Суицид бессмертной души творческого тела? Только подтверждают правило. Да мне и самому не хочется признавать этот факт. Но факт, он и для ферзя факт. Нелепость. Согласен. Ведь нелепость, это мощный пинок под зад, стимулирующий тебя активно включиться в игру. Играй, мой милый. Играй. И тебе повезёт на каком-то этапе обрести тот комфорт, который положен тебе по условиям (пусть они тебе и неизвестны) игры.
Кто знает, может именно ты проходная пешка? В игре ведь главное по большому счёту не результат, верно? А сам процесс игры. Вот и играй пока не упадёшь, или не добредёшь, до своего финиша. Так вот. Удачи тебе, пешка господня. Аминь.
А на столе, в чуть освещённом пространстве, от тусклой настольной лапы, раскинула лепестки
крыльев ночная бабочка. Или это мой ангел, умаявшись, прилёг отдохнуть. Беспечный. Его ведь сейчас так просто… Я водрузил на нос свалившиеся на книгу очки. А. может быть, это не бабочка, а тля? Нет, всё же бабочка. Как там имя её?
Господи, ну, где же Фима, с его кофе? Или он специально не торопился, чтобы я всё-таки всё это прочёл. Фимка хорошо знал, что если я уже за что-то взялся, то доведу дело до конца. А до конца было совсем уже немного листов. Как хочется, побыстрее закрыть последний лист и выйти за ворота этой абсурдной зависимости. Хотя, кто мешает мне уже сейчас встать и оборвать возникшую связь между его пациентами и мной? Вот же соблазн. Но этот чёртов психиатр прав, я буду затем терзать себя, если не выполню хотя бы, малость. Прочесть до конца. Я подошёл к двери. Прислушался. Тишина. Спячка. Погружённость в искусственный вакуум. Вздохнув
и обматерив в мыслях друга, а заодно себя, взял следующую страницу.
«Предрассветье».
Я люблю предрассветную тишину уставшего города. Когда, казалось бы, всё замерло в предчувствии неизбежного пробуждения. Хотя нет, не всё. Вон прислонившись к стене спящего дома, как джина из бутылки, выплёскивает из саксофона музыкант мелодию на пустынные, освящённые лишь блеклой луной улицы. Кто он? Неважно. Радостно ему или тоскливо до озноба в каждом щемящем звуке. Ведь он не валяется бездомно на отсыревших листьях, закутавшись в них, словно в потёртую, кем -то выброшенную на свалку перину. Не цепляется за возможность согреть своё одиночество дешёвой смердящей водкой. О, нет. Он играет. Колдует. Ворожит музыкой. И она ползёт с лёгкой дымкой предутреннего тумана, цепляется за электропровода, провисает на ветвях вечнозелёных деревьев.
Клубится музыка, обволакивая дома, проникает в неплотно запертые двери и окна. И вот уже не одиноко ни ей, ни нам, спящим под неё клокот и мягкий плеск звуков — волн. Ни самому саксофонисту. Да и, наверное, и тому бездомному псу, который уже не бредёт, не семенит, понуро опустив голову и прижав облезлый хвост к тощим ягодицам, а кажется, парит в этой волшебной дымке, перебирая по воздуху лапами. Туда, на восток. Это, видимо, зовёт его неведомый инстинкт в сторону зарождающегося неведомо где и как нового мира. Кто-то надёжно хранит тайну ВЕЛИКОГО знания. Инстинкта. Необъяснимого предчувствия. Предощущения. Но «от многих знаний, многие печали».
Поэтому истина, какая бы она ни была, надёжно скрыта от нас. И слава Богу. Ведь поиск истины, важнее её самой. Вот её и скрывает. растворяет в себе туман. А, может быть, это музыка скрывает, её, задевая наше чувственное «Я»? Провоцирует? Да нет, чушь. Музыка, это музыка. Газетный лист, прошуршавший по брусчатке, всего лишь газетный лист. Вчерашний. И это хорошо, что вчерашний. И хорошо, что не дано предугадать завтрашние новости, завтрашнюю радость, заботы и удары судьбы. А туман уплывает. Нехотя, не спешно. Но … уплывает и музыка. Уплывает. Вчера, превращая в СЕГОДНЯ. Здравствуй, зарождающийся, ещё пока беспомощный предутренний свет.
Я люблю вас, последние минуты предрассветья. Это, возможно иррационально и не умно, но, кто знает, что такое истина? Сейчас, именно сейчас имеет право другое чувство. И не будем оспаривать. Будем
-
просто любить то, что нам любить дано, без бессмысленного спора. И будем хоть капельку счастливы от того, что любим.
Тут дверь распахивается и Фимка торжественно вносит две джезвы. Откуда-то из недр стола выуживает две фарфоровые чашки.
— Кофе, да ещё так мучительно сооружаемый, пить из разовых стаканчиков пошло, — изрекает он, наполняя фарфор ароматным чёрным варевом. —- Прочёл?
— Я, аккуратно подровняв листы, закрыл папку.
— А кем они были в прошлой жизни?
Фимка скосил взгляд на папку. — В прошлой, говоришь.
— Ну, хотя бы тот, про палача.
— Профсоюзным лидером среднего звена. И самое интересное, я с ним беседовал, действительно считает себя палачом. Вернее, его воплощённым духом. Ведь палач умер, а вот дух живёт. В нём. Да, шутки мозга, это старик такое … Не поверишь. А тот, что миниатюры — обалдеешь. Бывший офицер полиции. Метаморфоза. А вот тут, у нас -Фима достал толстую папку, — такое, что Хичкок рядом не стоял. Мороз по коже.
— Стоп, старик. В другой раз, ладно? Дай переварить то, что уже есть.
— Хм, — опять привычно хмыкнул мой психический доктор. — Конечно. Не с твоей психикой. Ты у нас натура тонкая, впечатлительная. Хотя, поэтому ты и сможешь поднять эту тему. Берёшься?
Я глубоко затянулся уже чёрт знает какой по счёту сигаретой. — Возможно. Дай переварить.
— У меня тут материала, -продолжал доктор, — на целый том хватит. Плюс иллюстрации. Тема не избитая. А об авторах и говорить нечего. Ты, хоть, понимаешь, какое великое дело провернуть можно?
— Ну, а морально, -поддел я, -врачебная этика. Тайна.
— Э, ну, ты даёшь. Ещё скажи -тайна исповеди. Всё ведь чисто. Идея блестящая. Без имён авторов, лишь ссылкой на их теперешний э… статус. Да и цель — то благая.
Я встал у окна. По стеклу сбегали капли долгожданного дождя. Зима. Вон на аллее почернел ряд деревьев, лишившись зелёной оболочки, а другие, вот чудо этой земли, пестрели яркими цветами. Цветы на деревьях. Абсурд. Как и абсурдно всё, включая, этот «дом печали», да и самого
«бизнес — психиатра». Фимку. Что с нами делает жизнь? С ним, со мной? Психология рынка. А ведь раньше всё это не занимало так много места в нашей жизни. Может, стареем? Спешим успеть? Схватить за хвост уплывающую мечту?
— Так, ты, решил?
— Решил.
— Ну…
— Подумать решил.
— Ну, ты, и лопух. Я же тебе всё на тарелочке … Ладно … давай допьём. Суббота. Тишь, гладь, но и нам пора поддать. Видишь, в рифму заговорил. С кем поведёшься, — отпустил он сомнительный комплимент то ли мне, то ли своим подопечным. — Ладно, иди. Уже автобусы пошли. Я сейчас позвоню, и санитар выпустит. — Но долго не думай. Товар, хоть не скоропортящийся, но всё же … Вдруг ещё кому-то в голову придёт. Тьфу — тьфу. Мечта, она птица трепетная, упустишь и ….
Боже, как свободно дышится за дверями клиники. Или это просто освежает очищенный дождём воздух? Да какая разница от чего становится легче. Главное, что становится. Два мира, разделённые дверями и забором. Как они близки и как далеки один от другого. К чёрту. Не думать ни о чём. Не сейчас. Пойду- ка в кафе, — пришла мысль. В небольшое. На улице Шенкин или на Дизенгофф. Буду сидеть у окна, и смотреть на капли, растекающиеся по плитам, подсвеченным
неоном, стучащие по пластмассовому столику и стекающие с огромного зонта на пластмассовый стул. На яркие зонтики и на тех, кто под ними. И мне не будет тоскливо. Наоборот. Грусть пройдёт и чистый, такой редкий для Тель-Авива воздух, развеет тяжесть, очистит душу, которая, наверное
всё-таки есть. Не обращая внимания на усиливающийся дождь, как в детстве хлюпая по лужам, я неторопливо шёл в направлении остановки.
К автобусу, который довезёт меня в Тель-Авив. В уютное, уже ощутимое мною кафе
и к столику у окна, где я буду наблюдать знакомый, но такой новый, неуловимо меняющийся, окружающий нас фон. Понимает ли доктор Фима, что чистоте цели и средства должны быть не менее чисты? Наверное, понимает. Но в этом-то и все мы. В этом. И, дай бог, чтобы всё оставалось, как прежде, наполняя нас возбуждающим противоречием жизни.
Но, все благие намерения обычно благополучно испаряются. Проект нас закрутил. Всё происходило
довольно быстро. В основном чистка уже набранного материала. Фимка лучился энергией, а я, честно говоря, так и
Все благие намерения, увы, разбиваются о рифы повседневной
мягкотелости. Я, конечно, сужу по себе. Не обобщая. Но всё же … В общем, я так и не смог отказать при очередной встрече Фимке в реализации его «проекта». Работа шла не смог отделаться от мучивших меня сомнений. Хотя и старался загонять их поглубже, чтобы не мешать работе. Как и что делал Фимка я точно не знаю, видимо, дела у него шли успешно, и он то и дело поторапливал меня. Но, возможно, я так углубился в собранный материал, а возможно моя впечатлительность оказалась сильнее предполагаемой, но чувство тревожной дискомфортности, всё сильнее овладевало мной. Уже не так легко и стремительно входил по вечерам в подъезд своего дома. Не спешил преодолевать в темноте участки лестничного марша, до очередного нажатия кнопки света. Я стал более раздражителен, но это видимо сказывалась усталость, напряжённый темп, заданный Фимкой.
Не хватало катастрофически времени ни на что, включая и мою последнюю пассию Габи. Габриэлу. Всё это, конечно, не благоприятствовало «здоровому» образу жизни. А тут ещё непонятные ночные звонки. Вот уже неделю какой-то ублюдок настойчиво в часа два ночи звонит и молчит в трубку. Ну и чёрт с ним! Но на всякий случай, как в каком- то глупом фильме снимаю с предохранителя пистолет и осторожно, стараясь не скрипеть подошвами, заглядываю в тёмные углы, делаю инспекцию кухни, спальни и прилегающих к ним ванне и туалету. Везде оставляю
зажжённый свет и лишь затем возвращаюсь, закрываю на ключ дверь и, ставя на предохранитель мой «иерихо», приспосабливаюсь к ритму моего жилья. Я не страдаю паранойей. По крайней мере, хотелось бы в это верить. Это всё моя впечатлительность и ночные звонки.
Это ведь не плод моего воображения. Или всё- таки … Неужели наше подсознание может выкидывать такие достоверные фокусы? Я ничего не сказал даже Фимке, а Габи и подавно. Они сочтут меня психом. Но если откровенно, перед самим собой, то … я стал бояться спать с выключенным светом. От ужаса и ощущения чего-то ледяного в области сердца. Инстинктивно светом. Позавчера проснулся в полной темноте от рвущегося из меня крика попытался согреть ладонью, прикрыть его, но какая-то неведомая сила отодвигала мою руку. И так несколько раз. Нет, я не видел никакого, никаких призраков, но ощущал присутствие чего-то ужасного. Крик рвался из меня, но не выходил выхода. Затем я явно увидел и услышал щелчки непонятных заслонок и на каждой из них по букве алфавита.
Попытка вскочить с кровати к успеху не привела. На букве <<Ж», вдруг ощутил, что через открывшуюся точку на правой руке, чуть ниже большого пальца, меня вдруг начало уносить в пространство с головокружительной скоростью и тогда, в отчаянии вцепился что было сил в кроватную раму. Дико горели руки. Я ведь отчётливо помню (неужели это бред?) как не мог успокоить жжение, пока не подставил руки под струи холодной воды из кухонного крана. Также
