пытаясь
сосредоточиться на ускользающей мысли.
Какой-то царапающий звук заставил меня вздрогнуть. Я осторожно подкрался к двери на «пентхауз». В подсвете луны и тусклого света уличного фонаря по крыше расползалась разлапистая тень, и порыв ветра двигал пальмовыми листьями по ограждению, издавая малоприятный скрип. Я облегчённо вздохнул, крепко запер дверь и отправился обратно. Сон выветрился. Пропал. Ну, что ж, — игриво подумал я, -темнота «друг молодёжи». Хотя, какая темнота? Комната освещена не хуже сцены слегка приглушёнными софитами. Вот же, чёртовы уличные фонари. Я придвинулся к Габи и нежно пощекотал её за ушком. Это всегда возбуждало её. Вот и теперь, она, не просыпаясь, раскинула в стороны руки. Лёгкое одеяльце сползло и соскользнуло на пол. Её обнаженное тело мраморно мерцало в этой сюрреалистической подсветке, возбуждая и одновременно пугая меня.
Я провёл рукой по её упругой груди и оцепенел. Холод пронзил руку. Прислушался. Нет дыхания.
. Боже! Что же это? Мои попытки нащупать пульс ни к чему не привели. Его не было. Я в панике вскочил, не зная, что предпринять и туг её тело, словно под воздействием изрядной порции тока, начало импульсивно подёргиваться, выгибаться, извиваться. И… о, этого мне не забыть никогда. Из её лона поползли, извиваясь. чёрные полуметровые змейки. Заскользили по белому мрамору ног, сползали на пол. Из оцепенения меня вывел, как и ввёл — ужас. Змейки подбирались к моим ногам. Ещё чуть-чуть и … Я подскочил в кровати. Голова кружилась, тошнота, подбираясь, грозила вывернуть меня на изнанку. С трудом, восстановив дыхание, как после принудительно измотавшего кросса, перевёл взгляд вправо. Габи спокойно спала, разметав по подушке, свою роскошную гриву медных волос. Резво выскочив из «ложа любви», я рванул в туалет, еле сдерживая рвущийся наружу поздний ужин.
Фима ехал на своей, уже изрядно побитой «Гранд Леоне» с ночного дежурства по просыпающимся улицам. Где-то утренние дворники в зелёно-оранжевых жилетах выдраивали участки тротуаров. Где-то разгружались первые грузовички у бесчисленных магазинчиков. У кафе складывали нейлоновые пакеты со свежа выпеченными питами и булочками. Город просыпался. Фима, не спал, он только ехал немного вздремнуть. И, несмотря на вечно не унывающий нрав¬ нервничал. Это случалось редко. Злился, это бывало не раз. Но нервничать … Видимо переутомление, а может… Да и с психикой у него всё в порядке. При чём тут психика? Но уверенности в своих размышлениях не было. И это, если быть до конца честным, пугало. Но, всё же явно что-то не ладное творилось с его психикой. Нужно пройти тесты. Но сам он не в состоянии проверить себя. И не об объективности речь.
Хотя и о ней тоже. Тут нужен кто-то иной, не подверженный каким -либо влиянием. Но кому об этом расскажешь? Бред, немыслимо. Его же отстранят от с таким трудом добытой работы. Но и без посторонней помощи невозможно определить точный диагноз. Идиотские видения. Они так реальны, так болезненно правдивы. Где обман пересекает реальность? Не думал, что попытки проанализировать себя сложнее, чем постороннего пациента. Казалось, себя знаешь, как никто. Но самому не определить грань галлюцинаций и реальности. Она так плотна и незаметна, так парадоксально противоречива, что право, больше запутываешься, пытаясь распутать её. Но ведь всё же, что-то явно не так. Но я, — думал Фимка, —всё же могу анализировать. Пока.
А что будет, когда я потеряю нить разума? Даже моё «рацио» и вечный скепсис не помогут.
Может быть, посплю, голова прояснится, и всё уже будет выглядеть иначе? Проще, логичнее. Он так ушёл в размышления, что не заметил, как перед ним, буквально в нескольких метрах возник борт грузовика. — Ё-моё, только и успел он подумать, судорожно нажимая на тормоз и … Провал. Безмолвие … Машина стояла на обочине. Улица была на удивление пустой. Лишь где-то в отдалении протарахтел мотороллер посыльного. Словно стряхнув с себя оцепенение, осторожно, какое редкое для него определение, Фима выехал на дорогу и, строго соблюдая городскую норму
покатил к дому.
Надо бы посоветоваться с Фимкой. Это уже переходит все границы, все нормы, -думал я.
Боже, стыдно как с Габи получилось. Сбежал без объяснений. Но как такое объяснишь? Я же
притронуться не смогу. Надо что-то срочно предпринимать. Таблеточки, укольчики, не знаю уж что. Не хочется истеричным придурком выглядеть, но без врача тут не обойтись. Так уж лучше к Фиме. Может и дел-то всего на пару дней. Решено, позвоню Фиме. Принятое решение, как обычно успокоило и я попросил чашечку «экспресса». С Фимкой мы договорились на четыре вечера. Времени хватало с избытком и я, чтобы окончательно развеяться, решил отвлечься. Пешком дошёл до площади «Царей Израилевых», бросил шекель в бассейн, говорят — на удачу.
Затем по ходу движения заглянул в несколько антикварных лавочек. Пыль веков всегда успокаивала
меня, приводя в равновесие.
Затем по переулочкам, заставленными машинами, выбрался к «Дизенгоф -центру» и бесцельно бродил по этажам этого праздничного в любое время года и в любую погоду мира вещей и сутолоки. Затем, выйдя на улицу «Кинг Джорж», направился в сторону шумного базара
«Кармель». Послушав в подземном переходе неплохого, на мой не профессиональный вкус, музыканта, я нырнул в чрево по - восточному шумного, пёстрого, наполненного ароматом и вонью человеческого месива, надеясь сквозь него выбраться к морю, к свету, к солнцу, восхитительной тель -авивской набережной. Протискиваясь в толпе, уже смог миновать вещевые ряды и подбирался к овощным, когда мощный взрыв с потрясающей силой швырнул меня под овощную стойку. Терроризм — бич наших дней подстерегает везде. Дым, гам, яркие плоды, словно шарики пинг -понга, летали в воздухе, как будто их направляли руки безжалостного жонглёра.
Хорошо, что меня швырнуло под прилавок. Не дай Бог, оказаться раздавленным в узком пространстве паникующей массы. Где-то у входа надрывались сирены, мелькали ноги. Из раздавленных перезрелых помидор лился сок, похожий на кровь. Не чувствуя тела, я кое — как выбрался из-под стойки и поднялся на гудящих, подрагивающих ногах. В голове звенело. Что? Где? Кто? Какой-то юркий человек, я даже не успел его разглядеть, что-то сунул в мою ладонь. Я перевёл взгляд и … Боже, если я тогда не поседел, то в этом заслуга моей генетики. Я сжимал ребристую боевую гранату. Я не знаток, но слышал, что если разжать пальцы, то взрыва не миновать. Но, как идиот, стоял с вытянутой рукой, сжимая этот ребристый ужас. — Террорист!!! — раздался женский крик где-то рядом, и я ощутил увесистый удар сумкой по плечу.
Боясь выронить гранату, попытался что-то объяснить, но разве только что пережившие стресс вслушиваются в голос рассудка? Чей-то кулак больно смазал меня по уху. Господи, я не удержу её и тогда беды не миновать. В отдалении мелькали фуражки полицейских и зелёные береты жандармов. Меня толкали, пытались сбить с ног. Нет, помощи от полиции не дождаться. Ещё мгновение и я выпущу из рук гранату. Не раздумывая, подчиняясь безрассудному инстинкту, до боли сжимая затёкшие пальцы, я наотмашь ударил, да простит он мне, какого-то, растрёпанного мужика, загородившего мне узкий спасительный проход между рядами стоек, и вырвался на одну
из боковых улочек. Некогда объяснять, некогда. На моё счастье и на этих, примыкающих к базару¬
загаженных улочках, народу хватало. Значит, стрелять в след не будут. Отбегу подальше от людей и сдамся. Господи, ну почему в этом районе столько людей?! Я не выдержу, — пальцы предательски скользили по потному металлу. Поворот, опять поворот. Совсем спёрло дыхание. Тупик. — Пошёл вон! -заорал какому-то мальчишке лет пяти. Он испуганно заморгал, заревел, бросил свой жёлтый пластмассовый велосипед и побежал в соседний двор. Всё, не могу больше. Я прислонился к стене, затем сполз на перевёрнутый мусорный бак, не замечая отбросов и резкой вони, исходящей от этой помойки, — заплакал.
Господи, ну за что мне всё это? А пальцы уже не чувствовали металл. Граната медленно, но целенаправленно сползала вниз. Я ещё успел заметить в конце двора ворвавшихся жандармов, когда граната выпала из моей руки и …
Рука занемела. Я тяжело дышал, сидя на скамейке. В паре метров от меня начинался песочный пляж. В безоблачном небе лениво парили чайки, изредка бросая, видимо, ругательства нам, рождённым ползать по этой не усыпанной лепестками миндаля земле. Волны с шумом набегали на берег. Кто- то играл в бадминтон, кто-то ловил пёстрый мяч, а кто-то, я имею в виду себя, судорожно пытался сопоставить себя с окружающей пасторальной картинкой. Хотя, какая пастораль на пляже? Ну, да Бог с ним. Я сам себя понимал. Вернее, не понимал, но очень надеялся разобраться со всей этой чертовщиной.
Кабинет Фимки мало чем отличался от кабинета главврача, в котором началась вся эта история. Разве что его объём несколько стеснял объёмного Фиму. Мы сидели, разделяемые столом и нервно курили. — Мне нечего тебе сказать, — наконец, изрёк Фима. То, что ты рассказал … вполне … прогрессирующие симптомы. Но… Чёрт! Он затушил сигарету. Мы же вот -вот должны договор подписать.
— Причём тут договор?! — заорал я. -Мне приговор грозит — чокнуться могу, а ты только о своём
«проекте».
— Во -первых, не ори. Во -вторых, о нашем, - Фимка потёр переносицу, затем неторопливо протёр салфеткой очки. — Дело в том … Он встал, с трудом переместившись из кресла к входной двери. Выглянул. Запер и сел на жёсткий стул рядом со мной. — Видишь ли … Громко зазвонил телефон на рабочем столе и мой мобильник в кармане. Мы почти синхронно схватили трубки. — Алло, ¬ прорычал Фимка. — Говорите. Я тоже безуспешно пытался услышать абонента. Мы посмотрели друг на друга. — Т… ты тоже, — предположил я. — Да… видишь ли… у меня нечто такое наблюдается. Поэтому, не знаю, что тебе сказать. Мне трудно, тебе что-либо сказать, раз и я сам. Тьфу, чёрт?
— Но почему у нас одновременно, Фим? Мы же не могли одновременно помешаться?
— Видишь ли, -мямлил Фимка. -Случаи массового помешательства имели место в истории. Но это нечто иное. А вот так, выборочно … Не знаю, не знаю. Я уже, мать твою, ничего не знаю!
— А, может быть, блеснул я эрудицией, — это какие-то психотропные средства?
— Какие средства! -взвыл Фимка. Ещё инопланетян вспомни, литератор.
В этом «литератор» я уловил издёвку, и не преминул вставить: — что ж это ты без «литератора» обойтись не мог?
— Ладно, замяли, — вздохнул Фимка. — Нам грызня, ни к чему. Выкарабкиваться надо.
— А, может, — опять пришло в мою голову, — гипноз. Слушай, может быть, какая-то сволочь на расстоянии генерирует?
— Чушь, — припечатал Ефим. — Чушь и развивающаяся паранойя. Цель? Кто мы? Никто, в сущности. Или я чего-то не знаю, и ты обладаешь государственным секретами? Поделись, и мне легче станет.
— Да, пошёл бы ты, — вяло огрызнулся я. — Но что-то ведь происходит. Должен быть хоть какой¬-
то смысл.
— Должен, — погрустнел Фимка.
— Так может в полицию заявить?
— Бред. И что ты им скажешь? Тебя оттуда, наивный ты мой, прямо в психушку и увезут.
— Так что же, делать — Фим? Ты же психиатр, — чёрт тебя возьми!
— Боюсь, -мрачно
