Упорство. Глава вторая

внимание, заговаривает, что должен отправляться на поляну, но это ничуть не помогает.
До самого обеда Исэндар, пытаясь разгадать, что случилось, ходит молчаливый и задумчивый, совершенно внезапно начав походить на Сокура. Обычно, раздумывая над тем, как бы сбежать на войну, он разжигает в мыслях пожар, уже к середине дня невольно воображая, как заносит громадный меч над головами чудищ, как скашивает махом целые полчища монстров, но сегодня ни на миг такие мысли не забираются в голову.
А к середине дня мать, как всегда, отправляет на поляну. Правда, сегодня она собирает поесть с собой, но все равно велит позвать отца на обед домой и как-то уж очень неуверенно пытается объяснить, зачем уложила еду в тряпку.
Как бы там ни было, приходится идти. Только вот на поляне никого не оказывается. Растерявшись, мальчик не сразу придумывает, что ему делать. Помявшись, Исэндар обходит поляну, раздумывает, мог ли с отцом разминуться, а потом все-таки идет обратно в дом, чтобы сообщить матери, что старика на обычном месте нет.
– Ой! Да как же это!
Женщина, пораженная беспокойством, садится на стул, едва только мальчик сообщает, что отца найти не сумел. Он робко спрашивает, что случилось, но женщина не отвечает. А потом она и вовсе собирается, велит смотреть за домом, а сама куда-то уходит. И, как ни хочется пойти следом, но и дом оставлять пустым тоже нельзя, а потому мальчишке приходится смириться, от скуки завалиться на кровать и ждать, не находя голове покоя.
Обит, которая редко выходит из дома и не часто общается с соседями, теперь тем более не хочет обращать на кого-то внимание. Одна женщина, завидев ее, машет рукой, но мать Исэндара тоже отвечает жестом и быстро проходит дальше, не собираясь подходить и здороваться.
Путь ее лежит на небольшую полянку на другой стороне деревеньки. Там обычно происходят все важные разговоры. В первый день после того, как луна становится полной, на этом месте собираются у большого костра старые мужи, обсуждают какие-нибудь вопросы, но чаще просто о чем-то болтают: все равно достойных внимания всего селения проблем здесь много не случается.
Впрочем, там же на поляне обсуждаются и другие вопросы. Там творится закон и там принимаются решения. Лишь там может идти суд. Голос, – как называют человека, обязанного решать споры и выносить приговоры от имени царя, – должно быть, уже обвиняет в чем-нибудь Сокура, желая понять, должна ли голова старика оставаться на его плечах, или же пора срубить ее, как перезревший урожай.
Так и выходит. Почти все село, удивленное внезапным приходом из города стражников, возглавляемых Голосом, собирается на поляне, на окраине деревни. Обит приходит уже тогда, когда вовсю идет спор, но ее замечают неравнодушные соседки, обхватывают за плечи и поддерживают. И от этого глаза женщины блестят лишь еще сильнее.
–…таким был наш разговор, – объясняется Сокур.
Он стоит правее от места для костра, слева от которого стоит облаченный в бордовую рясу Голос. Вокруг квадратом стоят попарно восемь стражников, ограждая место для суда, а уже за ними толпятся остальные, с недоумением и удивлением наблюдая за судом. Рядом с Голосом стоит еще какой-то человек, одетый вполне обычно, как и все, в грязных сапогах, с дырками на одежде, но на него Обит взглядывает лишь мельком.
Тем временем, процесс уже полностью овладевает вниманием женщины. Голос хмурится и о чем-то раздумывает, оглядывается на мужчину рядом с ним, а затем, вздохнув, заговаривает:
– Хочешь ли ты сказать, – обращается он к Сокуру, – что не оскорблял царя своими речами?
Старик тоже вздыхает, и Голос его реакцию встречает сердитой хмуростью, но спокойно дает ответить.
– Я лишь говорил, что всякий должен стремиться достичь совершенства царского ума, – говорит он. – И даже больше. Каждый должен желать сравниться не с царем, а даже с самими вершителями! Каждый должен…
Лопоухого мужичка эти речи не устраивают.
– Врешь! – перебивает он нетерпеливо.
Голос хмуро взглядывает на пастуха, Сокур тоже к нему оборачивается, но оба они мужика не перебивают, не спеша проявлять такую же холопскую несдержанность, какой не стесняется лопоухий.
– А не ты ли говорил, что царь и вовсе не нужон?! Что, мол, даже и вершителей не надобно будет, если все такие же мудрые станут?!
Голос оборачивается вновь к старику и глядит с интересом, ожидая, какие тот даст объяснения. Его внимание само по себе отдает слово супругу Обит, а та, услышав обвинение и лишь теперь поняв, что происходит, обеими ладонями закрывает рот, боясь вмешаться и сделать хуже даже лишним вздохом.
А вот Сокур остается невозмутим, даже слегка улыбается, оглядывая присутствующих. Заметив супругу, он на миг задерживается на ней взглядом и улыбается еще шире и мягче, легко успокаивая ее одним лишь этим нетрудным знаком внимания. После чего старик оборачивается к Голосу и делает лицо серьезным.
– Верно, – смело подтверждает старик.
Уже этим он вызывает у судьи удивление, но в то же время и восхищение. Кажется, тот совершенно не ждал услышать такое явное признание. Впрочем, этим Сокур успокаивает лопоухого и лишь после дает объяснение сказанному.
– Но разве так ли это просто? – с улыбкой вопрошает супруг Обит у окружающих, задерживая взор и на судье, к которому он и адресует вопрос в большей степени. – Разве кто-нибудь осмелится помечтать, будто настанет день, когда все мы будем умны, как цари? Я говорю это потому, что слова мои не имеют того значения, не таят того предательского смысла, которым насыщает их обвинивший меня пастух, всего лишь оказавшийся недостаточно умен, чтобы осознать всю суть моей мысли…
– Да ты!.. – начинает было лопоухий, но Голос так резко оборачивает к нему взор, что мужчина даже сжимается, испугавшись, и сразу умолкает.
– Слова мои, друзья, не о том, что не нужны в мире цари и вершители, – продолжает старик. – Они о том, что не нужны были бы цари и вершители, когда бы каждый пастух научился уму и способен был бы понимать, сколь важен мир среди людей… – Сокур уставляется строго на лопоухого, даже наклонив к нему корпус, – когда бы всякий, обладая царской мудростью, умел бы видеть, что нет на свете человека, поистине достойного смерти.
Голос разворачивается к старику всем корпусом.
– Любопытные ты речи говоришь, старик, – с уважением заговаривает судья. – При прошлой луне мне доводилось бывать в одном селении. Там вверили мне решать судьбу двух сестер тринадцати и четырнадцати лет отроду. Вся их семья была убита, а окровавленных девочек, не выпускавших свое оружие из рук, схватили односельчане. Посадили их в клетку, сколоченную в тот же день, и послали за мной. Когда же мы говорили, стало ясно, что девочки убили отца, проткнув его прежде всего вилами, а после еще разбив череп ржавой тяпкой. Сказал бы ты, что они достойны смерти? А впрочем, пожалуй, дослушай. Говоря с ними, я узнал, что отца они убили жестоко, но не из ненависти, а потому, что тот болел уже десяток дней, а после, обезумев, бросился на родню. Младшим свернул шеи, сыну проломил череп, а супруге зубами разгрыз горло и уже бросился на одну из дочерей, когда вторая проткнула его в спину вилами. Теперь скажи, ты и сейчас думаешь, будто бы человек этот не заслуживает смерти?
Старик раздумывает несколько мгновений, а все вокруг ждут его ответа. Одни только стражники не двигаются.
– Я отвечу, – наконец, заговаривает Сокур, вновь делает паузу, а затем продолжает: – …но только когда ты ответишь мне: думаешь ли ты, будто тот, кто сворачивает шеи собственным детям, еще не растерял человеческой сущности?
Все взоры мигом устремляются к судье, а он, помолчав, улыбается, не сдержавшись. И только лопоухий глядит на этот разговор без удовольствия, с раздражением, вместо интереса.
– Хм, что ж, может, я и отвечу тебе однажды. Только сейчас у нас иной вопрос, и нам пора вернуться к нему, а не тратить время на посторонние вещи.
Старик вежливо кивает.
Ненадолго повисает молчание. Только лопоухий не находит глазам места, бросая взгляд то в одну сторону, то в другую, то в третью. Наконец, осознавая, пусть и с опозданием, что старику не грозит ничего серьезного, он не выдерживает.
– Да он же царя… он же…
– Молчи, дурень, – строго, но без злости перебивает Голос. – Дело решенное. Только вот… имя твое… никак не могу вспомнить, где я его слышал.
Старик мягко улыбается, снова кивает.
– Обычное имя… хотя, может, я привык.
– Сокур… Сокур… – повторяет Голос, копаясь в памяти.
Обит сразу белеет, едва поняв, что супругу пришлось назвать себя перед стражниками, но теперь уже поздно что-то менять, и она лишь ждет, замерев, чем все окончится.
Рядом с матерью Исэндара вдруг появляется фигура. Вернее, не ясно, то ли мужчина в плаще уже здесь был, то ли только появился. Да и отвлекаться на постороннее, да еще на такие мелочи, совсем не хочется.
Кроме того, все, кажется, уладилось. Сжав ладони на груди, женщина с нетерпением прислушивается, желая скорее узнать, что супруг ее свободен, как вдруг один из стражников, невольно слушая бормотания судьи, резко оборачивается, лопоухого выталкивает к остальной толпе, а сам что-то шепчет Голосу.
Сокур остается холоден. Он взглядывает на супругу, уже догадываясь, к чему идет дело, но вдруг замечает рядом с ней лицо Альзара. Уделив товарищу несколько мгновений, он снова улыбается супруге, но та с тревогой постоянно бросает взгляд на судью.
Затем стражник возвращается на место, а судья поднимает растерянный и даже, кажется, слегка испуганный взгляд. С недоумением он долго осматривает старика, а изволновавшаяся Обит даже не замечает обернувшегося к ней Альзара.
Наконец, Голос растерянно осматривает толпу, а потом, словно запутался в мыслях, хмурится и думает, после чего обращает гневный взор к старику.
– Запутал ты меня, признаю, – говорит он. – Да только ты сам признался, что говорил, будто бы в царе нет нужды, если бы каждый был наделен умом царевичей. А посему тебе еще нужно ответить, хочешь ли ты сказать, будто бы царский трон умом завоевывается, а не благословением судьбы? Думаешь ли ты, будто бы всякий пастух, ставший достаточно умен, имеет право требовать царского трона?
– В моих словах…
– Молчать, – строго обрывает голос. – Ты сказал достаточно. Ты уверяешь пастухов в том, что нет в царствовании благородства, что всякий может быть царем. Ты служишь той болезнью, которая поражает слабый ум тщеславными мечтами, склоняя человека желать царю недоброй кончины. Ты…
Здесь уже все становится ясно. Обит не сдерживается, почти начинает плакать, но странный человек, стоявший чуть впереди, резко поворачивается и идет мимо, толкнув плечом. На миг мать Исэндара хочет последовать взглядом за ним, но вдруг раздаются слова, которые заставляют ее на время оглохнуть и онеметь:
– Сокур из Предгорья, ты будешь казнен ядом, как и велит поступать закон со всяким заговорщиком.