Два дня из жизни Владимира Семёновича

Нет, нет Владимир  Семёнович. Всё правильно, я звоню  именно вам. Я знаю,    что  и  о  чём    вы    сейчас    могли  подумать,  –  сбивчиво-вежливо заговорили  на  другом    конце  провода,  –  Чингачгук    это  моя настоящая фамилия.  Она  у  меня  в  паспорте  так  значится.  Всё  дело  в том,  что  я детдомовский  ребёнок.  И когда я  попал  туда,  значит,  в своё  время,  то  не было у меня  ни имени ни  фамилии. И никто не знал  какого я рода-племени. Так вот, тогдашний  директор и дал мне  свои имя и отчество. А фамилию дал Чингачгук. Он в то время очень увлекался рассказами и повестями Фенимора Купера  о  борьбе  коренных  народов    Америки,  которых  мы  привыкли называть:  индейцами,  за  свою  независимость.  Вот,  значит,  в  честь  этого героя, выдающегося  борца и сына  индейского  народа  за  свою  свободу  и независимость    он    и    дал      мне    его    имя  в  фамилию…  И  если    вам интересно  будет,  это так, к слову,  я член  Партии. Так вы выслушаете  меня, мне можно продолжить, Владимир Семёнович?
        «Кажется что-то начинает проясняться… а может и не  розыгрыш? Может и  правда  какое  дело  у  него  до  меня  есть.  По  голосу  вроде  нормальный мужик. Член партии… такими вещами не шутят», – подумалось Высоцкому.
        – Говорите, говорите,  Иван  Денисович. Кажется  я  правильно  произнёс ваше имя отчество? Я как раз  собирался  перекурить. Минутка-другая у меня есть, чтобы вас выслушать, – добродушно  произнёс  Владимир Семёнович. В голосе этого  незнакомого  для него  человека он не уловил для себя никакой опасности.  Высоцкому  сразу,  почему-то,  показалось,  что  его  собеседник интеллигентный  человек. Он сел в кресло  около  журнального  столика,  при этом  трубку  телефона он зажал  между ухом и своим  левым плечом, достал из  пачки  «Беломорканал»    очередную    папиросу  и  стал    привычными,  неторопливыми  движениями  пальцев  разминать её. Затем чиркнул  Zippo и прикурил её. Затянулся.  Блаженство  вошло  в  кровь, мозг  и  тело  человека.  Владимир  Семёнович  откинулся на спинку кресла и полностью расслабился.
        – Спасибо,    Владимир    Семёнович,    а    дело  вот  в  чём.  Я    являюсь директором  школы  номер  сто  пятьдесят  три,  нашего  города  Москвы. И  я  хочу  вас  попросить  прочесть  лекцию  о  международном    положении учащимся  нашей  школы.  Провести    для  наших  учеников,  так    сказать, политчас. Или  политурок. Ну, словом, сами  назовите,  как вам по душе будет угодно. А тема  такая: о том, как их  капиталистический мир, запад  загнивает. А  наша  страна,  при  нашем  социалистическом  строе,  и  под  руководством нашей    великой  коммунистической    партии,  и  лично  под  руководством  дорогого  Леонида Ильича Брежнева, процветает. А их, так сказать: общество    потребления  утратило все  человеческие ценности. А  их  массовая  культура    направлена  на  оболванивание  общества.  А  их  демократия  –  это  фикция    направленная  на  подавление    личности  и внутренней  свободы  человека. Что они, запад и прежде  всего США, своей империалистической политикой в отношении  нашей  страны, ничего  не  добьются.  И  мы  навсегда  останемся сильной и независимой страной.
          Сказать, что  после  всего  услышанного  Высоцкий  оказался  в нокауте… значит  ничего  не  сказать. Он  был  готов  к любой  речи,  к любой  просьбе, с коими к нему  обращались, каждый  день, совершенно  незнакомые для него люди.  С просьбами  от:  занять  денег  до… стать  биологическим  отцом  для будущего  ребёнка. Ко  всем  таким  просьбам он  был готов. Но вот  прочесть лекцию    на  политическую  тему!..  Владимир  Семёнович  впал  в  полную прострацию.  И лишь  одна  мысль  сейчас  сверлила  его  мозг:  «Меня  хотят подставить, меня хотят подставить, меня хотят подставить»…
          Потом,  через  какое-то  время,  потому  что  Высоцкий  потерял  счёт времени,  кое-как  оправившись  от  услышанного,  Владимир    Семёнович несколько раз глубоко затянувшись сумел-таки взять ситуацию под контроль. К  нему  снова    вернулась    способность  рассуждать  и  трезво  оценивать ситуацию. Тем  более,  что  голос, из  телефонной  трубки,  снова  напомнил о себе:
          – Владимир Семёнович, вы ещё, меня слушаете?
          – Мне…  кажется…  я  вас  не  в  полнее  правильно  понял,  товарищ Чингачгук,  –  произнёс  Высоцкий  в  трубку  уже полностью  оправившись  и освоившись в ситуации, – при чём тут я?.. Не лучше ли вам  будет  пригласить на эту роль профессионального лектора? Коммуниста. Я артист… актёр. Увы… не  член  Партии. И  это  не  моя  стезя… Я  всего  лишь  рядовой  актёр  театра «Современник».
          – Да я всё прекрасно понимаю  дорогой, Владимир  Семёнович, но ведь лекторы, они же  скучный  народ. Начнут, всё, по бумажке  читать, про то, что  мы и  так  в газетах  прочитали.  Или  по телевизору  видели. А  вы  же  совсем  другое  дело!  Вы  бывали,  и не  раз,  за  границей.  Сами,  своими  глазами  видели,  как  загнивает,  разлагается  их  запад.  Как  он,  я  бы  даже  сказал:  смердит. Как приходит в упадок их  западная  культура  и  общество.  Как  они  утрачивают  все  общечеловеческие  ценности. Я думаю, что для  детей  было  бы  очень  полезно и поучительно  получить  информацию,  так  сказать,  «из  первых  рук».  Так сказать: от  живого  свидетеля  их разложения и упадка,  –  интонации,  голоса  директора  школы,  с  каждым  словом,  становилась  всё более уверенной.
          Наконец  Владимир  Семёнович  полностью  пришёл в себя.  И  его  мозг сейчас,  лихорадочно,  стал    просчитывал    тысячи    различных    вариантов возникшей  вдруг, прямо  из  неоткуда, сложнейшей  ситуации: «Почему  мне вдруг  позвонили с таким необычным  предложением? Кто под меня копает? Андропов? Сволочи из  ЦК? Которые  вот  таким  образом  захотели  устроить мне  проверку  моей благонадёжности  и  лояльности  к  власти? Которые  вот таким  образом  хотят прогнуться  перед Брежневым? Мол: “Леонид Ильич, а Высоцкий только  прикидывается советским человеком. А в душе он не тот за кого себя выдаёт, не тот”. Опять же странную  фамилию  этому  сексоту  дали, иностранную: Чингачгук. Вот  этим  они  себя и выдали.  Б… ди! А если  что… а если не пройду проверку?.. Тогда что?.. Сделать меня не выездным?.. И тогда я больше не смогу увидеть  свою  Марину… Да и из театра, чего доброго, ещё выпрут.  А  сниматься  так  вообще  не  позовут.  Вот  па… лы!  Житья  от  них никакого нет».
          Владимир  Семёнович  достал  вторую  папиросу  из  пачки,  не  спеша прикурил.  «Ну, что  ж, Володенька, дорогой  ты  мой  человек… кажется  тебе шах и мат?..  Да  дела…  Что ж…  эти правила  игры  придумал  не ты. Деваться некуда»…  –  и, уже  понимая,  что  он в «деле», что  «охота на волков пошла» ответил в трубку  тоном  совершенно  другого,  как  бы  всё  понимающего, человека:
          – Ох,..  надо  прямо  сказать:  застали  вы  меня  своим  предложением  врасплох  товарищ, Чингачгук. Вед эта такая ответственность выступать перед детьми.  Справлюсь ли  я?  Ведь  дети  это  самая  требовательная  публика… вдруг ещё освистают, – уже с ноткой юмора в голосе добавил Высоцкий.
          – Что вы! Что вы! – бодро в трубку затараторил  директор школы, – ведь у нас в стране вас все любят. Вы на своих спектаклях не одну  сотню  зрителей в напряжении  держите. И дети вас тоже с удовольствием  послушают. К тому же это же ваша школа. Наверное уже и забыли, что в ней учились?
          И  тут  Владимир  Семёнович  снова  испытал  потрясение:  «Как?  Как  я мог  сразу  не  обратить  внимания  на  номер  школы,  когда  его  произнёс    директор?  Ведь  это  номер  моей  родной  школы.  Вот  так  вот:  всё  работа, работа. Дела,  дела…  которые  изгоняют  из  памяти  события прошлых лет. А может  это  и  не  проверка?  И  я просто  сам  себя  “накрутил?”  Может  ты  просто  становишься  параноиком,  Володя?» – Высоцкий  понял,  что  теперь  ситуация  принимает  несколько  иной  оборот.  На душе    отлегло…    Но  он  решил  все-таки  перестраховаться.  Продолжить  выбранный  им,  недавно, алгоритм  действий.  Конечно  же  он  не  откажет  директору  школы. Скорее  всего  с  его  стороны  это  было  бы  очень  опрометчиво.  А  в  свете  новых  обстоятельств,  того,  что  он  был  учеником  этой  школы,  с  которой  у  него  связанны  только  тёплые  и  светлые  воспоминания,  он  теперь  просто  не  имеет права. И он решил не отказывать директору. А может просто вписаться в «игру».
          – Хорошо, Иван  Денисович, завтра  я  смогу  подъехать  к  вам  к  девяти часам, утра естественно. Вас устроит?
          – Устроит,  устроит,  Владимир    Семёнович!  Большое    вам    спасибо. К вашему приезду я соберу детей в актовом зале. – Ликовал  голос  на другом конце провода.
          – И…  простите  меня, что  сразу…  что  забыл  номер  своей  школы.  Всё дела,  дела…  И, поймите  меня  пожалуйста  правильно,  я не  смогу  у  вас  на долго  задержаться.  У  меня  репетиция  в  театре.  Вот…  надо  готовиться  к съёмкам  нового фильма. Да и прочих  дел  куча. Так что на  полчаса я смогу к вам заехать. Но, увы, не более.
        – Ну что вы, Владимир Семёнович. Я вот тоже, бывает, встану с утра и не помню  какой  сегодня  день  недели. Идти мне  на работу  или нет. С людьми всякое  случиться  может. Большое  вам  спасибо,  что  можете  уделить  нам, то  есть  детям,  немного  своего  времени. Ну, доброго  вам  здоровья.  Я не прощаюсь с вами.
        Владимир  Семёнович  ещё  пару  секунд послушал прощальные гудки в телефоне. Затем  водворил  трубку  на  её  положенное место. Встал с кресла, размял,  нехитрыми  движениями,  затёкшую  поясницу.  Немного  постоял задумавшись: «Чингачгук… во дела»…  И направился к письменному столу.
        Поудобнее    усевшись    закрыл    прежнюю  тетрадь,  в  которой    уже появились  первые  строчки  песни о друге. Придвинул к себе другую тетрадь, открыл    её    и    вверху,    первого    чистого    листа,    написал:  «Лекция  о международном положении или час политинформации».
        Затем    Владимир    Семёнович    откинулся  на  спинку  стула  и  упёрся взглядом  в  белый  лист  стены  перед  собой, как  будто  ища  на ней  ответы на  всё  случившееся  с  ним  этим  утром:  «Во  дела…»  –  Потом,  немного, поразмыслив  над  сложившийся  ситуацией,  взглянул  на  будильник:  «Всё, пора собираться ехать в театр».
        Собрался и отбыл.
                                                                         
                                                          Глава ll

        Утром  следующего  дня, как он и обещал  директору  школы,  Высоцкий прибыл к назначенному  часу. Он  припарковал  свой Мерседес около забора школы, недалеко от входа на территорию школы, и направился к вестибюлю.
        А в  это  время, в вестибюле  школы, мыла  полы  баба  Маша. В  каждой советской  школе была своя уборщица баба Маша. Занимаясь  мытьём полов баба  Маша тихонечко напевала, как  говорят в таких случаях, себе «под нос»: «Чуть помедленнее кони,