повязал военно-милицейский патруль. Как опасного преступника военные караулы быстро передавали нашего Ромео из рук в руки и, тотчас справив все бумаги, в условиях полной секретности спешно отправили к месту несения службы: в Читинскую область в железнодорожные войска, что было ещё одним нам оскорблением, потому что вот уже лет восемь всех симеонских призывников направляли исключительно в десантники или пограничники.
За Дрюней непрерывно следовали мои люди, но всюду опаздывали на одни сутки. А в саму часть они опоздали на целую неделю, что сказалось роковым образом. Слава об особости симеонского призывника, подогреваемая нужным шепотком сопровождающих, прибыла в часть раньше Дрюня и там соответственно к его встрече подготовились. Приготовился и Воронцов-младший, поняв ещё на пересылках, что так просто его служба проходить не будет. И вот казарма с её самой махровой дедовщиной.
– Менять «ролекс» на дешёвую штамповку? – Пожалуйста. – Чистить зубной щеткой пол? – С нашим удовольствием. – Стирать ваши носки и портянки? – А запросто.
Казарменные деды, естественно, порядком озадачились такой его покладистостью и исполнительностью. Красавец-атлет, возвышавшийся на полголовы над самыми высокими из них, поражал своей неугнетённостью и кажущейся флегматичностью. Три первых бессонных ночи и полуголодных дня в казарме тоже ничуть его не обескуражили. Включив всё свое умение оказывать на людей властное воздействие, Дрюня терпеливо ждал и едва-едва не перевёл стрелки на свою сторону.
Но на четвёртую ночь нашёлся хмырь, который выпендрёжа ради собрал в туалете полдюжины дедов и приказал Дрюне сделать одну крайне непристойную вещь, кто служил в подобных мусорных ямах может догадаться какую. Сто процентов людей обычно хотя бы поначалу отвечают категоричным отказом на такое предложение. Однако Принц крови повёл себя иначе.
– Ты очень хочешь, чтобы я это сделал? – спросил он.
– Харе базарить!
– Ладно, я это сделаю, если ты напишешь мне это предложение письменно.
Предложение с подписью и датой было написано. Дрюня прочёл, аккуратно сложил и спрятал в карман мерзскую записку и в следующее мгновение бросился на обидчика. Как ни стерегли его бросок все присутствующие, чтобы поймать и оттащить, секунды три они промешкали. Вопль дикой боли огласил казарменный сортир – Дрюня напрочь выдавил хмырю оба глаза.
Позже, на суде, он утверждал, что просто хотел схватить противника за шею, но в общей сумятице получилось так, как получилось. Да и написанная пострадавшим записка помогла, словом, только два года дисбата за всё про всё, куда Дрюня отправился уже человеком, наводящим зоологический ужас на всех своих новых штрафников-соказарменников.
Весть об армейском «подвиге» Принца крови потрясла симеонцев. Неделю все ходили ошеломлённые и подавленные. Разом померкла легенда и об удачливой звезде Воронцова-старшего. Какая уж тут удачливость, когда одно за другим такое... В само происшествие слишком не вдумывались – как человек одарённый Дрюня и на преступный умысел должен был ответить с удесятерённой талантливостью. Он и ответил: осудил, вынес приговор и тут же сам его осуществил. Но всё равно содеянное выглядело как-то уж совсем не по-сафарийски и не по-командорски.
– А дисбат это лучше обычной колонии или хуже? – снова и снова спрашивала Катерина. – Там порядки наверно ещё похлеще дедовщины?
– Да обыкновенная казарма, только не выпускают никуда и работа за колючей проволокой, – успокаивал её Аполлоныч.
– А отмазать его оттуда никак нельзя? – интересовался у меня Севрюгин.
И мы с Мариной полетели в Читу отмазывать наше сокровище. На свидании Дрюня был бодр и невозмутим как всегда:
– Я ещё никогда не чувствовал, чтобы весь мой организм так работал на полную раскрутку. В командорах у меня только голова была занята, а сейчас и голова и всё остальное. Вот, жена, какой ещё муж принесёт тебе букет таких острых и неповторимых переживаний?
Разумеется, сразу вытащить его с дисбата было нереально. Мы с Мариной сделали по-другому: сняли поблизости от казармы двухкомнатную квартиру и стали выплачивать офицерам части сногсшибательные откаты, чтобы они раз в неделю на 5-6 дневных часов отпускали Дрюню на свидания с женой и понежиться в горячей ванне.
– Если тебе будет приходить по тридцать писем каждую неделю, это для тебя будет плохо или хорошо? – спросил я его в следующее свидание.
– Ну, хуже, точно не будет, – подумав, сказал он. – Только какой в этом смысл?
– А пусть видят, что три тысячи человек держат тебя под контролём.
– Мне только список, пожалуйста, всех трёх тысяч размноженный на ксероксе, чтобы я им всем не забывал поклоны посылать.
Помимо кучи писем, которые действительно отныне приходили к нему, редко пустовала и вторая комната в съёмной Мариной квартире – Воронцовское командорство и добровольцы из других командорств установили чёткий график, по которому по очереди отправлялись навещать армейского заключённого, так что без внимания он не оставался. От их изобильных передач пировали не только соказарменники, но и большая часть охранников.
В свою очередь Дрюня и сам не очень-то тушевался в предложенных судьбой обстоятельствах, быстро приобретя в своей части самый заоблачный авторитет. Чтобы его не спросили, всегда отвечал так, чтобы хотелось спросить ещё и ещё. Совершенно безразлично относясь к офицерам, он вскоре стал для них весьма полезным человеком: одному составлял хорошую видеотеку, другому мастерил чучело из убитой лисы, третьего обучал работе на компьютере. А после того, как на своей ударной стройке за колючей проволокой он показал, как можно возводить третий этаж без помощи сломавшегося крана на него вообще перешли обязанности этакого «пахана-боцмана» всей их казармы. Кстати, добрый десяток тех дисбатовцев потом прибыл на Симеон, чтобы уже на гражданке проходить службу под знамёнами своего замечательного боцманюги.
Итогом же наших с Мариной происков стало то, что она во второй раз забеременела и впереди замаячил свет освобождения Дрюни, как единственного кормильца двух обездоленных деток. Оставалось лишь как следует оформить все ходатайства и отсчитать ещё с полдюжины месяцев.
На Симеоне тем временем жизнь в тот тринадцатый сафарийский год порядком пошла вразнос. Вдруг подняли голову те, кто мечтал об учреждении командорств за пределами Симеонова острова. Мол:
– Если не рентабельно больше увеличивать население острова, чтобы не нарушить равновесия с окружающей природной средой, то давайте вынесем это население на материк.
Существовали уже целые землячества сафарийцев в Лазурном и Владивостоке, Находке и Хабаровске, Иркутске и Москве, но никто прежде не заикался о своей автономии, памятуя об участи тех, кто до госпожи Матуковой предпринимал попытки создать Пятое командорство. А теперь решили действовать сразу и наверняка:
– Выдайте нам для Лазурного и Владивостока очередных наследников престола, Севрюгинского Герку или Чухновского Никиту.
Признаться, мы с Вадимом и Аполлонычем тоже думали о расширении Сафари, но рассчитывали, что дело будет происходить поэтапно: сначала лазурчане и владивостокцы помучаются сами, а лишь через год-два всплывут кандидатуры наших командоричей. Притом оба ещё были слишком юны, и преждевременное лидерство могло помешать их должному личностному становлению. Больше всех срочному запросу наследника престола изумился барчук. Его Никита не входил в группу «Высоцких», спокойно поступил во Владивостокский политех и даже в танцах «электро» ни разу замечен не был.
– По-моему, это какая-то подстава, – сердито недоумевал Чухнов-старший. – Что он им там накомандорит?
– Разве ты не видишь, им под наших мальчишек нужно только стабильное финансирование, – просвещал его Севрюгин-старший.
– Вариант мадам Матуковой?
– Если бы! Мадам Матукова сама быстро стала на крыло. А эти командорства выпьют из нас все соки. – В любых денежных расчётах Вадима было уже не провести.
– Так что будем делать? Может пока ограничимся только Лазурчанским командорством? Герка под твоим крылом как-нибудь да вырулит.
– Зато во Владивосток есть шанс отправить всю нашу лишнюю накипь, – отвечал командор командору.
В общем, мы тянули со своим решением сколько могли, пока действительно за новые командорства не стали топать ногами все «танцоры» и иже с ними. Были подготовлены все финансовые расчёты (разумеется, липовые), списки членов будущих командорств с перечнем жилья, которое они согласны предоставить в частичное пользование бездомным сотоварищам, красочно расписаны перспективы хозяйственной деятельности новых командорств, и даже обставлены дорогой мебелью командорские квартиры-офисы. И в канун 1998 года мы всё это нашим филиалам-землячествам утвердили пятью командорскими подписями. За подписью Дрюни «Высоцкие» не поленились слетать к нему в дисбат.
Отец Павел устранился от официального участия с помощью цитат из Ницше и Ахматовой:
– «Беззубый рот не имеет уже права на все истины». «Вы, века прошлого дряхлеющий посев».
А не дряхлеющий посев Шестого и Седьмого командорств, засучив рукава, прытко взялся за хозяйственные дела, которые прежде всего заключались в продаже товаров, произведённых на Симеоне. К сожалению, то, что совсем недавно выглядело достаточно привлекательно по мере космического расширения повсюду товарного ассортимента становилось всё менее и менее востребованным. Не оправдывала себя даже ставка Сафари на красивую, но неброскую мебель, посуду, одежду, интерьерные мелочи.
– Вещи должны вести себя скромно! – провозгласил Воронцов-старший десятилетие назад.
Тогда это выглядело убедительно, а теперь анахронично. Новые русские реагировали лишь на самое многокомнатное жилье и на самые дорогие прибамбасы. Среднезарабатывающие отдавали предпочтение дешёвому, но импортному. Бюджетники наши бы товары брали, если бы те вполовину стоили меньше, но это уже мы сами не могли себе позволить. Симеонские продукты тоже не выдерживали конкуренции с китайским импортом. Книжный и видеокассетный рынок был уже заметно перенасыщен, а ювелирные изделия сильно потеряли в цене. Открытые общепитовские точки стояли полупустыми, а семейные пансионаты оказались никому не нужны. То есть прежние торговые заоблачные прибыли канули в Лету, и нужно было очень сильно крутиться, чтобы добыть себе на этом хотя бы на простое пропитание, ни о каком процветании и речи не было. Единственное, что приносило стабильный доход это пункты обменников валюты, но тут тоже приходилось договариваться с местными «крышами».
Дела Шестого командорства в Лазурном шли чуть лучше Седьмого вдадивостокского, тут им не давала захиреть железная рука Севрюгина-старшего, подкидывая время от времени какие-либо городские заказы. Но всё равно это было совсем не то, на что неофиты-сафарийцы рассчитывали. И верхушка новоявленных командорств вдруг, спустя какое-то время, почувствовала себя глубоко и незаслуженно обманутой, причём непонятно даже кем и каким образом. То, что на Симеоне выглядело привлекательно и убедительно, при переносе на материк
