Моя Богиня. Несентиментальный роман. Часть вторая

будущее предупредительный совет своим молодым соотечественникам, вдруг вздумавшим обзавестись семьёй: «Жена - не рукавица: с белой ручки не стряхнёшь и за пояс не запхнёшь». А народ российский про это говорит ещё точнее, образнее и ярче: «Назвался груздем - полезай в кузов». Что в переводе на бытовой язык означает: «Обнадёжил девушку - женись, сукин сын, не води её, как глупую тёлку, за нос, не корми обещаниями и намёками. Взваливай груз семейной ответственности на себя - и тащи его безропотно до самой смерти…»

12

Словом, не ясно было даже и самому Кремнёву, когда бы он с духом собрался и к Мезенцевой подошёл, и предложил ей дружбу вечную и любовь до гроба, - если б о том не позаботился Сам Господь, организовавший им скорую встречу. И случилась она вот как: опишем её подробно.
На исходе второй недели после приезда в Москву, 19 сентября, если быть совсем точным, наш Максим в районе 15-ти часов по времени решил спуститься в столовую в цокольный этаж зоны «В» - чтобы плотно пообедать там перед очередной тренировкой, которая начиналась в 17.00 для всех спортсменов Центральной секции. Он вышел из блока в тапочках и тренировочном костюме, не спеша подошёл к центральному холлу, вызвал лифт, чтобы спуститься вниз, и замер в ожидании, посматривая на сигнальные лампочки. Обычная процедура для обитателей верхних этажей Дома студентов, крепко привязанных к подъёмникам.
Здесь надо сказать, пояснить читателям, что лифты в общежитии Главного здания, останавливавшиеся на каждом этаже, ходили чрезвычайно медленно: их приходилось ждать. Порою - долго из-за обилия студентов. Днём же с лифтами и вовсе была беда: они набивались под завязку внизу и до верха добирались с трудом и с большими задержками. Потому что были маленькими, рассчитанными на восемь человек всего. И было их не много. А желающих подняться даже и на нижние и средние этажи было немерено в учебные дни: 18-ть огромных Т-образных этажей насчитывалось в зонах «Б» и «В», как-никак, плюс четыре четырёхэтажные башни. Десятки тысяч жильцов проживали в Доме студентов…

Минут через пять лифт подошёл, наконец, и Максим благополучно спустился вниз, на первый этаж лифтового холла, душного, крохотного и шумного в дневные часы, плотно забитого возвращавшимися с занятий студентами, что обступили выходивших из лифта товарищей с двух сторон, ругались, нервничали, толкались локтями, намереваясь первыми заскочить в освободившуюся кабину и поскорее подняться к себе на этаж, опередив всех остальных ждущих… Продравшись сквозь них на выход, Максим выбрался из толчеи и духоты в коридор, где было потише и попросторнее, и легко дышалось… и вот там-то, в коридоре первого этажа зоны «В», он почти что лоб в лоб и столкнулся с Мезенцевой, домой возвращавшейся с улицы с дамской сумочкой на плече и широким уверенным шагом направлявшейся к лифтам…

Героя нашего будто горячей живой водой окатили из шланга, когда он БОГИНЮ свою увидел после 2-месячной летней разлуки, когда почувствовал рядом запах тела её и духов, - так ему вдруг стало празднично и хорошо внутри от созерцания её красоты, и сладко, и томно, и душно, и жутко одновременно. Почудилось в очередной раз, что такого восторга и счастья душевного он не испытывал ранее никогда - даже и после прочтения своей фамилии в списках зачисленных на истфак абитуриентов!…
Пару-тройку секунд, не более, они, сблизившись, пристально смотрели в глаза друг другу, взглядами прожигали один другого насквозь, после чего разошлись: Кремнёв направился на выход из зоны, Мезенцева, наоборот, - в лифтовый холл свернула, до отказа забитый студентами. Там она подошла к стенке, остановилась у двери лифтовой шахты в ожидании очереди, чтобы подняться к себе на этаж, замерла на мгновенье, задумалась. А ополоумевший от радости Максим, отойдя метров десять от лифтов, вдруг неожиданно остановился в проходе, будто что-то важное вспомнил или, наоборот, потерял, и на него один за другим стали налетать со спины и боков студенты, которым он загораживал путь… После очередного толчка и окрика недовольного он, наконец опомнившийся и вокруг себя не видевший никого, вдруг резко развернулся и засеменил назад сквозь толпу, повинуясь внутреннему влечению. Вернувшись к лифтам, он крадучись подошёл к холлу, остановился у угловой стенки, потом осторожно выглянул из-за неё - и сразу же увидел Таню, в толпе ожидавшую лифт.
Она была прелесть как хороша в ту минуту в сравнение с остальными ждущими, в окружении которых стояла, и кого Максим просто не видел, не замечал, которые, мелкие и ничтожные как лилипуты, терялись и исчезали на её царственном фоне. Отдохнувшая, смуглая, яркая и желанная, высокая и ладно скроенная на загляденье, статная, мощная и уверенная в себе, раскрасневшаяся и распаренная после прогулки, девственно-чистая, умная, гордая и непорочная, четверокурсница-Мезенцева царевну именно и напоминала в окружении своих многочисленных слуг, взиравших на неё завистливо и подобострастно. Заметно выделяясь в толпе ростом и внешним видом, она по-царски излучала окрест себя здоровье, энергию и божественный свет, дивные запахи осени и тепло, силу внутреннюю - да какую! - надменность и молодой задор, перемешанный с оптимизмом, с верою в собственную значимость и красоту. И тайное, пусть и неосознанное до конца желание властвовать над людьми в недалёком будущем, возвышаться и повелевать. Глаза её карие были чуть сощурены от нетерпения - и от неудовольствия, что приходится стоять и ждать с толпою вместе, и, одновременно, были огненно-жгучи, ясны и остры, как колодцы глубоки, чисты и прекрасны. Они столько таили в себе душевного жара, чувственной лавы и страсти, воли, надежды, любви, наследственного самообладания, самолюбия и гордыни, которую было не истребить, не спрятать за девичьей кротостью, - что не всякий молодой человек, даже и самый опытный и крутой, самый норовистый и важный, выдержал бы их напора и мощи.
Под стать хозяйке была и её одежда, подчёркивавшая её красоту. Одета Таня была в модный серый плащ трапециевидной формы, узкий в плечах и необычайно широкий и просторный внизу, дорогой, вероятно, и хорошо под неё подогнанный, поднятый воротник которого утопал в её распущенных каштановых волосах, заметно подкрашенных хной для придания золотистого блеска. Из-под плаща выглядывали новые кожаные сапоги чёрного цвета на каблуках, высокие голенища которых возле щиколоток были изящно собраны гармошкой. И сумка висела модная на её плечах, и изящный шёлковый шарфик украшал её шею!!!
«Богиня! Как есть богиня!» - мысленно шептал оторопевший от страха и восторга Максим, до краёв наполненный вдруг свалившимся на него счастьем. Он стоял и дурел от “мимолётного видения”, от созерцания “гения чистой красоты”, глаз не мог от Мезенцевой оторвать, грациозно застывшей у стенки как музейная статуя на постаменте - для всеобщего обозрения и ликования будто бы, для вдохновения, зависти и любви. Гордясь и любуясь БОГИНЕЙ СЕРДЦА во все глаза, заряжаясь её неземной красотой, статью, мощью и силой, он одновременно видел и сознавал (самовлюблённым павлином не был) всю собственную ущербность и мелкоту в сравнение с Таней. Понимал к стыду и ужасу своему, что не ровня он ей, не пара со своим низким социальным статусом и таким же низким ростом и худеньким телосложением. Разница в росте, статусе и одеянии особенно сильно были заметны и контрастировали теперь, когда его избранница была в дорогих сапогах на платформе и каблуках и широком модном плаще, а сам он - в стоптанных тапках и тренировочном костюме. Она была и выше, и тяжелее, и знатнее его - со стороны это было так заметно…

Сколько времени простоял так Максим, из-за угла любуясь своей Татьяной? - Бог весть. Не более минуты, наверное. Однако под воздействием его жаром пышущих глаз, прожигавших её насквозь как одухотворённый лазер, задумавшаяся Мезенцева вдруг вздрогнула и встрепенулась, вернулась в реальность из мечтательных грёз и повернула направо голову. И сразу же увидела следившего за ней Максима, по-детски прячущегося за углом, - и снисходительно ухмыльнулась от этого, скривила губы.
Ухмылки девушки Максим не увидел, впрочем, - и не расстроился из-за неё, не успел. Перетрусивший, он быстро спрятался за стенку, а потом и вовсе отошёл подальше от лифтов. После чего, вздохнув полной грудью и отчаянно тряхнув головой, он тихим шагом направился куда шёл - в столовую на обед, - весь светясь и горя изнутри ярким-преярким пламенем. Пламя было такое огромное и испепеляющее, будто его только что любовным керосином облили и подожгли - чтобы потом посмотреть, как долго будет Кремнёв духовным огнём гореть, и что после пожара от него останется…

13

Случайная встреча у лифтов стала воистину роковой: она взбудоражила и разворошила размеренную жизнь Максима как брошенная в дом граната, нарушила и перепутала все его 5-курсные архиважные и архи-нужные планы, со спортом связанные и практикой, дипломом и распределением. Нарушила и перепутала всё, одним словом, что и должно было определить в итоге его послеуниверситетское будущее, стоявшее на кону: светлое и радужное при определённых условиях и поведении, или же, наоборот, печальное. Вот куда и на что должны были уходить тогда все его напряжённые мысли и устремления, все его физические и духовные силы... Он же, дурачок малахольный, с того рокового момента ни о чём другом, кроме Мезенцевой, уже не думал, не горевал, не печалился, как другие его ровесники-студенты, не искал оптимальных для себя, будущего дипломированного специалиста-историка, путей для самореализации и закрепления в жизни, в профессии. Он, как капризный ребёнок, лишь страстно хотел быть рядом и только с ней - и всё! Чтобы видеть её постоянно, каждый Божий день, наслаждаться её красотой и статью… И в столовой он про неё, не переставая, думал после встречи у лифтов, и когда на тренировку шёл, и даже когда тренировался три часа кряду, по тартановым дорожкам ошалело бегал, он себе её представлял, царственно стоявшую в холле…

Не удивительно, что перед тем, как зайти в Манеж, он предварительно заскочил в Гуманитарный корпус, располагавшийся по соседству, и внимательно проглядел там расписание занятий 4-курсников возле Учебной части. Понял, что в течение всей недели у Мезенцевой будет по три пары ежедневно по расписанию, которые заканчиваются в 14,45.
«Значит, - мысленно стал соображать он, - после этого она оденется и пойдёт в общагу, не торопясь. Но перед этим зайдёт в столовую, скорее всего, - пообедает там с подругами. Все общажные так делают - делает и она… И дома, значит, она будет около четырёх часов, или чуть позже... Вот в это-то время мне её завтра и надо будет стоять и ждать возле её блока. Тянуть дальше нечего: глупо это…»

Именно таков был план, что созрел в голове у Кремнёва вечером 19 сентября - после прочтения расписания занятий Татьяны. С ним, с тем стихийно-рождённым планом, Максим тренировался сначала, с ним же вернулся с тренировки, с ним поужинал, купив колбасы и хлеба в буфете, с ним потом и заснул, всё время находясь при этом в каком-то куражно-восторженном состоянии.
И проснулся Максим тоже с ним, с ним и прожил полдня - до половины четвёртого