Сиротская Ойкумена

призывает граждан Республики Остров голосовать за полную автономию и экономический рост.
В единстве – к единой цели!».

Постников не стал останавливаться, чтобы лучше изучить лицо кровавого диктатора (если верить СМИ демократических стран) Ильи Ефремова. Впереди уже виднелась нужная дверь. Он вошел в мужскую уборную и решительно шагнул к умывальнику. Глянув на себя в зеркало над раковиной, Постников вздрогнул. В приглушенном свете светодиодных ламп на него уставился жутко изможденный человек неопределенного возраста, скорее дряхлый, чем пожилой, с нездоровой бледной кожей, с многодневной бесцветной щетиной, с затравленным и равнодушным выражением лица. Он был одет в поношенную и обмятую спортивную куртку, под которой проглядывала несвежая футболка и еще целый ворох всевозможного тряпья, явно натянутого для тепла. На плечах лежали две ярко-желтые синтетические лямки, а за спиной обнаружился довольно тощий и нисколько не тяжелый рюкзак для детского загородного пикника. Отрицать очевидное было бы глупо: человек в зазеркалье оказался матерым бомжом.
- Да уж, - сказал Постников своему двойнику, - красота – это страшная сила!
Все же холодная вода из-под крана – это, доложу вам, вещь! Утершись бумажными салфетками и напихав таких же в рюкзак про запас, а заодно с ними прихватив еще два небольших куска железнодорожного мыла, Постников выбрался из туалета, толкнул выходную дверь зала ожидания и оказался на полупустом перроне. Его обступило раннее утро, солнце висело еще низко и в полусне ленилось за крышами. Теперь он знал, где находится восток.
Оглядевшись (мало ли где ходит милицейский патруль), он двинул заурядной обывательской походкой вдоль железнодорожного пути навстречу незаметно всплывающему солнцу.
Утренний воздух еще не прогрелся как следует, и было зябко. Еще оказалось, что Постников шел на восток не один. Одиночки, пары и целые семьи также отправились в путь с утра. Пройдя сотню-другую метров, он догнал целый табор – семейство числом не меньше дюжины домочадцев. Ярких расцветок пожитки были свалены цыганской грудой на багажной тележке и старательно примотаны бечевкой, а на самом верху горы, на чемоданах и узлах, аристократично покачивалась пожилая женщина с грудным младенцем на руках. Она курила сигарету и отворачивалась в сторону, чтобы пепел не попадал ребенку в глаза. Старуха недоверчиво покосилась на Постникова разбойничьим карим глазом и показала ему желтый и костлявый средний палец. Тележку толкал чернявый парень лет тридцати, а за ним следовали его жена с волосами цвета фуксии, тоже с младенцем на руках, и еще несколько человек разновозрастных детей, и все были увешаны сумками.
Топая вслед за ними, Постников услышал рыдание не рыдание, а душераздирающий плач: - А-ха-ха, гыыыы!..
Но это оказался вовсе не всхлип, а смех. Все же удивительно устроен человек: иной раз и объяснить нельзя, почему он сразу соображает, что смеются ни над кем иным - а как раз над ним лично. Смешливый весельчак, судя по его одежде, состоял в должности перронного носильщика, а его красноватая и щекастая физиономия подсказывала, что досуг он беззаветно посвящал одной излюбленной цели. Именно таков был красавец, что трясся в пяти шагах, его просто скрючило в дугу, но при этом он показывал на Постникова пальцем, что было само по себе, согласитесь, невежливо.
- Прорвало, что ли?! Ой, не могу... – булькал в агонии носильщик. – И откуда вас так... ой, столько лезет-то, а?..
- Чего надо? – мрачно поинтересовался Постников, внутренне готовясь дать в морду. Но веселый носильщик совладал с одышкой и сказал: - Ты это, не серчай. Раньше вашего брата-покойника сразу в миграционный приемник кидало. А ныне – как медом тут намазано, на станцию всех проецируют. В приемнике теперь сразу в оборот берут - а тут, глядишь, с беженцами смешался – и поживешь малость. Понимать надо.
- Пьян ты, что ли?
- Работы нет – имею право! – гвардейски отрапортовал носильщик. - А ты – покойничек непрописанный, так и знай. Я таким же был после проекции - и ничего. Тогда можно было прописаться, а теперь – с этим строгость. Отловят тебя, худо будет.
- Спасибо, - ответил Постников и пошел дальше. Его странный собеседник закричал ему в спину:
- Эй!
- Алкаш и безумец какой-то, нечего на нем зацикливаться, - решил Постников и прибавил шагу.
- Да постой ты, эй! – орал назойливый носильщик. – Ты лучше в Баллибей держи. Там найдешь круглосуточный универсам, в нем работа есть - товар грузить, улицу мести... От голодной смерти скольких спасли. А если тебе надо дальше на Восток – автосервис на краю города ищи, автостопом поедешь. В одиночку не выжить тебе, имей в виду... А тележку-то я им загнал, да. Багажную – хе-хе...
Смех пьяного человека без следа растворился в привокзальном утре. Постников больше не оглядывался и двигался своей дорогой, входя в ритм. Кончился перрон, и потянулась гравийная насыпь, а четыре вокзальных пути сошлись в двойную ветку. Придорожные склады, мастерские и прочие нужные постройки тоже остались позади. Бетонные шпалы увели путника за город и доставили к умиротворяющей реке между низких и пологих берегов. У воды из ивняка здесь и там выглядывали зеленые камышовые островки, а в воде то и дело всплывали и расползались круги – похоже, в реке водилась рыба.
Начинало припекать. В лугах уже проснулась живность: шмели, стрекозы и мотыльки занимались своими делами, а повыше носились какие-то небольшие птицы, которых было хорошо слышно, и шагать под залихватские трели стало куда веселее, чем по городу. Пахло разогретой пропиткой для шпал и обычными луговыми травами. Утоптанная грунтовая дорога, что пересекла рельсовый путь, с легким изгибом взбегала на плечо невысокого холма, поросшего жухлым лопухом. Дальний склон спускался к балке или к озеру, а там, за спокойным зеркалом воды, соблазнял глубокой синевой хвойный лес. Постников глядел по сторонам во все глаза. Его уже полностью отпустило от паралича. Это были те самые места, где высадился после дерзкого рывка завлаб и повелитель нового мира. Не так далеко за спиной Постникова остался великий Западный океан, а впереди на тысячи километров пролег огромный континент - Восточная Гондвана. Идущего охватил легкий озноб, знакомый каждому, кто испытал хоть раз чувство прикосновения к тайне.
Несмотря на то, что морское побережье было рядом, полуденная жара раскочегаривалась адская. Влажный лоб атаковала крылатая кавалерия, а ветерок поддувал уж очень слабый и толку в нем не было почти никакого. Постников свернул от железнодорожной насыпи к воде, где ивняк разросся погуще, и постановил немедленно устроить привал. Энергично содрал с себя многослойное тряпье, побросал в воду и тут же все перестирал, щедро намыливая одним из двух украденных на вокзале кусков мыла, мял и тер долго, а потом тщательно полоскал в сонной речной прохладе. Развесил по гибким ивовым веткам, чтобы постиранное высыхало на солнцепеке, а сам забрался в холодный поток, плескался, переступая на вязкой подушке ила, и в итоге стер об себя весь обмылок.
Припекало все крепче, джинсы и куртка обсыхали на глазах. А поездов, между прочим, так и не было слышно на линии. Движение отсутствовало полностью - как в направлении станции Сырой Брод, так и от нее. И смартфон упорно молчит, отказывается ловить сеть. Будем надеяться, это временно.
В смешном детском рюкзачке были найдены две банки дешевых рыбных консервов, одна банка говяжьей тушенки, три упаковки армейских галет, десять брикетов лапши, пять пакетиков кофе и армейский же котелок со следами копоти на облупленных боках. Котелок есть, а чая нет - нехорошо. Нож швейцарско-китайский универсальный, ложка, вилка. Маленькие пакетики соли и сахара, два коробка спичек и красивый туристический буклет со свернутой картой для путешественника по Восточной Гондване. Маршрут в ней был заботливо прорисован красным маркером. Карта сообщала, что путь отсюда до города Баллибей займет часа три, не больше. Полиуретановый коврик, свернутый в трубу. Аптечка – плоская коробочка размером в половину ладони. Идентификационная карта личности с размытым портретом обладателя, она же банковская карта. А банкоматов нет.
Вылезший из реки посвежевший человек блаженно вытянулся на пружинистом полиуретановом коврике и закрыл глаза. Тихо плескалась вода и сонливо шелестели ивы, издалека доносились неразборчивые голоса. Открыв глаза, Постников понял, что он задремал и спал в итоге не менее двух часов. Торопливо нахватал по берегу сухого топляка, запалил костер и вскипятил воду, пристроив котелок на толстую ветку с развилкой. Пил кипяток, решив приберечь кофе, и пообедал распаренной лапшой. Вообще, разумнее будет привыкать к умеренности.
Оттер песком котелок, прошелся пучком травы и прополоскал, аккуратно упаковал пожитки в рюкзак. Одежда высохла лучше некуда, а что все было мятое - так на это мы, ясное дело, плевать хотели. И не худо бы еще удочкой разжиться. И обязательно солью.
Нет на свете лучше картины, чем в те дни, когда в полдень солнце заливает цветущие луга и проселочные дороги, а трава не успела еще поблекнуть и забуреть от июльского зноя. Жизнь в такие минуты может показаться вполне сносной.
И знаете, в целом оказалось не так уж страшно. Теперь - добраться до второй точки, отмеченной на карте. Там устроиться на ночлег в каком-нибудь сарае. Ночевать на берегу, в неизвестности, – не дело. Здесь водятся комары, а то и кто похуже. Он двинул дальше.
8 глава
Если верить дрожащей маркерной линии, то ходу до ближайшей от станции деревни Речная было часа полтора, никак не больше.
Постников приложил ухо к рельсу – послушать, не идет ли где поезд. Рельс безмолвствовал как мертвый, а железнодорожный мост, наоборот, отзывался живым гулом на ветру. Вскарабкавшись по скобам на самый верх стальной мостовой фермы, где порывами хлестал дерзкий ветер, Постников поднялся во весь рост на широкой поперечной балке, щедро усеянной засохшим птичьим пометом, и огляделся во все стороны. Под ногами дышал удивительный мир - новый, но удивительно знакомый. Ртутная сабля реки плавно забирала на юг, в той же стороне проглядывали буро-зеленые холмы и терялись в синеватой дали вперемежку с небольшими перелесками. Кое-где проглядывали ровными линиями куски возделанных полей, по которым бродили черные точки галок. По траве катался невидимый ветер и разгонял волны, ветки берез гнулись и воздух протяжно шелестел в кронах, выворачивал листву серебристой изнанкой кверху. Но скажите на милость: разве может в таком месте случиться хоть что-то неприятное? Вздор, не может быть – все не так уж плохо!
Когда Постников спустился на землю и углубился в тень сосняка, из кустов прямо перед ним вылетел рыжий зверь и потрясенно застыл совсем близко, всего шагах в пяти. Лиса, рыжая лесная лиса. Смотрела умно, будто запоминала. Фыркнула и неторопливо растворилась в подлеске.
Через час с небольшим размеренной ходьбы поодаль в траве, словно шляпки подосиновиков, проглянули шиферные скаты и трубы деревенских крыш. Сразу за опушкой потянулись поля с остатками картофельной ботвы - урожай здесь уже собрали. По деревне бродили какие-то люди, урывками доносился