Трое бомжей пьянствовали ночью на скамейке в одном из дворов на улице Усачева. Погода стояла летняя теплая. Полная луна, как золоченое блюдо, висела низко и грозно, словно внимательно следила за теми, кто предпочел ночной образ жизни дневному. Ребята уже приняли по первой и теперь сидели, чуть расслабясь, ожидая прихода философского настроения.
Двое расположились на лавке, между ними стояла бутылка и лежала нарезанная колбаса. Третий оккупировал огромным задом край детской песочницы. Это был здоровяк, если такое слово применимо к алкоголику, с лицом синим от драк и прочего образа жизни. Голова его была лысой и покрытой какими-то нарывами, которые он все время расчесывал. «А слышали, пацаны, про собак-убийц?» - спросил он, закуривая, когда в кустарнике, который находился метрах в двадцати от них, вдруг раздалось рычание. «Да это периодически происходят случаи,» - ответил худой всклокоченный и очкастый, не спеша, откусывая от ломтя колбасы - «помнится, передавали, что на Владыкино стая, которая в Ботаническом саду обитала, сожрала тетку». «Да и при чем она кормить их пошла. А утром нашли только части от нее. Нога отсутствовала, и внутренности все были съедены». «Пасть бы разорвал,» - сказал с набитым ртом третий — заросший бородой чуть не до глаз и смотревший на мир не адекватно одному стакану агрессивно. «Псам, что ли?» - рассмеялись оба товарища. «Нет,» - ответил бородач, продолжая жевать - «службам городским, которые ни хера не работают».
Из кустов снова негромко рыкнули. Очкарик свистнул и, подняв вверх, повертел в воздухе куском колбасы. Но на призыв его никто не вышел. Они налили и выпили по второй. Освещение в том месте, где они сидели, кроме луны, практически отсутствовало. Лишь метрах в пятидесяти горел покосившийся фонарь. Луну же частично загораживали кроны деревьев. И в тот момент, когда очкарик отправил в рот кусок, предлагавшийся им только что гипотетическим собакам, он увидел прямо за теми самыми кустами высокую человеческую фигуру.
Она стояла неподвижно и как-то скособочено. «Пса своего держит на поводке, пока тот ссыт,» - логично предположил бомж, но впечатление у него сложилось, что человек смотрит и изучает их троих. Лица было не разобрать - виден только силуэт - но чувствовался взгляд. И он чем-то неуловимым отличался от всех, что прежде приходилось ощущать на себе очкарику.
«Эй, ты чего выпить хочешь?» - не выдержал он наконец. «Зачем позвал?» - возмутился здоровяк - «Из твоей доли ему нальем». Ни слова не сказав, человек отделился от кустов и направился к ним. Поводка и собаки в его руках не обнаружилось. Он остановился, не дойдя несколько шагов, и замер как бы в нерешительности. Все три бомжа, которые, естественно, образцами гигиены не являлись, как один содрогнулись от страшной вони: «Опа, братан! Это ж в каком контейнере ты спал?». Пришелец разглядывал их еще несколько секунд, потом протянул откуда-то им всем до боли знакомым гнусавым голосом: «Ну-у...понимаешь...,» - и как бы не знал, что дальше сказать.
Бородачу со скамейки показалось, что в самом темном углу сквера, куда был обращен его взгляд, рядом с кустами, откуда рычали и куда никакие клочки света практически не проникали, совсем близко от них находился еще кто-то. И был он как-то непомерно огромен и кругл. Словно шар, двигался, неуклюже переваливаясь, и вносил в объемный, как звук из множества колонок, запах, принесенный неизвестным, особенно гадкие нотки. Бородач пристально всмотрелся в ту сторону, но никаких деталей не разглядел.
«Где-то я уже слышал это «ну-у...понимаешь...,»,» - внезапно охрипшим голосом сказал здоровяк, доставая новый пластиковый стакан и наливая незнакомцу. Тот шагнул ближе, и стало видно его лицо. Привыкшие ко всему бродяги невольно отпрянули. Но и несомненно узнали. У каждого перед глазами встала картинка из прошлого: похожее на использованный презерватив помятое лицо в телевизоре. Но теперь на нем повсюду были черные пятна, кожа кое-где разошлась и висела клоками, а под ней проглядывало несвежее мясо.
«А я вспомнил кто это... .» - все больше проникаясь дрожью ужаса, пролепетал очкарик - «Это Ельцин. Был такой, помните, типа президент чего-то там». Бородач все напряженнее пытался различить черты загадочного круглого создания. «Ни чего-то, а России,» - прогундосил пришедший и уселся на край песочницы рядом со здоровяком, от чего тот явно не стал чувствовать себя уютнее.
«Он же у-умер,» - обратился он, разводя дрожащими руками, к товарищам, как будто тот, о ком он говорил, не сидел рядом. «Да не умер я, не умер...,» - поспешно произнес «Ельцин», словно хотел поскорей закончить эту идентификацию и приступить к делу, за которым, собственно, сюда и явился. «А-а,» - не без труда повернув к нему голову, деланно обрадовался очкарик - «вы просто заболели, и чтобы никто не задавал лишних вопросов, всем объявили, что вы умерли? Да?» - в голосе его звучала надежда. «Ну да, да...,» - еще более гнусаво и нетерпеливо сказал «Ельцин» и в подтверждение потряс рукой. После этого от нее что-то отвалилось и упало на песок.
Полупьяное сознание бомжей теперь уже совсем затянуло, как пруд, ряской невыразимого страха. На некоторое время повисла пауза. «Хотите выпить?» - все так и не убрав прежнюю идиотскую улыбку, протянул ему стакан здоровяк. «Да, не. Это потом...,» - негромко произнес «Ельцин», опустив лицо вниз, как будто ему было стыдно за то, что он сейчас скажет - «у меня к вам дело, мужики». «У него к нам дело, мужики!» - взвизгнул, невольно передразнивая интонацию, почти парализованный бородач, заворожено глядя на беззвучно шевелящееся в темноте шаровидное образование.
«Да, дело.» - тем же тоном подтвердил «Ельцин» - «Мне, ребята, нужны ваши мозги». «А-а» - с трудом выстучал не слушающимися челюстями очкарик - «Вы, Борис Николаевич, хотите пригласить нас к себе консультантами по каким-нибудь вопросам?» - и он сам испугался, что сказал. «Да нет, ты не понял...,» - скривив досадливую гримасу на изуродованном лице, пробубнил бывший президент - «я имел ввиду в совершенно буквальном смысле,» - и он кивнул головой, от чего между кусками разорванной кожи вылез наружу шматок мяса. Далее была уже не пауза, теперь жертвы просто онемели. Все следующие события, произошедшие в несколько минут, очкарик запомнил так, как если бы они длились несколько часов.
Сшибая руку крепыша со стаканом, «Ельцин» молниеносно воздел свою и ухватил его непропорционально огромной ладонью сверху за лысый череп. Как только она произвела хлопающий звук, сверху из ее кожи наружу прорвался червь и, вылезши, приподнялся и глянул стеклянным мудрым взором на оставшихся еще пока в живых бомжей. Ладонь сжала голову, она треснула, из нее во все стороны брызнула кровь, глаза крепыша выкатились из орбит, он дернулся, пытаясь вырваться, но следующим движением «Ельцина» было срывание верхушки его черепной коробки. Он отшвырнул ее в сторону, как крышку от бутылки, схватил другой рукой крепыша за горло, подтянул к себе и впился зубами в обнажившийся мозг, словно в гамбургер в «Макдональдсе».
Из абсолютного мрака за скамейкой вокруг шеи бородача обвились похожие на палки с локтями насекомообразные конечности и утащили его за спинку так, что тот не успел и проронить единого крика. Когда очкарик уже вскочил и бежал, там раздались чавкающие жующие звуки, а сзади него самого послышалось несколько легких прыжков и полузвучных подрыкиваний. Очкарик не помнил, как долетел до перекошенного фонарного столба, и без кошек и прочего оборудования для лазания начал быстро карабкаться по нему вверх.
На следующее утро молодой следователь районного УВД Дима Медведев впал в ступор от обилия навалившейся на него оперативной информации.
Он не хотел после института идти работать в эту гребаную милицию, но опытная еврейская бабушка, пользовавшаяся в семье непререкаемым авторитетом, сказала: «Надо тебе узнать жизнь. Адвокатом стать и бабло грести всегда успеешь». И таким образом Давид Мендель превратился в Дмитрия Медведева и включился в борьбу с российской преступностью.
Только что ему принесли отчет о происшествии на улице Удальцова, подкрепленный заключениями экспертов. А за час до этого он сам имел удовольствие лицезреть два разорванных и практически съеденных трупа и пытался общаться с невменяемым снятым с дерева бродягой, за которым туда лазали, как за котом. Он отбивался, кусался, чуть не упал и все время молол какую-то чушь. А как только Дима вернулся в отдел, его сразу вызвал начальник — строгий майор Владимир Владимирович — и голосом инквизитора перед костром сообщил, что вчера же произошло и более страшное преступление, с содержанием которого пусть Дима и сам ознакомится по интернету, а после — бегом на место расследовать.
Обессилено Дима приплелся в свой кабинет и включил компьютер. Там все члены Правительства были в истерике по поводу заявления госсекретарши США о возможной бомбардировке России силами НАТО. Выяснить, что оказалось причиной такого поворота событий, оказалось непросто. Звучало только «Ельцин» и «кощунство», разумных объяснений никто не давал. Были лишь эмоции: со стороны прозападных СМИ — злоба, со стороны всех остальных — страх.
«Да скажите ж, суки, что произошло!» - в сердцах воскликнул Дима, отшвырнув мышку в другой конец стола. «А произошло, мой друг, знаковое событие,» - ответил, как дух, бесшумно возникший за спиной Владимир Владимирович. Он запер за собой дверь, в руках его была бутылка водки — «у тебя стаканы найдутся?».
«Д-да, да, Владимир Владимирович,» - ответил Дима, продолжая глазами пробегать интернетовские колонки. И в последний момент, когда по правилам вежливости уже требовалось доставать посуду, его взгляд наткнулся на слово «Новодевичье». Ему сразу все стало ясно: вандализм на могиле Ельцина. Да! Здесь могут и разбомбить пиндосы. Это был их любимец (предлог, конечно; для них любой человек - материал). Хотя бабушка велит его почитать... . Ну как почитать? Ублюдок ведь был! Только за то, что все время валялся под столом, а правили наши. Ну, за такое не почитают. Дали его семье неприкосновенность, и достаточно. Какой почет? Да и не такие уж они и «наши» - эти, которые правили... . Жадность лишает человека причастности к чему бы то ни было.
Пока эти мысли проносились в его голове, Владимир Владимирович уже наливал водку в стакан, из которого Дима пил чай и в тот, из которого он поил свидетелей и подозреваемых, когда им от волнения становилось тяжело дышать. Сам Дима вообще то не пил, но здесь, как он понял, придется научиться. Иначе не станешь своим. Он вспомнил, что дверь закрыта на ключ, и лихорадочно стал соображать, что же в комнате есть закусить. Владимир Владимирович, похоже, в этом не нуждался.
«А-а! Так мои бутерброды, которые сделала бабушка!» - от сердца сразу отлегло. Выжирать полбутылки водки без закуски ему не улыбалось. Он радостно бросился к своей сумке. Владимир Владимирович терпеливо ждал. «Ну, ну завозился,» - сказал он необычно для себя добродушно - «кто-то выкопал этого гандона сегодня!» - он опрокинул стакан, зашелся смехом и не закусил.
Дима чуть отпил и съел сразу два бутерброда. «Так давай же выпьем с тобой, чтоб никому из этой сволочи не лежать в
