Моя Богиня. Несентиментальный роман. Часть четвёртая

не включай, не надо - сломают в два счёта. На моей памяти, Максим Александрович, боксёров-тяжеловесов ломали как первоклашек - с лёгкостью необычайной делали из них Дунек и Манек, которых потом все кому не попадя трахали. Имей это в виду. И ещё знай, что нашу зону держит под собой Гиви Кутаисский - коронованный вор со стажем, человек в криминальном мiре очень уважаемый и авторитетный, с большими связями по стране, у которого несколько ходок за плечами. Мужик он тёртый и хитрющий, себе на уме и с железной волей, главное, а может и со стальной, - но ладить с ним можно. И он хорошо помогает мне держать зону в узде: у нас с ним ровные отношения, взаимовыгодные. Я не прессую его лично, закрываю глаза на его тунеядство и праздную жизнь, а он за то уркам мозги вправляет без моего участия, объясняет доходчиво и быстро, как “жить не по лжи”. Меня это вполне устраивает как начальника сего “богоугодного заведения”, такое разделение полномочий: головных болей меньше, а порядка больше. Чего же ещё?… В ближайшее время он, Гиви, вызовет тебя к себе: захочет лично с тобой познакомиться и пообщаться, чтобы понять, какую от тебя можно поиметь выгоду. Я предупрежу его, конечно, чтобы он тебя не прессовал, не проверял на вшивость. Но и ты будь с ним поаккуратнее, за зубами язык держи, не ляпни что-нибудь обидное и непристойное по незнанке. Помни пословицу, что “сказанное слово - серебро, а не сказанное - золото”. Она в колониях как нигде актуальна. Потому что если меж вами кошка чёрная пробежит, не дай Бог, я тебя не спасу, Кремнёв от несчастного случая. Вся зона наша под ним на цыпочках ходит и его без-прекословно слушает, кормит и поит, молится на него, выполняет без разговоров все его приказы и поручения. И тебя придавить, в случае чего, будет для парней, его холуёв, раз плюнуть...


Глава 20

«Слышу подвига тяжкую власть,
И душа тяжелеет, как  колос:
За Тебя - моя ревность и страсть,
За Тебя - моя кровь и мой голос.
Разве душу не Ты опалил
Жгучим ветром страны полудённой,
Моё сердце не Ты ль закалил
На дороге, никем не пройдённой?»
                    Даниил Андреев <1935 год>

1

После беседы с Селиховым вызванные им по селектору надзиратели, два молодых сержанта-срочника, повели Кремнёва устраиваться на место: “кидать якорь”, - как они сказали, смеясь. Втроём они пришли в жилой дом недалеко от административного здания, где прибывший в колонию зэк, сразу же зачисленный в категорию активистов, должен был отбывать отмеренный ему судьями срок, а в доме прошли по коридору в нужную комнату. Там, в комнате, парни показали новичку шконку - койку на блатной манер, где ему предстояло коротать вечера и ночи все 6-ть лет, отдыхать от работы и набираться сил перед новыми трудовыми буднями.
Дом, куда привели Кремнёва, был кирпичный, большой и добротный по виду, четырёхкомнатный. Помимо жилых помещений в нём находился ещё и отдельный санузел с изолированным керамическим унитазом, душем и тремя умывальными раковинами. Красота! В сравнение с бараком, где сидельцы пользовались парашей и мылись в общей душевой раз в неделю, это был настоящий рай: активисты колонии жили в прекрасных условиях.
А ещё новичок заметил, что в доме было всё чисто убрано и промыто - и в коридоре, и в санузле, и в самих жилых комнатах, просторных и светлых, 16-метровых. И такой идеальный порядок, как Кремнёву объяснили сержанты, сами заключённые и обеспечивали, по очереди убиравшие территорию и жилые помещения: уборщиц в колонии не было никогда. Все шконки были аккуратно застланы и заправлены, возле каждой стояла небольшая тумбочка, а посередине комнаты, где предстояло жить Максиму, располагался большой деревянный стол с четырьмя стульями. За ним жильцы чаёвничали после работы, играли в карты и домино…

Задвинув сумку с вещами под койку, расположенную у окна, Кремнёв пошёл с надзирателями получать постельное бельё и вещи, рабочие и нательные. После чего его повели на рабочее место согласно приказу начальника - показали библиотеку, в которой ему предстояло теперь единолично хозяйничать и одновременно поднимать морально-нравственный и культурно-просветительский уровень заключённых.
Библиотека, в отличие от жилого дома, произвела на Максима удручающее впечатление. Находилась она в том же здании, что и клуб, в одном из его боковых помещений, была сухая и хорошо протопленная - это правда, это было большим плюсом для книг: отсутствие сырости. Но вот сами книги валялись стопками где придётся и как придётся: на полу, на подоконниках и стеллажах, - и были покрыты большим слоем пыли, как, впрочем, и всё вокруг. Было видно, что тут долго не было любящего и заботливого человека, так что Кремнёву предстояла большая работа, чтобы привести библиотеку в надлежащий вид, элементарный навести порядок.
Этим он сразу же и занялся, оставшись один: надзиратели его до вечера покинули. И за те несколько часов, что имелись у него до ужина, Максим успел вымыть на своём рабочем месте полы, стеллажи протереть и подоконники, и даже бегло осмотреть библиотечное содержимое, которое порядком его поразило. В том смысле, что в колонии имелся богатый запас художественной литературы, где была представлена вся русская и советская классика, по сути, начиная с Державина и Жуковского и кончая Рубцовым и Шукшиным, равно как и другими советскими авторами. А ещё поразило то, что книги в большинстве своём были новыми и непотрёпанными: их мало кто здесь читал, даже и не брал в руки, не прикасался к обложкам. Исключение составляли лишь детективы, под которые был отведён отдельный стеллаж: те-то как раз были изрядно потрёпаны, а то и порваны изнутри. И что Кремнёва ещё при осмотре порадовало, - так это наличие богатой серии ЖЗЛ, которую он страстно любил ещё со школы и которую решил здесь всю от корки и до корки перечитать - и потом рассказать доходчиво сидельцам колонии... Были на полках и исторические книги - но советские в основном, пропущенные через партийную агитпроповскую цензуру, которые его мало интересовали по этой причине: из-за их ужасающей примитивности и кондовой шаблонности, шедших от идеологического отдела ЦК. От чего Максима ещё со старших курсов МГУ тошнило. Но он не сильно расстроился из-за этого, если расстроился вообще. Реальная, а не сказочная, Русская и Мiровая История и так надёжно хранилась в закромах его памяти: освежать и подновлять её перед лекциями по старым дореволюционным учебникам не было нужды…

В 17.45-ть по времени к нему зашёл знакомый уже ему сержант-надзиратель, велел закрывать библиотеку и идти с ним в столовую - на ужин, который начинался в колонии в 18.00. И Кремнёву и здесь повезло несказанно, ибо трапезничали активисты не в общем зале, а в отдельной комнате, то есть даже и в столовой они не пересекались с братвой, чалившейся с ними в одно время. Хотя еда у активистов была точно такой же, как и у всех остальных сидельцев: отдельно повара для них не готовили…

Подождав, пока Кремнёв поужинает и допьёт чай, надзиратель повёл его в жилой дом и лично представил соседям по комнате, приказал строгим тоном не обижать новичка, норов свой не выказывать, после чего ушёл по делам, выполнять другие обязанности, возложенные на него руководством. И Максим остался один в окружении трёх зэков, которые, усадив его за общий стол, предложили Кремнёву познакомиться поближе, что и было сделано. Максим рассказал им коротко про себя: откуда он родом, кто родители, как он жил до колонии и где работал; за что на зону попал и почему получил так много “по прокурорскому прейскуранту”. Впрочем, спрашивали его для проформы больше, ибо всё и так уже было известно в общих чертах его новым товарищам: сарафанное радио тут хорошо работало. Потом парни рассказали про себя, и в результате выяснилось, что Кремнёву предстояло жить в одной комнате с двумя цеховыми мастерами и кладовщиком, которые сидели по одной и той же статье: воровство госсобственности и приписки.
После знакомства парни предложили новичку поиграть в домино, и Максим охотно согласился: до отбоя оставалось много времени, которое некуда было девать. Играл в домино с удовольствием несколько часов подряд, посредством которого он быстро влился в коллектив и сдружился с соседями. В 22.00 в колонии был отбой, везде вырубался свет, и жизнь внутри замирала. Подъём был в 6-ть часов утра, поле которого шло построение и перекличка. Потом заключённые возвращались в бараки и комнаты и убирали тщательно постели-шконки; потом умывались и одевались быстро, в 7-мь часов шли на завтрак, а в 8.00 в колонии начинался рабочий день. Все обязаны были быть в цехах, за исключением дежурных по баракам и комнатам, и заниматься там деревообработкой и сборкой тары для общественных нужд: это было главное, чем занималось данное ИТУ (исправительно-трудовое учреждение). И длилась первая половина рабочего дня до 12-ти часов по времени. С 12-ти и до 14-ти в колонии был обед и отдых, а потом начиналась вторая половина рабочего дня, заканчивавшаяся в 18-ть часов ровно. В субботу заключённые работали лишь первую половину дня; вторую половину мылись в душе, постельное и нательное бельё меняли. В воскресенье в колонии был выходной день: все колонисты отдыхали, занимались личными делами.
Таков был распорядок жизни и работы в Брянской колонии общего режима, где Кремнёву предстояло отбывать срок. И этот распорядок не сильно его напрягал, с утра и до вечера пропадавшего в библиотеке…

2

Произведя на рабочем месте тщательную уборку и расставив очищенные от пыли книги в хронологическом порядке и по именам, новый тюремный библиотекарь-Кремнёв сразу же приступил к подготовке первой своей публичной лекции, которую он наметил на ближайшее воскресенье. Сначала он составил план всего исторического курса, который вознамерился в колонии прочитать. И начать его он решил с момента появления первых славяно-арийских племён на Мидгард-земле 800 000 лет назад; а закончить - Февральской Революцией 1917-го года. Учёных цензоров в колонии не было по понятным причинам, представителей пятой антирусской колонны, и своенравный Максим твёрдо решил дать полную волю мыслям и чувствам, во всю ширь развернуть перед публикой накопленные в Университете ЗНАНИЯ. Советский период он решил пропустить, не освящать его публично. Потому что и сам его плохо знал из-за недостатка достоверной литературы: она появилась позднее, при Горбачёве уже. А та, которая под рукой имелась и была у всех на слуху, его никак не устраивала…

После этого он составил план и конспект первой лекции, и пошёл с этим планов к Селихову - докладывать тому, что он к первому образовательному выступлению готов. Василий Иванович тепло его принял и очень обрадовался докладу, зэка-Кремнёва за оперативную работу похвалил, за готовность поделиться знаниями. Пообещал под конец, что в воскресенье, в три часа пополудни, вся колония будет в актовом зале как штык. Добавил, лукаво щурясь, что придут послушать выпускника МГУ и сменные надзиратели - ума набраться; мало того, он и сам, мол, приедет из Брянска, где постоянно жил уже много лет, не пожалеет времени. На том они и расстались…

3

Селихов не обманул Кремнёва - согнал на первую лекцию в актовый зал всю колонию с