юбкой. С разрезами по бокам. Врезавшиеся тугими лямками и вырезами в сами женские молодые полненькие задницы ягодицы, ляжки и бедра. Замелькали голые красивые полненьких загорелых ног девичьи колени, голени и упакованные в золоченые красивые танцевальные со шпилькой каблуком стучащие громко пополам туфли с маленькими изящными пальчиками ступни моей черноволосой мулатки красавицы южных кровей. Моей танцовщицы далекого древнего Востока. Страны гор и страны зыбучих песков и песчаных барханов. Страны восточных красивых как сама моя Джейн сказок.
Гремела со всех сторон громкая музыка, сотрясая деревянные переборки летящей по волнам «Арабеллы» и ее стены. В большой гостиной кают кампании всю мебель. Звенела вся вино водочная в бутылках посуда в винном шкафе, и звенели там же стеклянные стаканы и бокалы.
В полумраке освещенной лишь одними горящими свечами большой каюте передо мной извивалась не жалея себя и выкладываясь на всю катушку в своем танцевальном умении в танце живота полуголая невероятной красоты брюнетка танцовщица. Блистая своей красотой ровного плотного почти черного на бархатистой нежной девичьей молодой коже загара. Лоснясь и переливаясь ей в огне таящих и пылающих в золотых подсвечниках свечей всем своим измазанным с ног до головы пальмовым скользким маслом. Как дикая неукротимая сверкая своей переливающейся чешуей любвеобильная змея.
Звенели громко чашечки сагаты в ритм громыхающих барабанов и лилась заунывно и тоскливо восточная плаксивая флейта.
Я не лицезрел в жизни ничего более красивого.
И это шло ей, моей красавице и любовнице Джейн как никому другому. Как ей все ее купальники. К ее гибкой идеальной и стройной молодой латиноамериканки фигуре.
Казалось, она была рождена именно и только для этого. Для этого танца живота. И дикой необузданной и развращенной безудержной греховной любви, и будущего материнства.
По своей сути женщина и должна быть такой и таковой. Ее такой создал сам Бог, как и мужчину, что должен стать ее будущим отцом детей. И о будущем рождении которых, уже мечтал я.
Это было именно ее. Возможно, это даже был Божественный дар. Но Боже! Как это было все красиво! Моя Джейн. Моя пиратка и русалка Нимфа Посейдона, Джейн Морган! Сейчас еще и королева эротического восточного беллидэнса. Танца живота.
Это выглядело как некий волшебный колдовской обряд. Некое колдовское порабощение. Мое, и меня. Порабощение моего разума и сердца.
Джейн знала, что сейчас творила и делала. Женщина южных латиноамериканских горячих кровей. Ее ревность была не беспочвенна. И она доказывала сейчас мне это в этом любвеобильном завораживающим рассудок мужчины танце. Практически нагая. Вся перемазанная с ног до головы и миленького смуглого девичьего личика пальмовой маслянистой, впитавшейся в ее загорелую до угольной черноты нежную девичью бархатистую и без того гладкую идеальную кожу, скользкой блестящей смазкой. В этом своем восточной танцовщицы золоченом красивом наряде. Вероятно дорогом, и сделанном на заказ. Вместе с золочеными на высокой шпильке туфлями, коих я ранее еще в платенном шкафу моей красавицы Джейн не видел. Как не видел такого шикарного ее танцевального наряда. Да и, вообще, здесь вокруг всего.
Это все хранилось отдельно и от основной ее одежды. Вероятно в другой жилой каюте и тайком. Она берегла этот обалденный сверкающий золотом костюм и туфли. Вероятно как память.
Джейн потом мне призналась, что порой вспоминая прошлое, и когда была чуть моложе, здесь на яхте уже в океане сама с собой занималась беллидэнсом. Чтобы не терять свою форму и умение. А вдруг пригодиться. И вот пригодилось. Теперь это очаровывало меня и сводило с ума как сама красота моей девочки и страстной любовницы Джейн.
Теперь все для одного меня. Русского моряка Владимира Ивашова.
Моя восточная танцовщица красавица рабыня как перед своим турецким султаном или Арабским шейхом, красиво выделывая круги своим голым почти черным от загара животом. Виляя из стороны в сторону своей широкой женской полненькой загорелой ягодицами задницей. А между разрезами парящей по воздуху легкой вуали. С двух сторон. И просвечиваясь под той тканью, той шелковой длинной юбки, мелькают девичьи в танце в ровном солнечном плотном загаре стройные ноги. Моей возлюбленной наложницы Джейн. Передо мной громко звеня на красивых пальчиках музыкальными чашечками сагатами загорелые до угольной черноты, смазанные пальмовым скользким маслом, как и все ее, рабыни любви и танца живота гибкое голое тело, вырисовывают замысловатые красивые движения в золоте браслетов девичьи руки. Мелькают колени загорелых ног, изящные почти черные как у негритянки ляжки и бедра. Стучат о корабельный в большой главной каюте пол своими высокими шпильками на прелестных с красивыми пальчиками ступнях моей танцовщицы востока, по красивым расстеленным коврам сверкая золотом танцевальные туфли. По воздуху парит легкая полупрозрачная шелковая длинная до самого пола юбка вуаль, прикрепленная к одетому на уровне низа извивающегося женского живота звенящего монетами и бисером золоченого пояса.
В этой большой трюмной кают кампании, где гремела сотрясая стены и переборки круизной парусной яхты «Арабеллы» стоял аромат тающего в жарком огне воска и женских нежных дорогих редких духов. К нему прибавился еще и аромат вкусного, но крепленого французского вина. Большой бутыль, которого, я уже опустошил и принялся за второй. Это было итальянская большая темная бутылка. Я открыл ее, не сводя очарованных мужских своих глаз с мой красотки Джейн. Что сводила меня просто с ума этим своим необычайно искусным, волшебным и сказочным беллидэнс восточным танцем.
Это было просто невероятное зрелище, от которого нельзя было оторваться, а только восторгаться и восхищаться всем, что сейчас здесь происходило.
Как мне позднее скажет моя Джейн Морган – Да так, делать было нечего, вспомнила свою беззаботную школьную молодость. Танцы до упада. Как очаровывала парней у себя в Америке. Вот и решила с утра просто развлечься снова очарованным мужским восторженным взглядом, отовраться на всю катушку. И это все для тебя, любимый.
Мы были так сейчас увлечены друг другом, что не замечали даже легкой бортовой качки летящей по волнам на своем торчащем под синей водой большом киле «Арабеллы».
В такт громыхающим наверху парусным канатам и нейлоновым на металлических креплениях тросам. Скрипящему всему корабельному такелажу нашей «Арабеллы». Да качающимся бортовым леерным ограждениям. Хлопанью на ветру наполненных ветром Тихого океана больших белых треугольных парусов. Звенели звонко в такт барабанам и музыке чашечки сагаты на изящных тонких цепких пальчиках Джейн. Качалась по сторонам в золоченом узком и тесном лифчике почти навыкате полненькая загорелая Джейн грудь. Звеня бисером и монетными обвесками. Развевалась белоснежная полупрозрачная легкая как воздух шелковая юбка вуаль на звенящем в монетах и шуршащем бисере сверкающем золотом на гибкой девичьей талии пояске под которым мелькают золотом подтянувшие волосатый с вагиной врезавшиеся в загорелые девичьи ляжки тугими вырезами узкие плавки. Красивые моей танцовщицы и рабыни в бедрах, коленях, голенях любовницы ноги, просто выписывали вместе с ее голым животом потрясающие воображение и мужское зрение движения.
- «Тамала Низин, египетская танцовщица из того портового разгульного ресторана «МОРСКАЯ МИЛЯ» Гон-Конга» - я сравнивал в своей уже пьяной голове – «Нет, не Тамала Низин. Это моя Джейн Морган».
Но сходство было просто поразительным. Как и сам восточный потрясающий красивый совратительный сексуальный искусный этот танец, подаренный сейчас, как и тогда, мне своему любимому и самому дорогому мужчине.
Джейн обещала мне это. Но я не принял это в серьез. Думал, что она просто поревнует и забудет. Нет, не забыла. Ее к этому спровоцировали эти уже для нас далекие в Тихом океане острова рыбаков. И танцующие и виляющие голыми бедрами ног и молодыми своим девичьими своими полненькими такими же оголенными ягодицами задницами у большого костра туземки молодые девки. Джейн вспомнила, ревнуя меня к ним, что я говорил про танцовщицу живота египтянку Тамалу Низин. И вот. Это действительно было чисто женское.
Я налил себе теперь итальянского вина и принялся наслаждаться обещанным.
Джейн, таким образом, решила мне напомнить о том разговоре. приблизившись в танце, она мне произнесла нежно и сладко - Говоришь, твоя Тамала Низин лучшая в танце живота? Я тебе обещала доказать, что я лучше - произнесла мне ревностно и любовно моя Джейн Могран, мигнув мне своим карим, практически черным как у цыганки Рады женским правым красивым глазом и чмокнув меня своим воздушным на расстоянии любовным жарким поцелуем алых нежных девичьих губок – А как тебе вот это?
Она быстро и изящно, развернувшись ко мне спиной и изогнувшись в гибкой спине, просто с легкостью и даже не напрягаясь, запрокинулась назад и практически переломилась в узкой гибкой своей девичьей талии. Выпячивая вверх пупком свой загорелый голый вращающийся кругами, дергающийся, словно в погибельной агонии и судорогах под ритм барабанов и музыки женский полненький живот. Выделывая замысловатые в движениях волны своими руками и звеня сагатами. Как пойманная в руки ловца змей, загнанная в угол, еще сопротивляющаяся змеелову, австралийская черная ядовитая Мамба. Изогнувшись так, что ее черноволосая, смуглая загоревшим девичьим лицом в золоченом короне бриллиантовом венце голова, оказалась на уровне ее широкой женской любовницы самки и сучки полненькой загорелыми ягодицами задницы. Буквально коснулась ее своим затылком. По сторонам закачались в тугом золоченом лифчике женские полненькие с твердыми внутри его
