торжество победы и власть над унтерменшами.
Ожидая наступления, Вольф хвастал, что сделает фотолетопись похода на Москву и заработает на этом кучу денег. Во взводе его так и называли: Фотограф.
Вольф выбрал ракурс, но кадр ему не понравился.
— Непонятно, пацан или девка эта азиатка… Manner, выпустите ей сиськи наружу!
Один из солдат разрезал ножом платье на груди убитой, обнажив детские груди.
— Тьфу! — возмутился Вольф. — У этих азиаток даже фотографировать нечего! А говорили, что у русских девок сиськи, как вымя у коров-рекордисток!
Но всё же щёлкнул затвором и прокрутил плёнку на следующий кадр.
— Разрежь ей одёжку пониже! — ухмыльнулся Вольф, шевельнув рукой у себя ниже пояса.
— Отставить! Это лишнее! — остановил Майер любителя сексуальных фото. — Убитых завернуть в плащ-палатки и сложить у дороги — их заберут и похоронят тыловые службы. Снайперша пусть валяется здесь — это хорошая пища для ворон.
Стрелки с опаской подошли к трупам товарищей, перевернули их лицами вверх. Взгляд Майера зацепился за красный прыщ на грязной от пота и пыли шее убитого. Бледное лицо было спокойно, глаза словно застекленели. Руки лежали на груди, между пальцами с посиневшими ногтями запеклась тёмная кровь. Мертвец словно хотел закрыть рану на груди. Поздно… Жизнь ускользнула.
Кто-то догадался закрыть мертвецам глаза.
Не глядя в мёртвые лица, ставшие вдруг чужими и страшными, положили трупы на плащ-палатки, отнесли к дороге, накрыли с головой. Вздохнули с облегчением, перестав видеть лица мертвецов.
Непохожей на военное подразделение кучкой растерянно стояли у обочины примитивной дороги, где ровно лежали плащ-палатки, из-под которых торчали ноги в новых, запылённых солдатских сапогах. Первые потери боевых товарищей.
Первая атака многим сильно убавила патриотического энтузиазма и героического веселья.
«Вот так выглядят солдаты вермахта, которых по всем правилам военного искусства продырявил снайпер», — мрачно подумал Майер.
Лица покойников выглядели усталыми и скучными.
«Наверное, неприятно чувствовать себя убитыми», — подумал Майер и рассердился на себя за неподобающие мысли.
Горячий воздух словно пропитался запахом свежей крови. Запахом смерти.
«А ведь и я мог выглядеть так же», — спохватившись, додумал он и похолодел от ощущения мертвечины. У него даже закружилась голова.
— Смерть такая дрянь! — негромко пробормотал стрелок Карл Беер.
— Да… смерть…
Майер подумал, что нельзя оставить убитых у дороги и молча уйти. Надо что-то сказать. Он снял стальной шлем, торжественно заговорил:
— В гордой преисполненности долгом, воодушевленные на подвиги во имя фюрера и будущего Великой Германии, они пали, увлекая взвод к победе. Наши добрые товарищи отдали самое большее, что могли: свои юные жизни…
Запутавшись в велеречивом хитросплетении слов, умолк, подобающе склонив голову.
«Это и есть война в России», — подумал Майер, вспомнив предупреждение железного канцлера Отто фон Бисмарка, предостерегавшего желающих воевать с русскими.
Больше достойных мыслей о героях в голову не приходило.
Майер надел шлем, стал по стойке смирно, отдал честь погибшим и, вытащив пистолет из кобуры, указал:
— Построиться… Vorwärts! Вперёд!
Взвод торопливо построился и направился в сторону городка Августов.
Шли по убогой пыльной грунтовке, с обеих сторон к которой подступали болота. Пыль и зной, духота болот. Серые облачка комаров, жаждущих крови, клубились над головами. Комары бились в
