скрытыми черными сосками загорелые до угольной черноты бархатистой нежной кожи груди. И повисли перед моими глазами. Бултыхаясь и чуть не вываливаясь из того узкого, как и плавки лифчика. Руки же Джейн, звеня сагатами, выделывая змеиные извивающиеся движения, то в мою сторону, подымаясь вверх над качающейся по сторонам моей Джейн полненькой девичьей в ровном плотном идеальном загаре грудью, то раскинувшись по сторонам.
Восточная танцующая наложница падишаха любимая танцовщица рабыня, отдавалась мне, своему владыке и господину. Закатив свои карие и практически черные, под веки, утонувшие в блаженстве страсти и любви, ритме музыки колдовские красивые под черными изогнутыми бровями очи. Ее красивый сладострастный украшенный алыми губами рот приоткрылся и украсился в красивом блаженном оскале ровных идеальных белоснежных зубов. А на загоревшем смуглом как сама Джейн девичьем личике и подбородке красиво обрисовалась посередине глубокая ямочка. Свесив к моим ногам свои извивающиеся, как и она сама в образе дикой любвеобильной развращенной самки сучки змеи, свивающиеся колечками длинные практически касающиеся ковров и пола черными смоляными локонами волосы. Джейн выписывала голым в блестящей скользкой смазке животом между лифчиком, поясом и плавками, изящные потрясающие морские волны и круги. Удерживая каким-то невероятным чудным способом, свое равновесие в противовес широкой женкой попке, практически переломленной пополам в позвоночнике свою узкую голую спину. Сохраняя твердую опору ногами на высокой шпильке каблуков туфлей под белоснежной легкой полупрозрачной юбкой вуалью.
Моя Джейн впала в любовный танцевальный транс, отдавшись полностью танцу и самой музыке. Я это видел, хоть и был уже порядочно пьяным. Я в ритм звучащей музыки и барабанов громко хлопал и аплодировал ей, потрясенный любимой своей просто сказочной женщиной. Все, что было связано исключительно с одной любовью, это и была моя красавица Джейн.
Сейчас ее лицо было ко мне так близко, что я, казалось, был должен ее поцеловать. Но я не смел, нарушать это организованное любимой моей сказочное восточное музыкальное представление, и для одного лишь меня.
Из приоткрытого и оскаленного белыми зубами рта Джейн до меня доносился тяжкий любовный грудной женский стон, и долетало ее жаркое натруженное любовное как в нашем с ней безудержном сексе дыхание.
В следующую минуту, будто потеряв свою твердую надежную опору, Джейн, согнув в коленях красивые свои полненькие ноги, вдруг, упала передо мной на пол. Уронив свою в золоченом бриллиантовом венце девичью черноволосую голову к моим ногам. Она заползала под моими ногами, из стороны в сторону. Разметав свои длинные вьющиеся по сторонам и коврам волосы. Тут же бешено извиваясь и дергаясь судорожно в ритм барабанов под музыку. Раскинув свои по сторонам руки и звеня сагатами, Джейн стала вытворять такое свои голым перед моими очумевшими глазами загорелым до угольной черноты женским полненьким в пальмовой скользкой смазке животом. Вращая его кругами то вправо, то влево. Выделывая морскую волну туда и обратно. И одурманивая конкретно уже пьяного меня дикой безумной судорожной тряской.
Музыка лилась со всех сторон. Это звучал в большой кают кампании музыкальный усиленный усилителями японский центр «SONNY». Здесь был телевизор и оказывается еще музыкальный центр, о котором я пока не знал и его не видел. Он был спрятан в глубокую в стене нишу тоже с дверками из красного дерева. А мощные звуковые грохочущие заглушающие даже шум за бортом океана стерео колонки вмонтированы в стены главной кают кампании яхты.
Работала квадросистема с четырех сторон, что делало это красочное любовное музыкальное представление вообще божественно волшебным. Этакие сказки Шехеризады. Это был не тот в каюте Джейн кассетный магнитофон. От него бы не было такого эффекта. Это было нечто!
Здесь в полумраке при горящих тающих от огня свечах и в душном пропитанном разными терпкими запахами воздухе.
В это время в нагретом свечами спертом воздухе, замелькали снова в танце страсти и любви девичьи голые в золоченых браслетах на тонких запястьях руки. Они были мокрыми от выступившего жаркого пота. Блестели и лоснились в тускловатом свете поедающих животворный воздух в главной каюте горящих свечей. Джейн не щадя себя и изводя в этом красивом, но безудержном танце, была мокрой от выступившего и текущего по ее телу пота, что струйками бежал вниз от самой девичьей шеи, плечам, груди, по животу, по ногам и рукам. Играя звонкими сагатами в такт красивой заунывной восточной музыке. Гудели гулким ритмичным громким шумом барабанам, и пела свою печальную восточную песню надрываясь звонкая флейте. Джейн даже здесь безжалостно к самой себе отдавала всю себя мне, уставая в этом любовном танце как в любовной близости.
Из-под надетого на голове золоченого, как корона венца, сверкающего большого на лбу бриллианта и черных изогнутых бровей сверкали теперь Джейн черные, как у колдуньи обворожительные глаза, неким глубинным как океанская бездонная бездна гипнотическим светом в полумраке с горящими и пылающими свечами в интимной обстановке каюты. Зрачки рабыни и танцовщицы востока Джейн от перевозбуждения расширились, как у дикой кошки и казалось, остекленели как у мертвеца. Они мне казались даже неподвижными. Как у кобры, что повинуясь музыке флейтиста заклинателя и своему танцу своего гибкого змеиного тела сама околдованная звуками музыки не в силах уползти и сопротивляться этому. А лишь танцевать и дергать своим чешуйчатым блестящим животом. Как моя Джейн.
На какую-то минуту мне стало даже сейчас не по себе.
Если бы я знал, что происходит со мной в те самые минут и вообще тогда. Где я нахожусь и с кем? Но, поверьте, лучше именно в такие минуты ничего вообще не знать.
А я, налил себе еще один большой стеклянный боках еще до самого верха крепленого итальянского вина и не заметил, как осушил и эту бутылку.
По большой трюмной гостиной большой каюте распространился аромат женского тела, заглушая аромат духов и прочие запахи. Он смешивался со всем, что витало в воздухе. Я вдыхал их и разогревался от этого сильнее.
Это все была моя Джейн. Она звала меня к себе. Но пока танцевала, была мне недоступна.
Но в следующую минуту, снова сменился сам ритм музыки.
Джейн, вся уже мокрая от текущего горячего по телу пота, лоснясь в пылающем свете свечей, смазанная, пальмовым втертым в ее загорелое почти черное женское тело маслом, скользкая и потрясающе красивая. Очень быстро встав на колени, а потом на свои ноги тут же опять закружилась передо мной, и вокруг большого тут стоящего столика, дивана и еще одного кожаного кресла. Описывая большой круг по большой кают кампании, ловко, не задевая в ней ничего. Снова диким бешенным волчком, кружась и развивая свою до золоченых плавок длинную шелковую легкую юбку вуаль. Сверкая голыми загорелыми бедрами своих ног, коленями и ляжками. Стуча снова каблучками шпилек своих золоченых на полненьких ногах туфлей по полу каюты и расстеленным коврам. Извиваясь животом и сотрясая сам спертый, ставший жарким удушливый с запахом любвеобильной женщины воздух в этой большой гостиной каюте своими трепыхающимися девичьими полненькими грудями. Обвешанная вся сверкающим золотом в огне пылающих расставленных восковых по всей каюте свечей, и оглашая громким звоном всю гостиную большую комнату нашей «Арабеллы» музыкальными круглыми металлическими чашечками сагатами. Тяжело натружено дыша и любовно стеная, моя любовница девочка Джейн, выписывая, кружась, целые круги, восьмерки и знаки бесконечности по всей каютной большой комнате. Пролетая большими виртуозными круговыми красивыми вращениями, словно парящий теперь с крыльями мотылек на своих золоченых сверкающий туфлях, то мимо меня, то вокруг заставленного фруктами и вином небольшого столика.
- И последнее, но не в последнюю очередь, любимый мой! – произнесла, уже притомившись, порядком, но уже громко Джейн, пролетая, как комета в беллидэнсе мимо меня. И расстегнув, кружась, сорвала с себя свой тот в монетах и бисере золоченый от танцевального восточного костюма тугой и поддерживающий трепыхающуюся женскую грудь лифчик.
Она, остановившись напротив меня. Быстро и глядя на меня игривыми черными влюбленными развратной сучки любовницы, очнувшимися от некоего гипнотического сна и транса глазами. Стянув с потных и загорелых девичьих молодых плечей его тонкие лямочки. Заманивая меня к себе, Джейн тотчас и следом, расстегнув на спине своими утонченными шаловливыми девичьими пальчиками какой-то там замочек. Освободила от него бултыхающуюся в нем, по сторонам, полненькую, почти черную, как у негритянки от плотного ровного загара с торчащими возбужденными твердыми черными сосками женскую трепыхающуюся уставшую от танцев и изможденную пленом узкого лифчика грудь. Обильно мокрую в ручейках текущего разгоряченного пота. От самой ее женской тоненькой шеи, из-под раскинутых во все стороны свивающихся мокрыми колечками черных длинных растрепанных и прилипших к почти черному, от ровного солнечного загара женскому телу волос.
Она швырнула тот лифчик, точно делая некий сексуальный мужчине вызов, мне под ноги.
Это было что-то похожее – «На, возьми меня. Я вся твоя. Овладей мной сейчас же, мой мужчина».
Музыка все еще играла, и стучали барабаны. Надрывалась воем своим и свистом восточная флейта. Но представление подходило уже к концу.
- Ну как я тебе, похожа на Тамалу Низин? - она мне произнесла опять, не сводя с меня очаровательных от наслаждения черных совратительных под черными бровями женских глаз, закатывая сексуального их под лоб, в сладостной любовной неге от страстного и дикого перевозбуждения. Громко постанывая и
