Герой

другого. Если обманулся в чувствах, подменив жалость желанием, то он полудурок, умом слабый, если, вообще, не дурак. Если обманул другую, свою любимую, то такой хитрец, который совсем подлец по отношению к ней. Вот что хотел сказать Иисус своим табуированием. Нужно задумываться о последствиях перед удовлетворением желания даже в своем воображении. Почему так? Иисус хорошо знал природу человека: ему было с чем, вернее, с кем сравнивать человека, - с ангелом. У человека так заведено, что он как образ и подобие Бога реализует задуманное на практике, в деле. Пожелал, значит, жди, что скоро сделает. Конечно, одного знания своего желания недостаточно. Требуется еще умение да нужен навык, привычка. Это умение того, как добиться желаемого. И потом, после многократного повторения автоматизм исполнения без сучка и задоринки, без осознания вредных последствий реализации задуманного ввиду того, что уже все наперед просчитано навсегда.
        И как всему этому противостоять? Это знал герой рассказа Льва Толстого «Отец Сергий». Князь Касаткин, став монахом имел соблазн в виде явившейся к нему в скит красивой женщины. Он был мужчина и поэтому не мог не пожелать ее? И что он сделал, чтобы остаться монахом при таком соблазне? Он прямо отрубил себе палец, который послужил ему знаком собственного оскопления. Увидев это, то, какое мучение, страдание она доставляет ему своим соблазнительным видом и поступком, женщина, раскаявшись, убежала из скита.
        Кстати, начитанный читатель, эта история имела продолжение. Уже когда монах Сергий стал «святым», он все же соблазнился, нет, не красавицей, а юродивой, сумасшедшей. Почему? Потому что сам был таким же юродивым, малость сумасшедшим, короче, слегка тронутым человеком. От долгого воздержания он повредился. тронулся умом. Он имел желание поверить, но не имел ее, этой веры, в крепком виде. Не была она для него крепостью, в которой он заточил себя. Он все смотрел как волк в лес своего желания. Отец Сергий оставался человеком желания удовольствия. К тому же он был человеком гордым, считал себя избранным к самосовершенствованию (этой страстью сам автор, Лев Толстой, страдал еще с детства, точнее с отрочества, о чем поведал в своей автобиографической трилогии, так и оставшись как эпилептоид до самой старости подростком по характеру своей мысли; чем старше он становился, тем все более походил своими чудачествами барина на недозрелого юнца). Вот Бог и наказал его за гордыню совершенствования подростковым, пакостным грехом.
        Как тут не вспомнить персонажа другого эпилептоидного автора - Федора Павловича Карамазова и его увлечение юродивой Лизаветой Смердящей, от которой он прижил своего незаконорожденного сына Павла Смердякова. Что за отец такой, если, прости Господи, сделал сына, пусть и незаконорожденного, своим слугой? Более показательным случаем подросткового характера Федора, нет, не Карамазова, а его автора, Достоевского, является персонаж из другого романа с характерным названием «Подросток». Этот подросток в лице Аркадия Долгорукого как копии своего отца Андрея Версилова есть художественный клон самого автора. Обличительным намеком на это служит то, что повествование в «Подростке» ведется от лица подростка. В его лице автор может позволить себе подумать и сказать любую глупость, которая так дорога ему.
        В таких глупостях Достоевский любил признаваться от своего лица только близким людям. Вот какую несусветную ересь он написал в письме Наталье Фонвизиной: «скажу Вам, что в такие минуты жаждешь, как "трава иссохшая", веры, и находишь ее, собственно потому, что в несчастье яснеет истина. Я скажу Вам про себя, что я - дитя века, дитя неверия и сомнения до сих пор и даже (я знаю это) до гробовой крышки. Каких страшных мучений стоила и стоит мне теперь эта жажда верить, которая тем сильнее в душе моей, чем более во мне доводов противных. И, однако же, бог посылает мне иногда минуты, в которые я совершенно спокоен; в эти минуты я люблю и нахожу, что другими любим, и в такие-то минуты я сложил в себе символ веры, в котором всё для меня ясно и свято. Этот символ очень прост, вот он: верить, что нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа, и не только нет, но с ревнивою любовью говорю себе, что и не может быть. Мало того, если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной".
        То есть, Достоевский признался в том, что его устраивает ложь, если она освящена именем Христа. Что за вздор незрелого сознания?! Какие все же путаники, эти писатели-классики, допускающие высказывания, рискованные с точки зрения, нет, не здравого, рассудительно научного, медицинского, но умного смысла. Из желания поверить они в вере роялисты даже больше, чем сам король. Вероятно, фанатики появляются от большого, чрезмерного желания поверить, мотивированного навязчивым неверием. Пресловутое их неверие есть плод сомнения в истине. В итоге поиск веры они ведут вне истины и находят ее, как мальчишки, в страстях души, ее страданиях. Культ страдания и жертвоприношения сбил с толку многих. То, что позволено Богу, Иисусу принести себя в жертву, не позволено человеку. Зазнались. Увлекаются. Забыли, что желать и просить нужно не жертвы, а милости.   
        Простите меня, терпеливый читатель, за столь пространное отступление от нашего рассказа. Но тема-то очень интересная. Тем более, в ней даже писатели, на что великие, и то путаются. Видимо, сами столько дров наломали в ней, что городят лес до небес, вот одни щепки слов от мыслей и летят. То, что ты много знаешь и понимаешь, еще не освобождает тебя от глупости и всего того дерьма, что есть в этом поганом мире. Люди говорят: «Свинья найдет себе грязи». Так и наш герой нашел себя в параллельной реальности. Даже там он нашел то, что заслужил, - город дураков. Между тем, мог же попасть в град мудрых. Но нет. Грязи грязь. Говну говно. Таков человек. О чем это говорит? О том, что, несмотря на то, что его сотворил Бог, в нем намешано столько говна, что его никак нельзя вычерпать, даже в ином мире. И все почему? Потому что его сотворили не из Бога, из самого хорошего, а из праха, из ничего хорошего. Вот оно и дает о себе знать. Из себя, как из говна, он хочет сделать конфетку, куколку. И что в итоге получается? То же самое. Только уже в книжном варианте, в параллельной, виртуальной реальности. Легендарному Адаму было скучно в животном рае. Нынешнему Адаму стало тошно в человеческом аде. Вот его автор и извлек из мира и отправил в другое измерение. Но от себя не уйдешь. И в ином мире человек будет ограничен своей уже виртуальной натурой.
        Близким родом иной реальности является доступная нам в мысли и в слове виртуальная, художественная реальность. Она дана нам в мысли непосредственным образом. Опосредствованно она используется нами в слове, чтобы поделиться ею с нам подобными существами. Но о чем мы думаем и говорим? О том, как и чем мы живем. Мысль – это хорошая вещь, как, впрочем, и слово, но о чем она может быть? Возьмите хотя бы простую грязь. Только представьте себе грязь в идее и сразу почувствуете себя грязным, пусть даже это грязь в идее, идеальная грязь. Просто сами по себе мысли для нас пустые, нам трансцендентные. Например, даже Бога мы наделяем своими чертами, приметами этого мира, смотрим на него, как смотрим на своего начальника и называем его Господом, как одного из господ в качестве их собирательного образа или прообраза. Тем самым мы отказываем ему в его собственном содержании, немыслимом нам.
        Человек чурается своей грязи и «из грязи лезет в князи», то есть, из власти тьмы в тьму власти. Еще мистики темнили: «Что наверху, то и внизу». На самом деле наверху и внизу только разные сорта грязи. Наверху грязь еще грязнее: попадешь – не отмоешься. Одно слово: гниль. «Рыба гниет с головы», так как именно в ней заводятся паразиты. В голове начальства заводятся паразиты его сознания – «гнилая интеллигенция». Наверх всплывает известно «что», идя пузырями «яйцеголовых головастиков».
        Однако вернемся к самому контакту, установленному Адамом. Он установил его с Евой, которую тоже сдуло с Земли в параллельную реальность или мир параллельного измерения. Попали ли они в эту новую для себя реальность в результате одного и того же действия или их действия по внедрению в нее были разного характера? Узнать это было нужно потому, что от разного действия могут быть разного рода эффекты преображения визитера в предлагаемых обстоятельствах жизни. Из описания контакта Адама и Евы можно понять, что накануне и в момент попадания они пребывали в состоянии медитации, которое попробовали воспроизвести с возможно наилучшими последствиями для своего самочувствия. Но они не успели дотянуть до пика медитативного напряжения, совершив нечаянную разрядку по причине торопливости Адама, чем смазали удовлетворительный эффект от медитации. В итоге они не смогли попасть в резонанс с той медитацией, которая забросила их за бросок бытия в параллельное, прежде трансцендентное для них измерение, и остались в нем. Будем надеяться, надежный читатель, что они, собравшись с силами, попытаются вновь совершить коллективную медитацию, попасть в состояние транса взаимного проникновения или бинарного инсайта.
        Но не менее интересно было бы знать о том, только ли люди населяли город дураков, и все ли они попали туда в результате действия медитации? Если только здесь были не одни люди, значит, параллельная реальность так или иначе сообщается с мирами, другими человеческому миру. Адаму было интересно знать, способно ли сам параллельный мир порождать разумные или душевные, да и, вообще, хоть какие-то живые существа, или он сплошь заселен существами, которые попали из другого мира. Другой не менее важный вопрос касался уже самого параллельного мира: это отдельно взятый мир или только другое измерение того же самого мира, например, измерение, свернутое на Земле и развернутое здесь в городе дураков? Если так и есть, то измерение чего? Материи или сознания как того, что есть само по себе или по поводу своего отражения, представления и порождения не только образа мира, но, может быть, образа самого себя или другого мира на мире этом? Не является ли все то, что является Адаму, Еве и исчезнувшему Каину тем, что есть место и момент наложения одной реальности на другую или выражения одной в другой, или друг в друге?                        
        Ответить на весь этот ряд вопросов предстояло Адаму, чтобы найти свое место в этой уже не параллельной, но посюсторонней реальности. Нужно было найти не только в ней свое место, но и уточнить место этой реальности в самом себе, в своем сознании. Для этого следовало расширить круг знакомств, собрать сведения о ней у других обитателей. Этим Адама и занялся.
        Но более близкое общение с жителями города дураков, не принесло ему большой пользы. Единственно в чем оно утвердило его, так это в том, что всем тем, кого он нашел в граде глупости, было ровно или почти ровно известно то, что и другим. Это были люди. Причем