Пробуждение вибромена

(подмодуса): опять же активный или пассивный уже в предикате как предикат (признак признака). Был ли он активно пассивным или пассивно активным? Ответить на этот вопрос было сложнее, чем на менее сложный, гендерный вопрос о том, кто он, Петр Николаевич, - пассивный или активный гетерик, гетеросексуал? Слава богу, что товарищ Васильчиков был гетериком, а не гетерой (то бишь, куртизанкой или куртизаном) и тем более г(н)омиком.
        Уверяю вас, законный читатель, я не какой-то там сексист, чтобы одно предпочитать, ценить, а другое репрессировать в оценке. Но, как говорят у нас, в царстве идей, естественное по бытию, по естеству ближе к сверхъестественному, чем к искусственному. Правда, сам отец учения об идеях Платон был, как говорят, античные доксографы, так сказать, «аналитиком». Однако среди идеалистов и прочих сюрреалистов есть не только аналитики, но и синтетики-систематики, и конструктивисты-фаллософы. Таким фаллософом и одновременно виброменом и был товарищ Васильчиков.
        Речь идет о более сложной, тонкой материи уже не удовлетворительной, а превосходной, - о душевной и интеллектуальной организации оного субъекта. Петр Николаевич как пассивный активист был историком, следующим по следам событий, читателем окаменелых или рукописных фактов. Но, сменив исторический образ жизни на философский, он стал активным пассивистом, отвернувшись от мира и уйдя в себя, но для себя, чтобы преодолеть самого себя, богореализоваться, как это делают индийские йоги-шиваиты. Это характерно для Востока, - заниматься дхьяной (так у ведантистов именуется медитация) не для медитации, не для мысли, размышления, а для того, чтобы больше не думать, но покоиться с миром в мире, а не вне его. Или, как это принято, у буддистов, выйти из колеса перерождений, не выходя из него, но, напротив, правильно входя. У хайдеггерианцев таким образом работает, крутится уже не колесо бытия, а колесо понимания, герменевтический круг истолкования.
        Петр Николаевич по жизни был, лаконично, научно выражаясь, интуитивистом, плывущим по течению истории и влачащим свое утробное существование в хвосте исторических событий. Но по идее, по своему призванию он был конструктивистом, еще тем выдумщиком, изобретателем, прочитавшим уже в подростковом возрасте труд Ивана Лапшина, - Ивана Ивановича, а не «моего друга» Ивана Лапшина Алексея Германа, - «Философию изобретения и изобретение в философии». О таких в народе говорят: «Голь на выдумки хитра». По своим убеждениям он был космополитом – гражданином мира, как какой-то киник (циник). И в этом качестве смахивал скорее на стоика, стойкого как камень, как скала, пассивного активиста, напрягающегося без особой причины, чем на йога.
        Если историком Петр Николаевич стал спонтанно, как бы само собой, то философом он становился не без своего деятельного участия. Васильчиков участвовал в этом мероприятии всем своим восстановленным сознанием. Конечно, не сразу он стал действовать умом с сознанием дела мысли. Но лиха беда начало – возвращение к сознанию, его пробуждение в состоянии боддхи. К тому же его сознание в некоторой мере было беспредпосылочно в том смысле, что предшествовало впадению в бессознательное состояние на целых шесть лет.
        В последнее время усиления и обострения работы ума Петр Николаевич видел из ночи в ночь один и тот же сон о том, как он думал, думал и, наконец, надумал. Рефреном шла одна и та же мысль. Это надо же, во сне не отдыхать, а работать, да еще головой? Какая муха его укусила? Вероятно, муха, которую выпустил из бутылки (мухоловки) еще Людвиг Витгеншейн. Но, может быть, действительно муху, играющую роль мысли, выпустить, но не из языка, а из сознания, чтобы найти во сне? Просыпаясь, он все силился вспомнить, о чем же собственно думал во сне.
        Не думаю, что вам, любознательный читатель, не интересно то, является ли гений генетическим явлением или им можно стать личным усилием? Возможно, какое-то отношение к гениальности имеет сам гений как личность. Но тем не менее, на его гениальность не может не влиять как талант в качестве родовой диспозиции, так и расположенности людей к кандидату в гении.
        Но тем не менее, было бы предусмотрительным в этом исследовании природы гения, иметь в виду влияние духа на гений. Без него нет и самого гения. Так кого же называют гением? Того, кто вдохновляет человека? Кто это? Естественно, дух, расположенный к нему. Человек в духе, на его особом положении.
        Что же может бросить сам человек в топку гения, если речь идет о гении мысли? Во-первых, настроенность на дух, на его откровение. Для этого требуется тонкая душевная организация, чувствительная человеческая душа
        Во-вторых, желание человека творить, его воля, позволяющая держаться логики мысли, ее последовательности в ней как красной линии в движении к цели – к истине.
        В-третьих, его умение творить, связанное со способностью думать (мыслить), не только предлагая нестандартные решения стандартных задач, но и умение ставить нестандартные (философские) вопросы, а также готовность самого себя ставить вопрос, возможность быть в экзистенциальной позиции, ибо без экзистенциального опыта просто невозможно и философское отношение к жизни и миру, и сама философская точка зрения (философская интенция, установка, идеация) и мысль.
        Что же может творить человек, пусть даже если он гений, то есть, является тропологически (риторически или метонимически) персональной синекдохой, переносящей на себе признак общего (духа) в виде вдохновения в качестве его частности (воплощенной экземплярности)? Может он творить себя? Но таким вопросом мы можем задаться относительно виновника творчества – Самого Творца, который ко всему имеет отношение, но к нему никто не имеет отношения, кроме Него в силу его трансцендентности, обусловленной его абсолютностью. Может ли Бог творить Себя? Творит ли Он Себя, когда творит мир? То есть, является ли Он лицом и предметом своего опыта? Другими словами, есть ли Он вещь в себе для себя, абсолютный ноумен?
        Если Бог творит Самого Себя, то он полностью само-достоверен и знает Себя полностью и целиком, и как Дух духов, Творец духовной реальности, реальности Духа – духовного мира или Царства Духа, и как Творец материальной реальности, нашего мира в материи как возможности самой возможности. Творя наш мир, явленный нам в чувствах, Дух творит Себя как Творца мира, включая человека как Свой образ и подобие. Образом Его в человеке является душа – подобие Духа, а собственно подобием Творца является человек целиком как активное, деятельное существо, как субъект, как Я, то сущее, которое способно с сознанием дела фабриковать из чего-то нечто, преобразовывать иное сущее в свое, искусно, подражая естественному, искушаясь, соблазняясь им и соперничая с ним, создавать искусственное, уже свой мир – мир человека, мир людей.
        Человек способен, только вдохновляясь, с Божьей (Духовой) помощью создавать себя, иметь самого себя в качестве уже не-Я как Я. Но для этого необходимо иметь соответствующее ноуменальное, а не феноменальное, чувство.
        С философской точки зрения – это метафизическое чувство смысла, ментальное, умное чувство, чувство мысли и опыт мысли, ментальный опыт, что я могу осмыслить и о чем могу думать, имеет ли это смысл в перспективе идеи как причины и цели как идеала истины.
        С поэтической точки зрения – это эстетическое чувство красоты и опыт того, что я могу чувствовать, «пока, - по слову поэта, - зовет его к священной жертве Аполлон, в творенья идеального света он великодушно погружен, звучит его святая лира, душа вкушает острый ум». Это чувство и опыт художественного, поэтического гения. Поэтическому гению близок магический гений, имеющий экстрасенсорное чувство и сверхчувственный опыт в чувствах.
        С богословской точки зрения – это чувство веры и надежды, опыта веры, данной в слове, в логосе. Это чувство и опыт веры святого провидца, пророка – религиозного гения. Это то, на что и на кого (на Бога) верующий человек может надеяться.
        С моральной точки зрения – это моральное чувство добра и любви, чувство стыда и совести, опыт народной (коллективной) морали и личной нравственности, благодаря которым человек уже в этой жизни может надеяться на то, что ему будет, если ему будет стыдно и он будет следовать велению долга и совести.
        Размышляя над этим, можно подумать, что человеческое Я дано себе только в контексте, в опыте, в пространстве духа. В спиритуальном, ноуменальном, идеальном, а не в виртуальном пространстве, - в пространстве идеи, в ее стихии, а стихией идеи является разум, можно быть представленным самому себе. Это пространство есть пространство самосознания относительно самого сознающего. Именно в нем субъект имеет опыт самого себя, и этот опыт есть опыт познания и знания. Только это знание с точки зрения науки является диалектическим, вероятностным, проблематическим, сомнительным, а не несомненным, аподиктическим, ибо основано не на рассудочном применении априорных категорий разума к предметам чувственного опыта, условиями которого являются пространство и время сознания, но на их разумном применении к самим этим категориям в уже царстве (пространстве) вечных идей. Но для такого знания требуется чувство и опыт метафизики (философии), а не науки. 
        Это метафизическое чувство и его опыт и есть то, что явлено человеку в духе как откровение, как то, что нельзя не знать гению мысли по идее в мысли.
        Обладал ли таким чувством философа Петр Николаевич, имел ли он для этого орган философии – философский органон самопознания (Я) как познания мира (не-Я).
        И тут нельзя не обойти вопрос о том, в какой мере метафизическое чувство мысли осмысленно, концептуально и рационально? И еще: как смысл соотносится с истиной? Мысль не может не иметь смысл, ибо она и есть в слове смысл. Но всегда ли и всякий смысл рационален? Он всегда и во всем рационален, если рациональное есть синоним разумного. Для человека сущностью, самостью разума, ума является смысл. Смысл является условием установления истины в сознании, ее осознания. Иначе как можно осознать истину, истинное как выражение, образ, идею истины в сознание, не осмыслив ее? В противном случае истина станет бессмысленной. Это понятно. Но всегда ли рациональное следует понимать лишь как разумное? Если истина не осознается, не осмысливается, не понимается, есть ли она? Есть. Но ее нет в сознании. Тогда она есть в бессознательном, которое иррационально, не понятно. Поэтому если рациональное понимается как понятное, а иррациональное как непонятное, то истина, да и смысл тоже, может быть иррациональным.
        Иррационально само возникновение философии в России в первой половине XIX века. Она возникла из идеологического спора патриотов-славянофилов и низкопоклонствующих западников. Между тем первые идеологи - славянофилы, которые учились у немецких философов или читали их книжки, противопоставили себя немцам, обвинив последних в так называемом «отвлеченном идеализме» и заявивших о необходимости философских начала в своей культуре в виде