жутко ломано, но уже говорила со мной по-русски. Время от времени, мы иногда общались с ней по-нашему. В общем, молодец моя красавица девочка.
Стояла, во всю тропическая достаточно уже холодная и ветреная ночь. Было уже, наверное, все три часа ночи, но я не смотрел теперь на свои подводные от акваланга часы от своей неудержимой любви к моей Джейн на время. Было темно и только звезды, и яркая стоящая желтая высоко над горизонтом большая Луна освещала нам дорогу под звездным тропическим небом. Мы далеко ушли от селения островитян сами того не заметив. И вот, надо было идти назад. Мы припозднились с приходом.
Дэниел, наверное, заждался нас, а, может, и нет. Он, тоже с кем-то здесь познакомился на острове, и привел на яхту девицу из местных. И мы с Джейн решили не мешать парню, повеселиться ночью на «Арабелле».
Мы с моей красавицей Джейн пустились дальше в другую сторону берега острова, любуясь красотами уже ночного мира этих островов.
Джейн не очень, то торопилась расставаться с ночным морским берегом. И мне это, тоже было по душе.
Было темно и тихо. И, лишь на горизонте светилась, пока еще светлая яркая полоска, оставленная ускользнувшим за его край Солнцем.
Мы шли по берегу в полосе прибоя у самой его кромки. Удаляясь, вновь от нашей яхты. Мы шли в полной темноте под яркой желтой Луной. В ночной темноте и горящими, и мерцающими огоньками звездами. Дневной весь шум стих. И только громко голосили сверчки. Где-то, далеко в тропическом лесу острова.
Джейн прижавшись ко мне, обхватила меня за пояс своей правой девичьей загоревшей до черноты ручкой. И пощипывая меня своими маленькими девичьими за подрумяненный на солнце правый бок пальчиками. А, я обнял ее. Прижав плотно к себе и, согреваясь, ее женским любящим теплом.
Вокруг стояла ночная тишина. И только был слышен шум прибоя волн. Все кругом спало. Даже затихли все островные галдящие целыми днями птицы.
Было 03:20 ночи.
Джейн захватила бутылку мексиканской Текилы и нашей русской водки с яхты для нашего ночного согрева. Немного еды для закуски в виде нарезанного кусками лангуста и местных маленьких красных креветок. Подаренных в качестве награды и угощения нам как гостям местными туземцами островного племени и рыбаками. Еще набрала какой-то растительной превращенной в салаты пищи. Взяла стеклянные из толстого стекла маленькие стаканчики. Дриньки по-американски, что в их заморских ресторанах, кабаках и барах. Нож с кухонного кубрика, даже вилки. И все это Джейн упаковала в специальную походную из брезента сумку с борта «Арабеллы». И отдала ее мне как мужчине.
И вот мы, снова брели по прибрежной, пока еще горячей не остывшей за жаркий тропический день воде.
Я был практически полностью голым. После ночного купания, равно как и сама Джейн. В своих одних плавках. Джейн в своем полосатом цветном на замочках и тоненьких лямочках купальнике. Мы, забравшись на палубу яхты, просто бросили свою одежду на «Арабелле», чтобы не таскать лишнее с собой. Наверное, зря. Становилось заметно, прохладно. Ветер, летящий с океана, охлаждал быстро воздух. Он подымал большие буруны прибрежных волн, и шевелил пальмовые листья на прибрежных пальмах. И листву тропических кустарников и деревьев.
- Надо, где-нибудь, милый укрыться - сказала мне, почти на ухо Джейн.
- Я думаю, нам лучше вернуться на нашу яхту - ответил ей также на ухо я - А, то намерзнемся за ночь. Довольно становиться холодно, а мы без одежды. Это мы опрометчиво сделали, что оставили ее на нашей яхте.
Я чувствовал пощипывание на коже от загара. Видимо еще порядочно подзагорел. И только сейчас это ощутил в полной мере. Все же моя русского моряка кожа была не той природной конструкции как у Дэниела и Джейн. И возможно были ожоги теперь от солнца. Я весьма заметно поджарился на открытом тропическом Солнце. Короче, даром постоянные дневные в тропиках прогулки по команде голый торс даром для русского меня моряка не прошли. Специфика кожи. Меланин там и все такое. Что моей обворожительной брюнеточке красавице Джейн, как и ее родному брату Дэни это вообще не грозило. Они как Латиноамерканцы имели смуглую более приспособленную кожу к солнцу. С кровью Перуанских индейцев. Как мне сказала сама Джейн позднее. С юга Америки, еще жители Калифорнии, уже были приспособлены к такой природе и жизни возле океана. Джейн и Дэниел имели как по природе мулаты и брюнеты оба, были весьма смуглыми и теперь еще были почти черными от своего загара. И при этом постоянно находились на самом солнце. А я хоть и был моряком и плавал в Тропиках. Тем не менее, получил от солнца ожоги. И это скажу вам, болезненно ощущалось, но я все это переносил и терпел, не показывая моей крошке Джейн вида. А зря. Ну, был влюбленным дураком, что поделаешь. Я, конечно, порядочно засмолился на солнце и загорел, и уже не хуже моей брюнеточки черноволосой любовницы Джейн, но... Жгло все тело. Особенно горели мои плечи. Кожа казалось, потеряла пластичность и вот-вот лопнет и порвется.
- Я же говорила, тебе, Володя. Вот дурачок, какой – произнесла мне Джейн - Надо было быть осторожней. Мне сказать. Да и я не лучше. Откуда я знала, что вы русские такие слабые телом к жаркому солнцу. Но ничего вот, вернемся, я тебя всего перемажу моей той волшебной мазью, что вылечила быстро меня.
Я распечатал бутылку нашей русской водки, прямо стоя в прибрежной бурлящей волнами воде, зажав ее коленками, и выковырял ножом пробку.
Моя Джейн, удивившись такому интересному русскому способу открывать бутылки, достала из сумки кусочками нарезанного лангуста, и мы глотнули, совсем, чуть-чуть, из тех маленьких стеклянных стаканчиков здесь же припасенных моей милой Джейн. Закусив маленькими красными креветками с припасенным салатом из каких-то овощей и, похоже, даже фруктов. Я, правда, так и не понял, из чего было сделано. Но, однако, и весьма даже вкусно.
Мы повернули назад, и пошли быстрее.
Нам стало веселее от жгучего горячительного, и гораздо теплее.
Тут Джейн увидела недалеко от берега среди прибрежных деревьев на прибрежном склоне, какую-то невысокую, по-видимому, брошенную хижину из пальмовых листьев и сплетенную из прутьев лесного тростника. Как она ее рассмотрела в почти, уже полной темноте наступившей ночи?! Мне не понятно. Было темно, хоть глаз выколи. Я вообще без фонарика и направленного под наши ноги света ничего, хоть глаз выколи, не видел.
Она повела меня туда, взяв за руку, почти бегом, радостная от возможности скорого со мной предстоящего страстного секса. Джейн хотелось снова неудержимой дикой почти животной страстной между нами любви
- Там мы и укроемся. В темноте и тишине! - сказала, радостно Джейн, подпрыгивая от счастья мне - Я буду греть тебя своим телом милый, а ты меня! И ночь будет не такой холодной до самого утра!
Джейн вошла первой в плетеную и связанную из тонких прутьев тростника продуваемую всеми ветрами с океана рыбацкую хижину и позвала меня за собой.
В этой хижине не было уже давно никого. И она была брошенной, но заваленной пальмовыми листьями почти до такого же в пальмовых листьях потолка.
- Это нас спасет от холодной ночи - произнесла, ласково и нежно, почти шепотом, моя Джейн - Я хочу любви, любимый мой. Хочу эту ночь провести здесь с тобой в этой хижине, а не на яхте. И вот в этих пальмовых листьях.
- Как дикари? - произнес я, не мене довольный выбором своей возлюбленной Джейн.
Я еще такого не пробовал. Ночь в пальмовых листьях в заброшенной рыбацкой хижине. И секс в полном отрыве. Я тоже захотел этого. Член уже шевелился в моих синих узких плавках. Туго стянутый, и рвался на свободу, словно из тяжкого плена.
- Только хижина, мы, и пальмовые листья – я произнес Джейн.
- Именно, любимый мой! - сказала она, быстро ложась в листья пальм, как на сеновал. Их было здесь так много, что можно было зарыться в них с головой. Но при этом не замерзнуть за оставшуюся часть ночи.
Возможно, эта рыбацкая хижина аборигенов была здесь построена как некое хранилище этих самых пальмовых листьев. Потому, как их тут было реально под самый хоть и не высокий, но потолок.
Джейн, как только вошла в хижину, с радостным визгом упала в пальмовые большие листья. Она раскинулась передо мной, перевернувшись навзничь. И позвала меня к себе, маня с нетерпением дикой жаждущей любви самки своими девичьими руками. И когда я был уже верхом на ней и уже целовал ее губы и женскую пышущую страстью и любовью в полосатом лифчике купальника грудь, она забросала нас обоих теми пальмовыми листьями до самой головы. загребая и хватая те пальмовые с обеих сторон листья и укрывая нас двоих в этой хижине и прямо на ее песчаном полу.
Джейн впилась губами в мои губы, словно пиявка. Просто присосалась, проникнув своим языком в мой рот. Я сделал тоже, что и она.
Джейн расстегнула своими маленькими женскими утонченными изящными пальчиками свой полосатый из тонкого, почти прозрачного шелка купальника узкий подтягивающий ее полненькую вверх с торчащими черными сосками грудь лифчик.
Она, сверкая на меня, своего любовника практически черными как эта темная звездная холодная ночь, стоящая за окном хижины карими переполненными любовными чувствами глазами. Выключив фонарик и без света, в полном ночном мраке. Сняла его, и набросила сверху на меня. На мою мужскую шею. Подтягивая к себе и своей груди мою русую русского моряка голову. Полностью, подползая на голой своей, почти черной от солнечного загара спине под меня. А я шустро и своими руками, снимал с Джейн ее полосатые узкие тугие с женских поджаренных крепко солнцем ягодиц широкой задницы плавки. От волосатого лобка стягивая вниз с ее полненьких, таких же, как все тело моей красавицы любовницы загорелых ножек. Оголяя для своих и ее любовных утех под прелестным дергающимся в прерывистом дыхании загорелым животом с пупком моей красавицы и любовницы
