«Наука и религия», «Наука и жизнь» и «Знание — сила»...
Пока Гриша возился с аппаратурой, Анфиса покидалась с Катей снежками, и потом Катя показала Анфисе новую колоду карт Таро, которую та раньше не видела: это было «Таро Тота» знаменитого оккультиста Алистера Кроули и британской художницы Фриды Харрис. Гриша собирался с помощью ЭВМ выяснить их математическую основу и реальную способность к прогнозированию и программированию. Анфисе больше нравилось классическое Таро, но Гриша сказал, что надо проработать все варианты.
Анфиса уговорила их попить хотя бы хорошего травяного чайку перед отъездом. И за чаем Катя очень оживлённо рассказывала Грише и Анфисе, как Данила спас от неминуемого самоутопления какую-то театральную девушку, которую коварно, безжалостно и трусливо бросил на произвол судьбы «негодяйский соблазнитель» какой-то Толик.
Этот Толик, рассказывала Катя, сначала «надавал по рогам», «и по делу», какому-то очень странному и нехорошему братцу этой девушки; и воспитанная на волшебных сказках и на тургеневских романах девушка решила, что Толик — это тот самый идеальный герой (он же — прекрасный принц), которого она трепетно ждала всю свою жизнь, с самого детского сада, и в мужественные руки которого ей можно без всяких колебаний вручить и себя, и всё своё будущее, гарантировано получив взамен полное и абсолютное личное счастье до самой пенсии.
И доверчивая девушка вытащила этого Толика из какого-то глубочайшего и сложнейшего питерского подвала (а точнее, как выяснилось, из катакомб Петропавловской крепости), где он, не будучи профессионалом, просто заблудился, застрял в какой-то яме и мог вообще там сгинуть; а девушка была, ко всему прочему, спелестологом (специалистом по подземным ходам). Она вытащила его из ямы, нацепила ему на лоб специальный фонарик, сунула в нос какую-то секретную карту подземных ходов, вытащила его, чуть ли не на себе, на свет божий — и вручила ему себя. И этот Толик оказался той ещё сволочью...
И Катя, объясняя немного недоумевающему Грише, что натворил Толик, понизила тон своего повествования и сделала ему несколько выразительных знаков (что-то из карт Таро?), значение которых Анфиса не поняла. Но она поняла, что настоящим героем в этой истории оказался Данила, который спас эту девушку, уже всерьёз собравшуюся от отчаяния, от разочарования в любви, и в полном расстройстве чувств и мыслей от потери смысла своего существования, прыгать в Неву с Кировского моста…
Анфисе было жалко девушку; но она верила, что в её собственной жизни будет только настоящая любовь, а от настоящей любви она ни с какого моста прыгать не станет…
И, вообще, любовь — это крылатый Эрос!..
И ещё Платон писал, что без Эроса — коммунизм невозможен!..
Правда, в греческом языке, говорит Герта, кроме Эроса есть ещё семь особых слов для обозначения разных видов любви…
И все восемь надо испытать?..
Ну, вот и будем испытывать!..
Коммунизм — это когда все любят друг друга
Где-то в православное Рождество, заехал на дачу Данила с какой-то высокой, стройной, симпатичной и немного стесняющейся девушкой-блондинкой в пёстрой шерстяной шапочке. И Анфиса догадалась, что это та самая девушка, театралка и спелестолог, о которой рассказывала Катя. Привезли «Антимиры» Андрея Вознесенского (какое-то полу-подпольное издание на ротаторе) и толстые литературные журналы: «Новый мир», «Звезду», «Неву», «Иностранную литературу» и «Юность» (если считать «Юность» толстым журналом), а также журнал «Театр» и номера журнала «Искусство кино» со статьями Параджанова и Андрея Тарковского...
Девушку звали Ариадна, но Данила звал её «Аря»; и Анфиса тоже почти сразу стала звать её «Аря». Они привезли с собой также разных продуктов, фруктов, фиников, орехов и ещё разных вкусностей с какого-то новогоднего стола. Были оба все такие праздничные, раскрасневшиеся от мороза, возбуждённые и радостные, и как-то уж очень часто хохочущие...
Анфиса предложила им заняться пилкой дров, вручила двуручную пилу и рабочие перчатки. Сказала им, что это создаёт эффект синергии, пробуждает товарищеские чувства и очень способствует укреплению человеческих отношений. Оба, глянув друг на друга, как-то очень тихо, осторожно и тактично, стараясь сдерживаться, хохотнули — каждый в свою варежку — и с этими определениями согласились…
Анфиса указала им на штабеля брёвен во дворе — и напутствовала:
«И соблюдаем, дорогие товарищи, технику безопасности! Вам ещё детей рожать!..»
Тот и другой, отвернувшись друг от друга, зажали рты варежками — хотя всё равно было видно, что им, ну, ужасно смешно — и поспешили с пилой к брёвнам...
Они оба пилили, и довольно дружно — Анфиса это видела и слышала — и дико хохотали над какими-то шутками Данилы, на которые Ариадна тоже, сквозь неудержимый хохот, пыталась чем-то отвечать. А Анфиса так и чувствовала, что им должно было понравиться это занятие...
Данила потом колол топором напиленные чурбаки, а девчонки складывали наколотые им поленья в поленницу…
Ариадна обратила внимание на одно очень странное кривое полено с торчащим из него длинным сучком; а Анфиса отложила его особо — и сказала Даниле:
«Это тебе — для творчества!..»
Данила удивился, не понял — спросил:
«Для какого такого?..»
Анфиса показала ему на сучок — и разъяснила:
«Буратино сделаешь!..»
Ну, опять хохочут!..
А Данила Анфисе, в её дошкольном детстве, вырезал из дерева разные смешные штуки...
Анфиса, после всех дел с дровами, напоила их потом, пригласив в гостиную к самовару, крепким и ароматным травяным чаем с мёдом и разными вареньями. Старые сухие дрова, берёзовые и сосновые, прекрасно горели при этом в камине...
За чаем, чтобы они меньше хохотали, она задала обоим, как специалистам, серьёзный вопрос: чем отличается драма от трагедии? Или это просто зависит от количества жертв?
Хохотать они стали ещё больше. Но Данила сказал, что вообще всё зависит от любви, и надо смотреть, какая там любовь. Любовь — это всегда и драма, и трагедия, и драма, переходящая в трагедию. Чем больше любовь — тем скорее она превратится из драмы в трагедию. А иначе неинтересно жить...
А Ариадна сказала, что это можно показать в пантомиме и в танце — и что-то такое, сняв верхний свитер, изобразила и станцевала на эту тему...
Данила сказал девушке, что Анфиса прекрасно танцует, а тем более, она сейчас в такой выразительной чёрной водолазке. И оба просили её показать что-нибудь. Но Анфисе не хотелось ничего такого специально показывать, и она просто спросила Ариадну о латиноамериканских танцах: ей было интересно, что там танцуют революционеры и особенно партизаны. И девушка, показывая, пригласила Анфису танцевать вместе с ней. Станцевали вместе сальсу, хабанеру, бачату, кумбию и ещё что-то такое вместе сымпровизировали...
Данила аккомпанировал им, хлопая в ладоши, притоптывая и довольно мастерски постукивая по столу, по самовару и по разной посуде, и пытаясь им подпевать. Ариадна пела, танцуя, прекрасным голосом, что-то из испанского и латиноамериканского репертуара; и Анфиса, когда что-то из этого знала, пела с ней тоже…
Данила, явно не выдержав, тоже станцевал вместе с ними; и Анфиса, вместе с Ариадной, удивилась, как хорошо, хотя и знала, что Данила отличный танцор. А он сказал им потом, когда все снова уселись за стол, что обе и танцевали, и пели великолепно, и что в паре у них при этом получилось что-то вообще совершенно фантастическое.
Девушка тоже заверяла Анфису, что у неё потрясающие способности и к танцу, и к пению, и её очень удивило, что Анфиса хорошо знает испанский. А Данила объяснил Ариадне, что отец у Анфисы в 30-е годы воевал в Испании и до сих пор знает испанский неплохо, а Анфисе любовь к языкам он прививает с младенчества. И сказал ей, понизив голос и сделав загадочный вид, что Анфиса с подругой собираются тайком бежать в Латинскую Америку — продолжать дело Че Гевары…
Анфиса вспыхнула — и сказала ему на это, с гневом:
«Данька, предатель!..»
И хотела что-нибудь в него кинуть. Схватила с блюда из-под фруктов ещё остававшуюся там виноградинку, замахнулась — но ведь продуктами кидаться нельзя!..
А Данила говорит:
«Кидай!..»
И приготовился ловить — почти как вратарь на воротах. Анфиса кинула в него — Данила поймал виноградинку, и — отправил её себе в рот, глядя на Анфису большими довольными глазами и изображая на лице наглое и идиотское удовольствие...
Ариадна сказала Анфисе:
«Он мне хвастался, что в младенчестве тебя на руках носил!..»
Данила уточнил ей:
«Её все на руках носили, и все баловали! И до сих пор балуют!.. И вот — смотри что получилось!..»
Он кивнул на Анфису с таким выражением лица — как на какой-то очень странный и сомнительный феномен…
Анфиса отпарировала ему, возмущённо:
«Получился — замечательный образец эволюции человеческого вида!..»
Ну, опять, опять хохочут!.. Прямо сейчас на пол свалятся!..
И Анфиса продолжила свои гневные и ехидные обвинения:
«А кто говорил, что я — «вундермедхен», негодяйский Данька?..»
Ариадна вскочила — обняла и горячо поцеловала Анфису...
Анфиса, тронутая её нежностью, и потому немного дрожащим от волнения голосом, сказала Ариадне:
«Ты, Аря, не очень-то его слушай — он воображала и хвастун! И шуточки у него какие-то — идиотические и сюрреалистические!..»
Потом ещё долго говорили — и о танцах, и о театре, и о кино, и об искусстве как о культе Красоты (а значит — и Любви?..), и о литературе всех континентов, и об Испании, и о Кубе, и о Латинской Америке в целом, начиная с текущих политических событий — и всё больше углубляясь в историю и культуру... Вспомнили и про нашумевшего Кастанеду, которого все трое уже читали в самопальных переводах в «самиздате»...
Ариадну просто потрясли знания Анфисы об индейцах и индейских магических обрядах, а особенно, когда она перешла от описаний индейского шаманизма — к описаниям нашего сибирского, уральского и европейского финно-угорского. Обсудили и вопрос: были ли славянские волхвы шаманами? Решили, что в своих истоках — да, конечно, были…
И, кажется, Анфиса смогла убедить Ариадну, что настоящий коммунизм — он же первобытный родовой космизм — был у индейцев и первобытных людей...
Ариадна сказала Даниле:
«Вот Анфиса мне всё гораздо лучше объяснила про коммунизм, чем ты! Коммунизм — это когда все любят друг друга!..»
Данила согласился — и добавил, жуя расколотый грецкий орех:
«И когда всё племя — спит под одной шкурой мамонта!..»
От шаманов и шаманок — перешли к ведьмам. Тут уже Анфиса просто напугала впечатлительную Ариадну своими рассказами, что называется, почти «до чёртиков»…
А Данила, сделав многозначительное лицо, поведал Ариадне, указывая на Анфису:
«Ты думаешь — она кто? Она — это будущая Баба-яга! Просто пока не вышла ещё из юного возраста… Она и йогой, кстати, занимается...»
Анфиса возмутилась:
«Бабой-ягой — я была в прошлой жизни! А ты был — Иванушкой-дурачком, таким и остаёшься!..»
Данила спокойно возразил:
«Иванушка-дурачок — это юродствующий Иван-царевич! И оба Иванушки — это, между прочим, само Ясное Солнышко, которое ты так не уважаешь!..»
Анфиса пригрозила ему:
«Вот испеку колобок — и скушаю
