Слово о Сафари Глава 10

преследователей.
    Весь фокус заключался в полной неожиданности для жертв такого поворота событий. Как правило, это были рядовые качки, которые больше работали кулаками, чем гранатами и пушками, что тоже порядком обескураживало следователей прокуратуры. Зачем мочить пешек, рациональней же охотиться на слонов?
– А нас слоны не интересуют, нам достаточно и пешек, – как бы говорили легионеры и «Высоцкие» и продолжали дальше.
Прошло целых три таких теракта, прежде чем я стал что-то сопоставлять и о чём-то догадываться. Окончательно всё выяснил после поножовщины в ночном клубе Артёма. «Высоцкие» наведывались туда не один раз и всегда всё там было тихо и спокойно. Просто физически не сыскать было такой кулачной силы, которая бы рискнула налететь на пятнадцать парней с Симеона. Но в критический момент «Высоцких» оказалось всего семеро и три десятка местных бузотеров решили, что справиться им с великолепной семёркой вполне по силам. Почти и справились: налетели, смяли, опрокинули и даже попробовали пинать ногами.
    Не знали борзые пьянчужки, что в СУПИ как раз пошла мода на сафарийскую наваху, которая удобно размещалась в заднем кармане джинсов, а в раскрытом и зафиксированном состоянии была идеально пригодна и для метания, и для фехтования. Приёмы фехтования ею тоже были хорошо отработаны и вот настал момент их практического применения. Стоило первому артёмовцу, схватиться за располосованный бицепс и заорать благим матом: «Зарезали!» как толпа драчунов мгновенно отхлынула, дав тем самым ещё шестерым поверженным супистам вскочить на ноги и выхватить свои навахи.
– А за нож у нас убивают! – провозгласил какой-то смельчак и тут же получил скользящий удар отточенным лезвием по лицу. Следом засвистели, рассекая чужие щеки и другие навахи, и вся семёрка беспрепятственно двинулась к выходу. Прав был Юлий Цезарь, когда утверждал, что молодых солдат Помпея удары в лицо обратят в бегство скорее чем какие-либо другие.
    На улице «Высоцких», правда, тотчас окружил милицейский патруль с пушками наперевес. Но тут по вызову с мобильника на двух микроавтобусах вернулись с «задания» отсутствующие восемь головорезов с пистолетами и в масках, и разоружиться пришлось именно ментам. Потом была сорокакилометровая погоня всей приморской милиции по сопкам до Лазурного, в результате чего догнать удалось лишь пустые микроавтобусы – все пятнадцать училищных фабзайцев без остатка растворились среди улиц Лазурного и в ту же ночь, несмотря на блокировку всех плавсредств Лазурного, благополучно прибыли на Симеон.
Прокурорское расследование данного инцидента мало что дало. Легкий встречный шантаж, умеренный подкуп, старательное перемешивание всего и всех привели к тому, что к судебному разбирательству были привлечены двое симеонских малолеток, которые в тот вечер вообще не покидали остров. Немало способствовало этому успеху то, что у всех «Высоцких» в ночном клубе волосы были покрашены в яркий желтый цвет, и на следующий день точно так же выкрасили себе голову ещё сто симеонских парней. Поди потом их достоверно различи. В результате пять потерпевших со шрамами на лице обошлись Сафари всего в два условных срока по три года каждый.
    Параллельно проводил следствие и я – дознавался, где именно прохлаждалась отсутствующая восьмёрка.
    – Значит, посвящение в настоящие мужчины?
    – А почему бы и нет?
    – Ну и как самочувствие после этого?
    – Да нормальное. Оленя завалить намного жальче. Они же бандюги, каждый под расстрельной статьей. Это просто нормальная санитарная вырубка гнилого леса.
    Я смотрел на восемнадцатилетнего обалдуя, который рассказывал о своём точном выстреле по живому человеку в перерыве между чтением «Дон Кихота» и игрой на виолончели и готов был выть от бессилия и уныния. Вот он, итог всех наших стараний и устремлений!
    Срочно позвал к себе Аполлоныча и Севрюгина и сообщил им сию приятную новость.
    – Это, кажется, в древней Спарте подростки бегали и просто так мочили зазевавшихся илотов, – вспомнил барчук, как всегда, не спеша переходить от иронии к серьёзному. – Мы хотели древнего греческого полиса – мы его получили по полной программе.
    – А мой Герка, что, тоже среди них? – сдержанно обеспокоился Вадим, к моему удивлению не устраивая эмоционального взрыва, видимо, давала себя знать мэрская закалка.
    – Да какая разница, всё равно в подтанцовке участвовал, – заметил Чухнов.
    – А правда, говорят, что вы тогда втроём с Пашкой Муню замочили? – в лоб спросил у нас лазурчанский мэр.
    – Я знал, что эта легенда понравится всему Симеону, – засмеялся барчук.
    Вадим вопросительно посмотрел на меня, я, естественно, тоже отрицательно покачал головой, соблюдая старое золотое правило: ври до последнего – и тебе поверят.
    – У меня есть подозрение, что широкая общественность благородного занятия наших юношей не одобрит, – невесело определил Севрюгин.
    – Может, взять их всех и одним чохом выслать куда-нибудь во Францию или Англию на годик или два. Если и тогда не пройдет, то значит быть нам родоначальниками клана палачей-интеллектуалов, – подытожил барчук.
    Ни до чего с ними не договорившись, пошёл я советоваться с Отцом Павлом. Тот не сразу поверил в реальность того, до чего не докопались милицейские следователи, думал, что я его разыгрываю. Потом признался, что совершенно не представляет, как подступиться к данной проблеме:
– Жалко даже не уголовных шавок, а наших эмбрионов. Лет через пять очнутся и спросят себя: неужели я в самом деле всё это делал? Недаром же самые жестокие каратели в Латинской Америке из подростков. На людей смотрят как на лягушек. Иди к Дрюне, он ближе к ним по возрасту, может лучше всё сообразит.
Вот вам и всесильный, всезнающий аятолла Воронец!
    Дрюня воспринял ситуацию серьёзно, но без паники. Пообещал, что сам разберётся с придурками. Если история с артемовской поножовщиной почти примирила его с зазнаистостью «Высоцких» (наконец-то вели себя по-мужски), то их закадровая деятельность вызвала в нём новый прилив презрительности за сам факт коварного выстрела в ночи по беззащитной жертве.
Дождался дежурства по Симеону своего командорства и по одному стал выдёргивать «Высоцких» прямо с училищных занятий к себе в кабинет, дабы сказать каждому из них в отдельности одно и то же:
    – Дорогой Саша (Коля, Петя), или ты в двадцать четыре часа вместе с родителями покинешь на два года остров, или дашь мне слово, что до конца учёбы без моего, и только моего разрешения, ни разу не покинешь Симеон.
    Разумеется, все выбрали второе и – самое удивительное – не были в тот момент за такой ультиматум к Дрюне ни в малейшей претензии. Даже вздохнули с некоторым облегчением, прекрасно понимая, что их разбойничьи рейды рано или поздно обнаружат себя и обернутся бедой не столько даже, может быть, для них самих, сколько для Сафари в целом. Артемовская драка и без того сделала их героями в глазах всех симеонцев моложе двадцати лет, тщеславие было удовлетворено, а произведённые теракты насытили и чувство мести.
С их подельниками-легионерами Воронцов-младший велел разбираться мне:
– Придумай им особые спецзадания и вместе с женами отправь, желательно навсегда, на материк.
Что я с облегчением и сделал.
    Все эти события уместились в каких-то три осенних месяца, а затем, казалось, всё пошло своим стабильным чередом. Методично перестраивался посёлок, хорошели фешенебельные Родники, освободившись от последних строительных лесов, умиротворенно сияла Галера. Плотный график премьер, публикаций, концертов, соревнований, свадеб, деторождений и презентаций заполнял весь досуг симеонцев и создавал у них вполне бодрое мироощущение. Но что-то во всём этом было уже не то. По крайней мере, нас троих: меня, Вадима и барчука не покидало предчувствие, что мы находимся на пороге какой-то большой катастрофы. И на всякий случай мы потихоньку принялись готовить себе запасные аэродромы на материке – покупать квартиры в Москве, Краснодаре и Сочи.
А потом наступила кошмарная зима 1996 года, когда кадры холодного, тёмного Владивостока ежедневно замелькали на экранах московских каналов. Как не сопротивлялась Катерина, Аполлоныч и Дрюня, ночную подсветку поселка, видимую из Лазурного пришлось отключить, рекламу круглогодичного отдыха на Симеоне приостановить, а выдачу больших зарплат дачникам временно ограничить. Но было поздно – сафарийская сытость стала бельмом на глазу уже не только Владивостока, а всего двухмиллионного Приморья. Власти можно было подкупить, уголовников запугать, а как быть с общей биотолпомассой, настроенной бесповоротно враждебно? Если раньше на материке случались хулиганские нападения только на одиноких легионеров или мотовзводников, то теперь активному остракизму и рукоприкладству стали подвергаться и рядовые симеонцы. А несколько домов симеонцев в Лазурном были подожжены.
– А что я могу сделать, – оправдывался Севрюгин, – если все упорно считают, что Сафари нажилась только на «Золоте партии». Олигархов единицы и у всех бригады телохранителей, и они далеко, поэтому их никто и не гнобит. А признать, что рядом три тысячи человек живут в масле, потому что хорошо работают – с этим русская психология справиться ну никак не может.
    В один прекрасный день мы вдруг обнаружили, что наш остров превратился в закрытую зону. С массой удовольствий и развлечений, но зону, из которой лучше лишний раз на материк не высовываться. Это было совершенно новое ощущение. Одно дело, когда ты сам не хочешь никуда выезжать, и другое, когда тебя  вынуждают  никуда не выезжать. Хотя на что, собственно, мы рассчитывали, снова и снова создавая себе новые степени автономии? Ну и досоздавались!
– Это хорошо, что мы на острове и вовремя объединились с посёлком, –  резюмировал Аполлоныч, – иначе получили бы такого же красного петуха в Галеру. Будем уповать, что экономические катастрофы у Приморья рано или поздно пройдут, главное сейчас – сохранить своё островное самоуважение, жить, как жили и меньше подставляться под чужие стадные нападки.
– Если мы ничем не ответим, это будет косвенным признанием нашей слабости и нашей несуществующей вины, – Принц крови жаждал адекватных действий.
– А я тоже считаю, что лучше всего завистливую чернь полностью проигнорировать, как мы раньше всех газетчиков проигнорировали, – стала на сторону Чухнова Катерина-Корделия. – Почему бы нам не взять паузу на два-три месяца и ничего в лазурчанские магазины не давать?
Так и сделали, объявив Симеону месячные каникулы. Мол:
– Многие заводы практикуют общий уход в отпуск, давайте и мы попробуем. На ваш законный очередной отпуск это никак влиять не будет.
Никто не возражал. Под этот предлог мы почти полностью прекратили вывозить свои товары и резко сократили пропуск на остров вольных посетителей, пускали только тех, кто заранее выкупил путёвки в наши пансионаты и гостиницы.
– У нас профилактический ремонт, – отвечали мешочникам и спонтанным гостям биллетёры на причале Лазурного. – Да, именно всего острова.
Симеонцы довольно ухмылялись, слыша это. Приятно было как бы заново