Моя Богиня. Несентиментальный роман. Часть вторая

встретились, разведённые по разным этажам и аудиториям... Уже в сентябре выяснилось, что Колька получил за сочинение 3-ку, Максим - 4-ку. Но по совокупности набранных баллов оба в итоге прошли - и стали студентами истфака.
И каково же было их удивление, замешанное на бурной радости, когда 31 августа они увидели друг друга в одной 425-й комнате общежития в 3-м корпусе ФДСа, куда их поселило руководство курса помимо воли: новичков всегда так селили - как Бог на душу пошлёт. Оба узнали, что отныне им предстояло не только вместе учиться, но ещё и бок о бок жить - спать на соседних койках то есть, вместе ужинать за одним столом, делить по-дружески вещи, конспекты и книги, радости и печали, а по утрам на занятия в Универ на переполненных автобусах вместе ездить, - чему никто из них не расстроился, разумеется. Наоборот - обрадовался знакомому уже человеку, с которым на абитуре сочинение вместе писал и даже посильную оказывал помощь…

4

В 425-ю комнату, помимо них двоих, руководством истфака были поселены, согласно внутренним правилам Дома студентов МГУ, и ещё три паренька-первокурсника: это Елисеев Сашка из Горького, про которого много писалось выше, Ахметзянов Рамзис из Казани и Серебряков Санёк из Прибалтики. Так они впятером и прожили весь первый год обучения - тихо и спокойно в целом, без больших неприятностей и проблем, которые случались порой у некоторых особо неуживчивых провинциалов. Общага есть общага, что там ни говори: не всем она показана по характеру и воспитанию. Ибо не каждый способен в большом коллективе жить, смирять ради других свои страсти, прихоти и желания; или же, наоборот, уметь противостоять толпе, понимай - оберегать-отстаивать драгоценную сущность свою, сохранять неповторимую божественную индивидуальность… Поэтому-то некоторым иногородним студентам-барчукам богатые родители снимали жильё в Москве: отдельные комнаты или даже квартиры, - этим отгораживая и уберегая своих изнеженных чад от тлетворного влияния коллектива.
Внутренняя идиллия 425-й комнаты, однако, оказалась временной и обманчивой. Ибо по окончании курса Меркуленко, Елисеев и Кремнёв остались уже втроём; сиречь осознанно захотели и дальше продолжать жить вместе, тесниться в одной комнате, - ибо каждого из них троих такое дружеское соседство вполне устраивало… Зато не устраивало оно Ахметзянова Рамзиса, скрытного, ушлого и на удивление жадного типа из породы людей “себе на уме”, переведшегося на истфак из Казанского университета, где перед этим он отучился два полных года, но что-то там ему не понравилось, не устроило: низкий образовательный уровень и провинциальный статус, видимо… Так вот, соседство русских парней ему, нацмену лукавому, хитрожопому, было категорически не по душе, как выяснилось, от которых он сознательно отгораживался целый год “высокой стеной”, жрал домашний изюм втихаря и все присылаемые ему из дома посылки. И не удивительно, что по окончании первого курса он, не раздумывая ни секунды, собрал вещи и переселился в комнату к братьям-татарам - и сразу же повеселел и расцвёл лицом: с единоверцами и едино-кровниками жить ему было гораздо спокойнее и приятнее во всех смыслах.
Ну а Саньку Серебрякова, красавчика из Литвы, как две капли воды похожего на актёра В.Коренева, сыгравшего Ихтиандра в фильме «Человек-амфибия», весной и вовсе отчислили из МГУ - за регулярные прогулы занятий, неуспеваемость и аморалку. Не захотел этот слабохарактерный, хотя и талантливый парень учиться у них по причине отсутствия воли, а хотел только по Москве ежедневно шататься этаким молодым франтом, деньги родительские просаживать в магазинах и кабаках, да амурные дела крутить с чокнутой аспиранткой-филологом - дочкой какого-то партийного вождя из Свердловска. Она-то и выжала из него все соки в итоге, законченная нимфоманка, от учёбы и друзей отвадила, стерва, от дисциплины. Она же его и на весь факультет ославила ближе к весне как аморального и без-совестного обольстителя, обманувшего-де её ожидания и надежды, убившего в ней веру в людей! Написала истеричное письмо-донос в деканат истфака, что студент-развратник Серебряков, паскудник и кобель, ещё осенью-де охмурил её и якобы силой склонил к сожительству, чистоты и девственности лишил, взамен клятвенно обещав жениться. Однако исполнять обещанного не собирается до сих пор, нелюдь о двух ногах, водит её за нос, якобы, с осени начиная, и только денежки из неё сосёт - и кровушку! Примите, мол, к негодяю меры, и срочно! Накажите его примерно, прохвоста и аморала, спасите её, несчастную мадам, затраханную нечестивцем! А то, мол, она может и дальше пойти в своём гневе - и выше. И тогда, дескать, меры будут приниматься уже лично к вам - равнодушным к бедам других чиновникам.
Бодаться с чумовой и мафиозной бабой не стали работники деканата: себе дороже вышло бы. И без-путного “кобеля”-Саньку они в итоге отчислили в середине марта по её клеветническому заявлению, помноженному на его прогулы. И на освободившееся место в комнате как раз и пришёл к ним Серёга Жигинас, который до этого с другими парнями жил, но что-то там у него не сложилось.
Западный украинец-хохол Жигинас два первых общеобразовательных курса учился с Меркуленко в одной группе и даже сидел с ним за одним столом. Подружился с ним на занятиях, регулярно начал бегать к нему в комнату по вечерам, познакомился там с Елисеевым и Кремнёвым. И упросил их весной первого курса взять его к себе жить вместо отчисленного Серебрякова, на что последние согласились, понимая прекрасно, что их не оставят втроём, что всё равно кого-то да подселят в порядке уплотнения. Так лучше уж знакомого Жигинаса взять новым соседом, проверенного человека, чем неизвестно кого.
Серёга и влился в итоге в их коллектив, начиная со второго курса, и, надо сказать, успешно. Был он жилец не конфликтный, покладистый и дисциплинированный, в отличие от отчисленного Серебрякова, посылки из дома втихаря не жрал, как Ахметзянов Рамзис. Да и не присылали ему никогда посылок: родители его давно развелись, разъехались по разным городам Хохляндии, завели там новые семьи. И он был из них двоих никому не нужен фактически. Хотя справедливости ради надо сказать, что отец деньги ему в Москву высылал регулярно в дополнение к стипендии: Серёга в Университете не бедствовал… Учился он ровно все пять лет, пусть и без огонька и страсти, не хватал никогда звёзд с небес - в твёрдых середняках числился. Однако про это уже подробно писалось выше - не станем вновь повторять…

5

А весной второго курса ушёл от них и Елисеев Сашка - сам ушёл, напомним, по собственной воле, а не по пинку под зад и не по доносу злобному от любовницы. Офицером-десантником захотел парень стать, настоящим, мужским заниматься Делом. И вместо него на 3-ем курсе к ним подселили Бугрова Мишаню - хитро-мудрого еврея из подмосковного Зеленограда, сиречь коренного москвича.
Отметим, что подобные фокусы с жильём только одни евреи и могли проделывать: и раньше, и теперь, и всегда. Совестливым русским парням и девчатам такое очевидное беззаконие недоступно и неприемлемо даже и в малой степени. Поясним, что автор здесь имеет в виду и на что намекает.
Так вот, в МГУ ещё с середины 1930-х годов, когда государство взяло под плотный контроль советскую Высшую школу, - именно тогда и сложилась двухуровневая система зачисления студентов на разные университетские ф-ты. Заключалась она в следующем. Поскольку иногородних абитуриентов традиционно в МГУ приезжало поступать гораздо больше, чем москвичей, и им, плюс к этому, была ещё нужна и общага, - то и конкурс для них был гораздо выше, чем для выпускников столичных школ. Разница составляла 2 - 3 балла, как правило, в зависимости от факультета, и была существенной даже и на сторонний, обывательский взгляд. Понятно, что москвичи таким образом сразу же получали для себя большую фору в виде низкого проходного барьера, который был по силам даже и среднестатистическим столичным школьникам-лоботрясам. И не удивительно, закономерно даже, что многие из москвичей, поступив в Университет в итоге, были подготовлены значительно хуже иногородних студентов.
Делёж на приезжих и коренных горожан осуществляла Приёмная комиссия, где от абитуриентов сразу же требовалось указать точное местожительство, подтверждённое справкой. Москвичи прямиком направлялись в один поток, особый и облегчённый; гости столицы - в другой, с высокими проходными баллами. Жителям Московской области была предоставлена возможность выбора. Они могли записать себя в москвичи и тем самым значительно облегчить условия приёма, но при этом они обязаны были написать заявление ещё до экзаменов на отказ от предоставления им жилья в Доме студентов МГУ и потом уже, в случае успеха, думать о жилье самостоятельно. А могли записаться и в иногородние, хорошо подумав, значительно повышая этим для себя проходной барьер, повышая риски не-поступления, - но одновременно, в случае успеха, гарантированно получая койку в общаге и снимая с себя и с родителей огромную головную боль за будущее проживание в столице - дорогое во все времена…

6

Мишка Бугров, житель Зеленограда, был коренным москвичом, поступил на истфак по облегчённому варианту то есть, набрав на вступительных экзаменах на 4 балла меньше в итоге, чем тот же Максим Кремнёв, иногородний рязанский житель. Общежитие ему не полагалось, ясное дело: он ездил на занятия всякий раз из родительской зеленоградской квартиры.
Ездить ему приходилось долго и муторно, спору нет: его родной город далеко от Москвы расположен, изначально задуманный премьером Косыгиным как подмосковный науко-град наподобие Дубны, Серпухова или Пущино. Алексей Николаевич в перспективе мечтал даже сделать Зеленоград мiровым центром электроники - ни много, ни мало (какими стали впоследствии Силиконовая и Кремневая долина США). Именно с таким расчётом всё там и создавалось, и строилось.
Никакого Центра в итоге не получилось - не позволили славянам-русичам этого сделать западные финансовые воротилы через пятую колонну в Москве, - но сам-то город получился прекрасным. Всё в Зеленограде хорошо, любо душе и глазу: много воды, много зелени, чистый природный воздух. Даже и свой собственный институт имеется - МИЭТ. Один большой минус был почти сразу же - до Москвы было далеко добираться тем, кто в столице работал или учился. И пригородной электричкой Мишка пользовался, и метро, и столичным транспортом. 2,5 часа он в итоге на дорогу тратил только в один конец, приезжал на учёбу потрёпанный и измученный как тот же горняк после забоя, вечно дремал на лекциях, садясь на верхние ряды аудиторий. Но что делать? Таковы были правила общежития, придуманные не для него одного - для всех. На истфаке учились студенты-областники, к примеру, на абитуре записавшиеся в москвичи и значительно облегчившие себе тем самым условия приёма, которые потом ежедневно из Каширы на занятия ездили, из Можайска того же. Истощили-извели себя поездками за 5 студенческих лет по максимуму, не приведи Господь, питались каждый день на колёсах, спали в вагонах электропоездов. Учёба для них стала настоящим адом по этой причине: они очень завидовали иногородним