Моя Богиня. Несентиментальный роман. Часть четвёртая

насильственным способом - через тюрьму. Но всё равно: нарыв лопнул, гной вытек наружу, и душа свободно вздохнула от этого. Он опять стал членом большой советской семьи, что для него стало праздником…

3

В колонию Кремнёва привезли на автозаке 10-го февраля к обеду ближе - и сразу же под конвоем повели в кабинет начальника (хозяина или кума на блатном жаргоне) для личного знакомства. Таков был и есть порядок тогда и теперь: личное представление руководству.
Начальником Брянской колонии был в то время Селихов Василий Иванович, 43-летний суровый мужчина среднего роста с густой шапкой жёстких седых волос на голове, напоминавших щетину ёжика, широкоплечий и жилистый человек, спортсмен по виду, с погонами майора на плечах. Максим зашёл в его просторный и чисто убранный кабинет с некоторой опаской, осмотрелся по сторонам быстро и потом представился по всей форме: назвал себя и статью полностью. После чего получил приглашение сесть за стол сбоку от хозяина - для первой ознакомительной беседы.
Сама беседа, впрочем, не сразу началась - через минуту где-то, может даже больше того. И всё это время Селихов молча и пристально смотрел колючим немигающим взглядом на вновь прибывшего арестанта - визуально дотошно изучал его, пытался лично понять, что это был за человек, и как ему с ним обходиться в будущем. «Дело» Кремнёва он уже прочитал от корки до корки: оно лежало перед ним на столе, - и предварительное впечатление для себя он уже составил. И теперь вот сидел и проверял, насколько оригинал соответствовал бумажной копии…

И здесь нам с Вами, дорогой читатель, надо сделать паузу в повествовании и сказать несколько слов про Селихова Василия Ивановича - начальника той колонии, где Кремнёву предстояло отбывать наказание и исправляться трудом. Это важно будет знать и помнить на будущее, ибо “каков поп - таков и приход”. Это общеизвестно. Порядок в колониях и тюрьмах страны ведь не законы определяли, определяют и будут определять в будущем, прописанные в Уголовном Кодексе (как бы ни старались и ни хлопотали об этом правозащитники и адвокаты), а именно начальники исправительно-трудовых учреждений (ИТУ) - и только они одни! Поэтому-то расхожие идеологические штампы-клише вроде “сталинские лагеря” или “ужасы сталинских лагерей” есть чистый воды МИФ или ВЫМЫСЕЛ идеологов; причём ВЫМЫСЕЛ пошлый, злобный, лживый и клеветнический, играющий роль ширмы для кровавых еврейских дел - только и всего. Теперь-то это уже хорошо понятно думающим и грамотным людям России! Ибо Сионом оболганный и оклеветанный Иосиф Виссарионович (умело превращённый евреями в ширму, в громоотвод или, наоборот, в жупел) не имел к тем лагерным ужасам и трагедиям ни малейшего касательства, ни ма-лей-ше-го: их - ужасы! - насаждали, определяли и культивировали руководители ГУЛАГа, среди которых количество еврейских фамилий зашкаливало, как известно. Про это теперь написаны и свободно опубликованы сотни статей, монографий и книг: не станем их, кровавых палачей-энкавэдэшников, перечислять, тратить время… А ещё заметим, для вящей убедительности опять-таки, что Леонид Ильич Брежнев (при котором сидел Кремнёв), и это тоже общеизвестно, был добрейшей души человеком, добрейшей! И законы при нём были самые что ни наесть гуманнейшие… Но даже и при нём существовали белые зоны (тюрьмы), серые и чёрные. И зависела сия градация целиком и полностью от начальников этих зон - не от законов и не от руководителя государства.
Так вот, если начальник был законченный садист и коррупционер по природе - то и тюрьма становилась мукой для заключённых, где их унижали, насиловали и обирали безбожно, и даже проводили опыты на выживание как на животных тех же. Это были т.н. чёрные тюрьмы, куда лучше было бы не попадать (и подсудимые за то огромные деньги платили). Если же начальник колонии был только лишь коррупционером, взяточником понимай, но не садистом, не упырём, не маньяком законченным, - у него условия содержание зэков были сносные и терпимые в целом. Такие зоны называли серыми соответственно… Но были и такие тюрьмы, хотя и мало, врать не станем, где начальниками работали честные служаки - не взяточники, не вымогатели и не садисты, - о людях думавшие прежде всего и их исправлении, а не о личном благополучии и кармане. И сидеть, соответственно, там было одно удовольствие, отбывать положенный срок: адвокаты брали огромные суммы с клиентов, чтобы направить их именно туда после судебного приговора. И такие зоны в уголовно-криминальной среде носили название белых…

Майор Селихов, кадровый сотрудник исправительной системы страны, относился к категории именно честных ментов, прошёл путь на службе от рядового охранника-вертухая и до начальника. Был он человеком строгим, отчасти и суровым даже с зэками и подчинёнными, офицерами и рядовыми внутренних войск МВД - но и порядочным, совестливым и справедливым при этом, не разучившимся отличать добро от зла, честность, прямоту и искренность от ловкости, подлости и гнили... Подобные свойства его натуры, или характера ежедневно проявлялись на практике: заключённые наблюдали и убеждались в этом воочию в быту, на отдыхе и на работе, железный порядок собственной шкурой чувствовали - и желудками, разумеется, которые не обманешь и не проведёшь. Их, заключённых, например, сносно поили и кормили в столовой все годы отсидки: тотального расхищения продуктов питания поварами, снабженцами и надзирателями в колонии не наблюдалось. Сидельцев регулярно снабжали новой рабочей одеждой взамен старой, изношенной, раз в неделю меняли постельное и нательное бельё и мыли в душе: тараканов, клопов и вшей в бараках поэтому не было, равно как инфекций и эпидемий. В рабочих цехах был тоже полный порядок со станками и инструментами и приемлемые нормы выработки: подчинённых не насиловали мастера, не заставляли у станков падать замертво. И шло это всё - нормальные рабочие и бытовые условия, помноженные на человеческие отношения к зэкам, - именно от начальника, от майора Селихова, который насилия и бардака с воровством, разгильдяйства и показухи с приписками на дух не переносил, любил во всём человечность и честность, чистоту, прямоту и размеренное течение жизни…
Он мог, например, провинившегося заключённого наказать, и сурово, в карцер того посадить на неделю и больше на один лишь хлеб и воду - и не испытывать при этом жалости и сострадания: заслужил, мол, подлец - получи! И не пищи, не проси о помощи - будь мужчиной! Но наказывал только лишь после предварительного тщательного разбора и анализа всех обстоятельств случившегося происшествия. И если вдруг оказывалось, что человек невиновен, что оклеветали его, элементарно подставили недруги, - он его отпускал. А клеветника, наоборот, наказывал. И тоже сурово… Оттого и колония белой была при нём. Кремнёву здесь повезло несказанно…

4

Итак, с минуту или чуть дольше смотрел Селихов на вновь прибывшего Кремнёва, буравил колючим взглядом того, въедливо и придирчиво изучал. И только потом сурово промолвил прокуренным хриплым голосом:
- Ну давай, Максим Александрович, рассказывай: как ты дошёл до такой жизни?
- До какой? - не понял Кремнёв, поворачивая голову в сторону начальника.
- До лагерной! - недовольно уточнил Селихов свой вопрос повышенным тоном, грозно при этом сощурившись. - Это ты-то, выпускник Московского Университета!... Я когда пару дней назад получил телефонограмму из Москвы, что ко мне историка из МГУ везут на исправление - ушам своим не поверил. Подумал про себя: перепутали, видимо, что-то делопроизводители. Бывает такое в нашей системе - путают… А вчера привозит нарочный твоё «Дело» - вот это вот, - показал Селихов взглядом на лежавшую перед ним на столе папку, - открываю, читаю его - и прихожу в ужас! Вижу: и впрямь выпускник первого вуза страны ко мне, лапотнику необразованному, в гости едет, и надобно его встречать. А как? и чем? - неизвестно. Извини, что оркестра и почётного караула для тебя не приготовили, банкета праздничного, жареного поросёнка с водкой… Да-а-а, дал ты, Кремнёв, звону и копоти! На всю страну, поди, теперь прославишься-прогремишь! Ещё бы: такой фортель выкинул! Ведь у нас тут и с техническими дипломами люди редко сидят: проворовавшиеся бухгалтера разве что да плешивые учётчики. А так контингент простой в основном, интеллектом и образованием не изуродованный… И вдруг выпускник МГУ в наш гадюшник попал. Ядрёна мать! Ты будешь единственный такой зэк, наверное, - с полным-то университетским образованием. И не только в нашей колонии, но и во всём СССР…
Выговорившись, порозовевший Селихов замолчал, нервно заворочавшись в кресле, собираясь с силами и мыслями при этом. Молча сидел и Кремнёв, которому ни говорить, ни оправдываться не хотелось; да и не положено было…

-…Знаешь, - нервно запалив сигарету и глубоко затянувшись ей, прервал вдруг молчание Василий Иванович на правах хозяина, выпуская изо рта огромное облако белого дыма, - я когда по телевизору Главное здание МГУ на Ленинских горах иногда вижу, - восторгом весь наполняюсь и гордостью. Во-о-о! думаю, есть в России место великое и святое, которого нигде больше нет - ни в Америке, ни в Европе, ни в Азии. Нигде! Спасибо Сталину за него, искреннее душевное спасибо! Как же повезло людям, думаю, которым посчастливилось там учиться и работать. На крыльях, небось, все летают, не чуя под собой земли. Мне они, университетчики наши, великанами все казались и кажутся до сих пор, настоящими небожителями, которые, получив диплом, вершат большие дела, поди, науку вперёд двигают, культуру в целом. Так я думал всегда и верил, и этой верою жил... И вдруг выпускник Университета в моём заведении оказался, свалился с неба прямо ко мне в дерьмо. Почему, объясни, такое с тобой случилось-то? Ведь была же причина какая-то, вероятно, определённо была? Но в «Деле» твоём я её не нашёл, увы, хотя его несколько раз прочитал от корки до корки. Почему ты историком-то не захотел работать, Кремнёв, после окончания МГУ? А вместо этого в столичный ЖЭК устроился кочегаром. Это ж ох…реть можно!... Но и там ты работать не стал: грузчиком в магазин устроился. В торговое дерьмо сам себя опустил, и 2,5 года в том дерьме плавал. А потом вообще на работу забил: 8-мь месяцев по Москве без работы болтался. И при этом ещё и не был прописан нигде, на воинском учёте не стоял 4,5 года, лейтенант запаса. То есть 4,5 года находился вне государственного контроля: наше государство про тебя не знало ничего как про бомжа того же. Почему ты так поступал, Кремнёв? Ты что - дурачок? А как ты тогда в Университет поступил, не пойму, проучился пять лет на истфаке и получил диплом?... Да и следователи, которые вели твоё дело, о тебе хорошо отзываются, что бывает редко. Они дали тебе положительную характеристику на целый лист: что ты помогал им здорово, во всём сотрудничал со следствием: чтобы суд это всё учёл и не наказывал тебя строго… Я когда всё это читаю и сопоставляю, - у меня голова кругом идёт. Кому верить? - не знаю! Такое ощущение возникает, как будто в твоём лице живут и действуют два совершенно разных человека. Один - нормальный, грамотный и талантливый парень, молодой историк по профессии, выпускник лучшего вуза страны; а