отчётливо помню шипение от соприкосновения воды и рук. Боль прошла. Я уснул. Вернее, провалился в сон и весь следующий день с трудом приходил в себя. С тех пор у меня по вечерам и ночам не
гаснет в салоне свет. Поможет ли? Вчера, слава Богу, кроме уже ставшего привычным ночного звонка, происшествий не было. Но я стал бояться приближения сна, чем изводил себя ещё больше. Ну, ничего, скоро сдадим материал издателю. Фима говорит, что уже все технические детали утряс. И, может быть, тогда я избавлюсь от всего этого … этого… не знаю, как назвать моё сегодняшнее состояние. Может -предупреждение? Закон погружения? Как в театре, когда актёр погружается в предлагаемые обстоятельства. Но актёр контролирует себя. Иначе, он может так и не выйти из образа, а переместиться со сцены в психушку. А что, запросто. Такие случаи уже бывали. А меня, то погружает в жуткий абсурд, то выплёскивает обратно. Но беда в том, что этих погружений становится всё больше, а сил вырваться, чтобы глотнуть свежий воздух рассудка всё меньше и меньше. Нет, я решительно взялся за телефон. Один ночевать не буду. Набирая номер, осторожно выглянул в окно. Надо взять себя в руки. Так ведь недолго стать не партнёром Фимке, а его потенциальным клиентом. — Да, — услышал я голос Габи. -Ты где пропал? — С проектом замотался. Я же тебе говорил. Но сегодня хочу всё бросить и приехать. Ты как, примешь? — Ну, если только с мороженным, — пошутила Габи. — Я тебе две коробки куплю, жди.
Плотно задвинув шторы, проверил окно на кухне. В прихожей взглянул на себя в зеркало. Если убрать нервный блеск в глазах, то вполне добропорядочный, без намёка на сдвиг и даже симпатичный, хотя и несколько усталый человек. Главное — скрыть душевное смятение и не оставаться наедине с собой. Вернув пистолет в наплечную кобуру, и накинув поверх много — карманный жилет, я поспешил преодолеть несколько лестничных пролётов пока не успел погаснуть контрольный подъездный свет. На улице я старался не выходить из освящённых пространств. Это глупо, -уговаривал я себя, но тёмные участки, которые всё же, приходилось преодолевать не приятно холодили спину и затылок, словно ощущал чей - то невидимый не доброжелательный взгляд. В открытом мини-кафе я купил пару коробочек мороженого фирмы «Штраус». Габи, предпочитала именно его и пачку табака для трубки.
— Бред. — думал я. Всё обычно, спокойно. Но почему же так ноет и не доброе предчувствие не даёт расслабиться и провести приятный вечер в уютной квартирке Габи? Ведь мне всегда там было хорошо и уютно. Сидеть в глубоком старом кресле на «пентхаузе», а проще — крыше, на которую выходила дверь комнаты. Дышать прохладой вечера и запахом средиземноморского пряного ветерка. Слушать попыхивание трубки, шелест листьев, разросшейся пальмы» о бетонный парапет и попивая джин с тоником, обнимать упругое тело Габриэлы. Подошёл троллейбус. Я быстро
-
вошёл, занял свободное у окна место и постарался отстраниться от своих страхов, рассматривая
оживлённые в это время тель-авивские улицы.
Выпавшее на сегодня дежурство не очень расстроило Фиму. Особых планов на вечер не было. Так что можно вполне комфортно провести эту ночь в клинике за кофе и сигарами. В дни дежурств он позволял побаловать себя -любимого. Почему нет? Да и дела дневные прошли успешно. Поспорили, правда, с издателем по поводу процентов. Но как без этого? Но, в общем, дело шло к завершению. Да и рекламку неплохую запустили в газеты и интернет. И скандальчик организовали, чтобы интерес подогреть. Статейку в газете разгромно- заказную. Нечего вроде не упустил. Что ж ставки сделаны. 0н заглянул в «галерею». Остановился у полотен пациентов. Какой, однако, разброс фобий. От безмятежной пасторали, до прямо -таки чудищ Босха. Интересно, что эти картины могут поведать человеку не знакомому с пред историей их написания, не знающему авторов так, как их знает он? Он вдруг поёжился от ощущения, что кто-то смотрит ему в спину. Резко обернулся. Никого. Да, местечко. Даже у меня дрожь пробегает.
Едва уловимый звук заставил его обернуться. То ли игра света, то ли просто показалось, что кто- то, пристально, но прямо сверлит его взглядом. Опять резкий поворот головы и смутная фиксация какой-то тени, мелькнувшей за поворот коридора.
— Фу, чёрт, мерещится. Выпить надо. Вот через часик все угомоняться и с кофейком грамм сто¬ пятьдесят под сигару. Все глюки и пройдут, переутомился. Психиатр тоже ведь живой, а не из пластика и силикона. Он уже повернулся, чтобы выйти из «галереи», когда прямо физически ощутил чей-то злобный взгляд. На него, прищуриваясь, смотрел жёлтый глаз демона с картины на против и, — вот уж что• творит усталость, кажется, подмигнул ему зеленовато — чёрным зрачком. — Тьфу, тьфу, — сплюнул Фима, поёживаясь и засунув в карманы, вдруг озябшие руки, быстро покинув помещение. В кабинете надрывался телефон. — Алло? Дежурный врач
В недоумении опустил молчащую трубку. Из коридора послышался грохот бегущих ног. Дверь в кабинет распахнулась, и в помещение ворвались два дюжих санитара. Один из них, запыхавшись, сипло спросил: — Что случилось, док? — Ничего, вроде, — недоумённо повёл могучими плечами Ефим. — А что?
— А в окне у вас что? — спросил рыжий, с переломанным носом бугай. Фима повернулся в сторону окна и ощутил, что пол поменялся местом с потолком.
— Вырубился, — изрёк рыжий, поглаживая резиновую дубинку. — Но, ты, — обратился к более низкому, но не менее шкаф образному партнёру с иссиня-чёрной густой шевелюрой, ¬укольчик сделай. Такой бугай быстро отойти сможет. Черноволосый ловко справился со своей задачей. — Ну, понесли. Взявшись за ноги и за руки, отключившегося доктора, они поволокли безвольное, грузное тело на выход. Опять зазвонил телефон. Но взять трубку было уже некому.
Фимка медленно приходил с себя. Глаза резало от яркого света хирургической лампы. Руки и ноги были накрепко привязаны к поручням хирургического стола. Рот заклеен пластырем. Фима скосил влево глаза и увидел давнишних санитаров в зелёных хирургических халатах. Рыжий улыбался, черноволосый, с удовольствием затягивался фиминой сигарой, за пятьдесят шекелей и, поминутно сплёвывал на сверкающий чистотой кафельный пол.
— Очнулся? — заботливо осведомился рыжий. Ну, и ладненько. Сейчас приступим. — Что? Сказать что-то хочешь? Нет, дорогой. Без кляпа ты орать будешь. Если тебе рот открывать, то нам придётся уши затыкать. К чему столько проблем, верно? Черноволосый заржал. — Вот только маэстро подойдёт и начнём. Фима рвался изо всех сил, но путы были слишком крепки даже для его немалых сил. Мозг отказывался понимать, принимать происходящее. В помещении появился ещё Некто. Лицо его скрывал красный палаческий капюшон. Он подошёл к распростёртому пленнику. Нежно потрепал его по бородатой щеке. — Хороший экземпляр-
— Хрипло засмеялся он. — А то всё какие-то хлюпики попадались. Фу, жар -то какой от этой
лампы. Он стянул капюшон, обнажая под ним маску Арлекина, шута. — Приступим, — он протянул руку в красной, доходящей до локтя перчатке и, сверкая, отражаясь и искрясь под мощным светом, в его ладонь лёг отточенный скальпель. рядом с Арлекином оказался рыжий с пилкой. — Да, дорогой, — изрёк «Арлекин» -Тебе выпала великая честь послужить человечеству. Давно, понимаешь, хочу провести операцию по видоизменению мозга. Что, и как влияет на процесс, ведущий к изменению его функций. Теоретически вывел, а вот практики маловато. Да и клиентура с нарушениями, хлюпики. А ты, мужик, крепкий. Вот я и подумал, что если к твоему левому полушарию попытаться привить участок мозга шизофреника с параноидным синдромом … Что мы знаем о человеке? Историю свою и своего развития ведь воспроизвёл он сам. А ведь человек, не СОЗДАТЕЛЬ, ему свойственно ошибаться. Ведь любой вывод и как следствие, закон, выведенный нами не безупречен. Ведь что такое логика? Это только наша жалкая попытка навести хоть какой-то порядок вещей, доступный нашему пониманию. Так к чему рамки? Чтобы скрыть бескрайний ужас не понимаемого?
Наука… хе… хе … Ничтo иное, как искусственно созданная самозащита. Не более. Вы следите за мыслью? Знание — ужасно. Мы не желаем, подсознательно пытаясь защитить свой мозг- знать. Знание сила. Знание — бессилие. Знание — безумие и смерть. Знающие, опасны. Ведь не зря псих больницы стали приютом для Знающих. Но мне кажется, что лекция затянулась. Вы должны гордиться, что послужите науке. И так, начнём, пожалуй. Он быстро подошёл к фимкиной голове и сделал быстрый дугообразный надрез. Дикая боль пронзила мозг, часть скальпа поползла на расширенные от ужаса, выпученные глаза. С нечеловеческой силой Ефим оборвал путы, по инерции угодив своим пудовым кулачищем прямо в истекающее гримом лицо «Арлекина». Ефим был страшен. Как сам восставший из глубин ада бог Безумия. Он катнул стол в сторону остолбеневших ассистентов и с окровавленной головой бросился к двери.
Он бежал тяжело, грузно, задыхаясь. Сигареты, кофе и спиртное, явно не помощники в борьбе за выживание. За спиной приближались очнувшиеся санитары. Фимка успел вскочить в лифт и нажать на кнопку. Грохали кулаки санитаров в дверь, но лифт уже плавно поднимался на верхние этажи к спасительному кабинету. Главное, не потерять сознание. Главное, не упасть. Из последних сил он проскочил в кабинет. Телефон. Позвонить. Он уже держал в руке телефонную трубку, когда дверь кабинета распахнулась, и ворвались два дюжих санитара. Один из них, с трудом переводя
дыхание спросил: -Что случилось док?
— Ничего вроде. А что? — не понял Фима.
— Так кнопка вызова сработала, — пояснил рыжий, с перебитым носом. — Пациенты по палатам, а тут вызов. — Мы и рванули. Мало ли что, — поддакнул второй черноволосый санитар.
— Я не вызывал. Что-то видно в системе связи. Завтра надо будет техника вызвать. Я в журнале дежурств запишу. Спасибо.
— Так мы пойдём? Там баскетбол по телеку. Если что, вы на мобильник звоните. Надёжней. Санитары ушли. Пронзительно зазвонил телефон. Фимка схватил трубку.
— Да? Говорите! Со злостью швырнул трубку на рычаг. — Дурдом. Дурдом и есть. Пора кофей варить.
Вечер на удивление проходил по устоявшемуся сценарию. Изменений, слава Богу,
не произошло. И я понемногу успокоился. Оттаял, как говорят. Всё было, как всегда. Хорошо было. Габи запекла курицу с черносливом и базиликом. Мы лакомились привезённым мороженым и друг другом. Пили традиционный для нас в это время года джин тоник и дышали, чудом долетевшим к нам бризом, с вкраплением ароматного трубочного табака «Да Винчи». Дневные, убаюканные приятным вечером страхи, казались никчемными, надуманными. И, видимо, благодаря им, впервые мелькнула мысль, не закрепить ли подобные вечера, переехав к Габи? Наконец, когда мы
погрузились в липкие лапы южного сна, часы уже отсвечивали третий час ночи. И если бы не резкий, шокирующий спросонья телефонный звонок, я, конечно, так бы наслаждался в тёплых объятиях Габриэлы. Стараясь не потревожить её сон, ужом выскользнул из-под лианы -руки и подскочил к телефону.-Алло? Говорите. Тьфу, чёрт возьми. И тут достали.
Открыл холодильник, из большой бутыли отхлебнул холодной колы,
