И что делать? Да, ничего особенного. Мыслителям следует мыслить, писателям – писать, а читателям – читать.
Но ни в коем случае не заниматься идеологией. Последняя очень опасна для душевного здоровья и здравого умонастроения. Прежде я был идеалистом, но потом, когда понял, что идеализм – это демонизм, стал реалистом – реалистом духа в средневековом, схоластическом смысле.
Современный этап развития идеологии, которая отличается от философии тем, что есть новый вариант магизма как использования мира духов (идей) в своих корыстных целях господства (власти), является уже не «властью идей», точнее выражаясь, властью не над идеями, что характерно для демонизма (идеализме римского, немецкого, советского (имперского) порядка), и не властью над вещами, как в сатанизме (материализме хаоса), а властью над информацией.
Эта власть и есть высшая и последняя стадия развития идеологизма как царства цифры. Все эти персоны (дьявол, сатана и антихрист) есть пришельцы. Они из иного мира. Но они представляют собой тот субъективный фактор, который мешает естественному развитию человечества от общества капитала к обществу труда (социализму) и, наконец, к обществу человека (гуманизму).
Такова объективная логика развития мира, который естественно, сообразно законам диалектики, встречает на своем пути препятствия, в данном случае субъективные, заставляющие его вернуться вспять, идти зигзагами, попятными путями уже через новый феодализм (информационный корпоративизм), новое варварство навстречу «светлому будущему».
Глава двадцать третья. Полный расчет (критика) с классикой: от «Преступления и наказания» до «Братьев»
На днях мне попалась на глаза моя ранняя работа, посвященная криминальному роману Федора Достоевского «Преступление и наказание». Перечитав ее, я подтвердил то мнение, которое высказал в ней без малого тридцать лет назад. В работе шла речь о том, что странно, что преступление Родиона Раскольникова называют метафизическим убийством. Ничего метафизического в этом сомнительном романе нет. Там есть психология преступника и ничего более того. Это не самый лучший роман Федора Достоевского. И я не заметил ни тогда, ни теперь чего-то особенно художественного в нем по сравнению с другими романами Достоевского.
Вот кратко сюжет сочинения. У негативно настроенного студента-ипохондрика с явными признаками психопатии (шизоида-нигилиста) появилась идея убить старуху-процентщицу, которой он отдал в заклад свои ценные вещи. Вот Раскольников и решил вернуть их назад, придумав оправдание в виде заявления о том, что «право имеет», так как не является «тряпкой». Он способен на поступок. Какой? Человека убить и не поморщиться. Об этом он постоянно думает, избегая встретить на лестнице хозяйку своей каморки, за которую уже какой месяц не платит потому, что он нищий. Да, господа читатели, он, Родион Раскольников, нищий студент. Недаром студент носит фамилию «Раскольников». Такой фамилией писатель хочет намекнуть читателю на то, что Родион, как минимум, патологически раздвоен, является внутренне противоречивой личностью, психически больным, амбивалентным человеком с расщепленным, несчастным сознанием. Для пущей важности он начинает встречаться с отверженной, гулящей, продажной женщиной Соней Мармеладовой, дочерью горького пьяницы. Дочка упившегося вусмерть папаши из гордыни или по причине своей неумелости решается на работу уличной проститутки ради куска хлеба, чтобы накормить сводных детушек, нажитых отцом от ненавидящей ее мачехи. Та находит в ней живую копию своей соперницы, ее матери и бывшей жены Мармеладова. О, эти женщины с их кошачьей манерой ластиться, выпуская когти. Соня настраивает Родиона на покаяние, читая с ним Евангелие, после того, как он признается ей в содеянном двойном убийстве. Раскольников - серийный убийца.
Однажды, зайдя в трактир, он случайно услышал то, что говорили два засидевшихся там гостя, «пропустившие по маленькой». Пьяный разговор о том, что известная старуха-процентщица не заслуживает жизни, что тот, кто убьет ее, тем окажет человечеству большую услугу. То, что ему привиделось, обрело зримую, буквальную форму. Призрак убийства не только ему привиделся, но и забрел в питейное заведение. Таким образом он стал преследовать его, где бы он ни находился, - дома, в постели, во сне, на улице и в присутственном месте.
Раскольников только дал себе повод соблазниться, как соблазн стал полновластным хозяином его воспаленного сознания. Потеряв волю к сопротивлению, Раскольников оказался в расстроенных чувствах у двери злополучной старухи. Первой жертвой убийства оказался он сам, убив в себе человека. И лишь потом он, уже будучи не в себе, в невменяемом состоянии аффекта, совершил двойное убийство: сначала исполнил задуманное, – убил старуху, а потом и ее молодую сестру в положении с не родившимся еще младенцем, чтобы убрать свидетеля своего страшного, «мокрого», кровавого преступления.
Зачем писатель Достоевский так подло подставил своего героя? Сделал интеллигента, еще студента виновником криминального происшествия? Ему, что, делать было нечего? Для какой цели он перепачкал, замазал Раскольникова преступлением, криминалом. Зачем сам писатель пошел на убийство и так оскандалился? Кто настоящий виновник серии убийств? Разумеется, писатель Достоевский. Он согрешил уже в мысли и расписался в преступлении. И какое наказание он заслуживает? Своего прочтения. Наказанием автору явилось чтение читателем его сомнительного чтива. Вот он читает и задается вопросом: «Является ли преступление Раскольникова метафизическим преступлением»? Ну, конечно, нет. О чем вы говорите?! Во-первых, не было, нет и никогда не будет метафизических преступлений, как, впрочем, и убийств. Просто такое сочетание не имеет никакого смысла. Нет и философского наказания, а если и есть, то только в переносном смысле. В этом смысле можно сказать, что студенты могут быть наказаны тем, что будут проходить философию.
В этом же смысле можно сказать, что преступление Раскольникова наказало его размышлением над тем, что он совершил. Это можно признать, только с одним замечанием, что такое размышление в сознание Раскольникова имеет не философский, а моральный характер, что не одно и то же. Есть философия морали или этика, но она не есть сама мораль, а размышление над моралью, что не есть моральное размышление.
Раскольников до совершения преступления размышлял над тем, имеет ли он право отнять жизнь у того, кто вредит людям. Но причиняет ли процентщица вред людям, обменивая их ценные вещи на гроши, что они берут у нее? Вряд ли, ведь она оказывает им услугу. Так теперь учителя оказывают образовательные услуги ученикам. Так неужели их можно за это приговаривать к смерти? Абсурдное предположение. Такая глупость может прийти в голову только сумасшедшему. Но сумасшедший ли Родион Раскольников? Казалось бы, нет. Но как человек в здравом уме может пойти к процентщице, чтобы убить ее и завладеть закладами, которые можно растратить на добрые дела. Такая идея может прийти на ум только расстроенному в нем. Согласитесь, уважаемые читатели, странная затея.
И что же Раскольников? Да, он просто забыл про награбленное, что говорит о том, что Раскольников совершил преступление не ради денег, не ради благого дела, погасив долги бедных людей. Тогда ради чего он пошел на преступление? Ради того, чтобы проверить, существует ли совесть, есть ли наказание за преступление? Но зачем это делать? Неужели мало смысла, его недостаточно в размышлении над возможным преступлением? Зачем его совершать? Ради того, чтобы тебя наказали?! Да, наказали совестью. До некоторых она, ее голос не доходит, пока они не совершат непоправимое.
Роман Достоевского про преступление и наказание страдает излишней, болезненной аналитичностью. В нем нет понимания, нет настоящей философской идеи. Он чересчур психологичен. И почему это писатель Достоевский так много и долго возится с этой «вошью», Раскольниковым? Видно, очень он нравится ему, близок своей закомплексованностью автору. Как можно читать такую прозу? Занятие прямо утомительное.
Часто писатели симпатизируют своим персонажам, показывают читателям свою любовь к ним как к своим созданиям, детям, так сказать. Тем самым они заражают симпатией к ним своих читателей. Вспомнить хотя бы автора «Трех мушкетеров». Он часто оправдывает своих персонажей нравами того времени, например, так объясняет благодарность короля, раздающего своими руками мушкетерам золотые пистоли за то, что те утерли нос гвардейцам кардинала. Вот как тогда, в «золотой век» французской монархии, прямо (натурально), а не в переносном (культурном) смысле, оплачивали верноподданнические чувства.
Достоевскому, как тому же, упомянутому Дюма-отцу, труднее всего удаются те персонажи, которые они особенно расположены. Лучше у них получились, как это и понятно, те, кого вряд ли можно заподозрить в любви к человеку. Понятно потому, что сам человек больше любит себя, а не человека в себе. Взять хотя бы Ивана Карамазова. Сомнительно, что его, вообще, можно любить, впрочем, и уважать тоже. Ему приписывается какое-то неведомое метафизическое чутье и многие критики, толкователи романа «Братья Карамазовы» называют его «философом». Вероятно, в насмешку над его так называемым «интеллектом». У него прямо-таки «козлиный», дьявольский интеллект, да и сам он похож больше на черта, чем на человека. Достаточно вспомнить «Легенду об Инквизиторе», которую Иван Карамазов рассказывает своему младшему брату Алексею Карамазову. В легенде описывается конфликт, который мог случиться между служителем Христа и самим Христом, которого проклинает его служитель. Ну, что за скандал. В нем оскандалился не сам Христос и даже не его служитель, так называемый «Великий Инквизитор», а Иван Карамазов и вместе с ним его автор за сомнительную интерпретацию христианства. Священнослужители Христа – это далеко еще не все христиане.
И еще два тезиса, которые озвучиваются Иваном: «если нет бога, то все позволено» и «я бога принимаю, но его мира не принимаю». Это почему? Последний тезис взывает к состраданию ребенка, который плачет. Видите ли, «царство Бога не стоит и одной слезинки замученного ребенка, если в нем поселятся, воссядут рядом его мучитель и мать». Иван, а вслед за ним и Алексей не могут простить мучителя детей. Оно и понятно: они не Бог. Но с другой стороны, как говорят: «Бог терпел и нам велел». Почему