Снегирь

Пернатое существо ж, неподдельно увлечённое процедурой, моментами поглядывало-таки на подранка, как бы предлагая ощутить всемирную важность момента, при коем, вот прям на его глазах, происходило формирование того самого – сказочного! – украинского чернозёма, доходящего местами до метра и более. Мол, смотри, и мы тут непросто так, и мы образуем вековое богатство священной Родины!
*    *    *
    Как-то в минуту откровенности очаровательная снайпер Айгуль поведала о некоторых своих ощущениях. Мол, подготовка к первому бою сродни поцелуям перед потерей девственности – и возбуждает, и страшно до жути, а ещё влечёт, но, главное, уже никуда не деться. В тот солнечный день, на вторые сутки после прибытия в Донбасс, оставив в истории истерику маеты, новобранец, дабы не свихнуться от волненья, вызвался добровольцем в команду поиска. В группу кроме него входил один бывалый боец из местных и командир взвода – бывший прапорщик, охранявший некогда границу в армянских горах и поседевший ещё в эпоху первого Карабаха. Шли медленно, озираясь, приглядываясь, принюхиваясь, прислушиваясь, и через пару часов блужданий по округе, измаявшись на жаре совершенно, нашли-таки и расстреляли из переносных гранатомётов бивуак вражеских горе-воинов, решивших в боевой обстановке позагорать и выпить у мутной речушки. Фронт с чёткой линией окоп в то время ещё не сформировался, и вот глупцы, возомнив, что их не в дозор отправили, а на пикник, не только охранение не выставили, но ещё и вооружение своё с амуницией побросали, после чего разделись до трусов и устроились этак на полянке. Вражины говорили и двигались, совсем не таясь, а в тени деревьев, подальше от воды, вообще, расстелили старую, совсем истёртую скатёрку, уложив на неё пару бутылок водки, несколько баночек пива, колбасу, хлеб ломтями, разрезанного сухого чебака приличного размера и вездесущее сало в двух исполнениях. Воины, видимо, уже и слюну пару раз сглотнуть успели… 
    Трое из пятерых погибли сразу, четвёртый рванул было в поля, буквально мелькая пятками, но его достала короткая очередь взводного. А вот последнего взрыв по-настоящему изувечил – ему оторвало правую руку выше кисти и совершенно располосовало живот, но сознание дядька не потерял и боли, кажется, не чувствовал. Сидел несчастный, прислонившись боком к берёзе, и всё пытался схватить культей, лежавший рядом, автомат, шлёпая по нему лохмотьями кожи, осколками кости и чем-то ещё, чем-то отвратительным, из чего толчками изливалась тёмная кровь. Раненый неприятель, видимо, не осознавал, что пальцев у него в нужном месте больше уже никогда не будет, и что для него, вообще-то, жизненная эпопея закруглялась, делая это самым чудовищным образом. Примерно через минуту из разорванной утробы солдата, на жёлтые плавки, большим комом поползли кишки и прочие внутренности, местами измазанные сукровицей поверх тошнотворно-синюшного перламутра. Скопище жуткой органики двигалось как бы нехотя, медленно переваливаясь и переворачиваясь, а ещё отвратительно лоснясь под лучами родного малороссийского солнца. И вот в эту бесформенно-бугристую массу вдруг запрыгнул кузнечик! Обескураженное существо, измазавшись мгновенно в человеческой слизи, попыталось продолжить свой путь, но тщетно, подвижное месиво, подобное трясине, безжалостно засасывало козявку. Насекомое кто-то смешно дёрнулось несколько раз и повисло на своих длинных задних лапках, после чего попыталось выпустить крылышки – и это не помогло…   
    Андрей стоял и смотрел, не отрываясь от жутких последствий своего первого боя, и жалость в нём почему-то не шевельнулась, лишь бабушка, давно умершая, вспомнилась, как режет она старым кухонным ножом подмороженное мясо на кубики и бросает их на скворчащую сковороду. Кусочки у неё всегда получались чистыми, аккуратными и почти идеальной формы, что удивляло в далёком детстве. И вот теперь растерзанная, окровавленная плоть вражеского бойца на фоне, давно минувшей, кулинарной гармонии выглядела раздражающе и вызывала стойкое отвращение – спрятать бы всю эту безмерную грязь куда-нибудь… Тошнота подступила-таки к горлу.
    Раненый внезапно осознал, что перед ним кто-то стоит, он протянул неповреждённую руку, брови поползли вверх и сложились в трогательный домик по детскому типу, однако, глубокие морщины совершенно испортили впечатление – опять всё как-то плохо у него выглядело, несуразно для такого ясного, солнечного дня, предельно отталкивающе…
    Из-за спины Андрея раздался пистолетный выстрел, пуля вошла под левый глаз умирающего, голова дёрнулась, ударилась о ствол дерева, отскочила вперёд; солдат тут же обмяк и завалился к своим ногам, сложившись пополам глупо и совсем неестественно. Последнее движение драмы, видимо, что-то изменило в клубке вывалившихся внутренностей – из-под шеи на окровавленную ногу убитого выполз помятый, чумазый кузнечик с оттопыренным, наверное, сломанным крылом, он остановился, присел и попытался прыгнуть – получилось плохо, насекомое упало набок, после чего скатилось и пропало в траве…
    Затошнило ещё больше!
– Ты что рассматриваешь, Андрюха? Человек мучается, не видишь – таких добивать нужно, так надо. И у них тоже так. Сам можешь на его месте оказаться, не дай Бог. Закругляемся, автомат его забирай, и пулемёт с гранатами понесёшь.  Сергеич, за тобой цинки и те автоматы, уходим, – командир последний раз глянул в сторону побоища и скорым шагом удалился.
    Второй боец, совершенно буднично запихав в рюкзак трофейную водку, колбасу, сало и прочий харч, обвешался своим и чужим оружием, после чего смачно сплюнул на одного из погибших и отправился вслед за старшим. Андрей же медленно подобрал автомат, взял подсумок с полными рожками и только когда отвернулся от трупа, понял, что действительно попал на войну, и что они несколько минуты назад убили пятерых человек… и вот – он сегодня стал убийцей. 
    Именно с того дела ему не хотелось думать – мозги сломались вдруг, тотально, бесповоротно, и за них уже не стоило беспокоиться. А в свой первый день он, не обращая внимания на мертвецов, осторожно, рискуя, но всё же вернулся на поле боя! Пришёл дабы забрать нож – финку идеально правильной формы, воткнутую кем-то из супостатов в девственный ствол молодой берёзки. Конечно, предварительно пришлось отпроситься у взводного, который глянул на добровольца с интересом и скомандовал: «Давай! Мухой! Мы не ждём – курим и уходим». Похоже, новобранец, быстро сориентировался и как-то интуитивно скопировал стратегию опытных солдат: любой, приехавший воевать, обязан убивать, а это очень опасная и, определённо, самая серьёзная работа мужчин. И тут требуется лишь высочайшее качество, ценимое окружающими и достижимое исключительной деловитостью, которая у всех и всегда состоит из профессионализма, вымученного прилежанием, и рационального подхода, а иначе глупая смерть, и по чарке водки молчаливым товарищам за твоё упокоение. Повезло Андрею – инстинкты странным образом сработали быстро, разъяснив подопечному, что нет в Донбассе эксклюзивного сафари с романтическими зорьками, с похотливыми девчонками и с доброй выпивкой… 
    И сейчас не хотелось думать. Хотелось, лёжа в украинских снегах, смотреть в небо, созерцать его огромное, свинцовое безразличие и такую же брезгливость, а оно даже плевать на него не собиралось. Надменный купол попросту не замечал ни этого поля, ни истекающего на нём кровью солдата, и, вообще, ничего, что не было связано с воздушными потоками, влажностью и прочей синоптической ерундой. Какой-то другой мир, параллельный войне и всему остальному сущему, нависнув над ним, плыл себе и плыл в непонятные дали из таких же далей. Андрей вспомнил своего тёзку из «Войны и мира», оказавшегося в аналогичной ситуации под Аустерлицем. Он в своё время готовил выпускное сочинение о том знаменитом сражении и даже дал себе зарок, что как-нибудь полежит вот так на спине и попытается вызвать в себе восторг Болконского – интересно же. Но здравая идея как-то затёрлась текущими делами, а дежурные выезды на природу со товарищи больше походили на набеги варваров, припасших, правда, свой, хорошо промаринованный кусок мяса. И вот всё, в конце концов, сбылось, но в той самой замечательной форме, которая суеверно рекомендует бояться своих желаний! 
    Спесивые же серые тучи с понятным умыслом, умыкнув у солнца лучезарную корону, превратили величавое прежде светило в позорное пятно, походившее моментами на заветренный желток протухшего яйца. Они, как и все занятые исключительно небесными проектами, пренебрегли, не откликнулись на призывный взор очередного смертного, и, увы, никаких торжественных эмоций в душе жалкого подранка не возникло. Боец усмехнулся: «И небо у нас какое-то не такое! Что ж всё так плохо на Руси?». Он сокрушённо поморщился, мысли его в очередной раз рассеялись и улетели в тот самый, заветный ныне для многих, далёкий Аустерлиц. Ему представился утопающий в зелени, уютный городок с разукрашенными в разные цвета, нарядными домиками наподобие пряничных, высотой не более трёх этажей, одетыми, словно в чудные шляпы, в красные черепичные крыши. На центральной площади, мощённой гладким природным камнем, жители расставили длинные столы с лавками из струганных досок, на них расселись пузатенькие бюргеры почему-то в шортах на помочах и в тирольских шляпах с фазаньими пёрышками. Светясь от улыбок, камрады поедали горы дымящихся сосисок, начинённых рубленым мясом, – это обязательно! Запивалась же снедь благоухающим чешским пивом, которое совершенно бесплатно разносила орава грудастых Гретхен в белых крахмальных чепцах и в цветастых платьях с совершенно бесстыжими декольте. А ещё духовой квартет в придачу с еврейской скрипкой играл незамысловатый мотивчик из четырёх нот. Стая изящных ласточек, перекрывая оркестр, сочно пищала о счастье и благоденствии родного края – они устроили сущую кутерьму, то падая к столам, то взмывая ввысь чистого, лазурного неба, которое уж там точно было тем самым и нужным – правильным, а также отзывчивым!     
    Из забытья его теперь вывела не боль, она уже с час буднично копошилась в осколках костей голени, подёргивая мелкие мышцы, и не особо досаждая, видимо, от анестезии холодом или от потери крови, что беспокоило, конечно, но не до паники. А вот со стороны просёлочной дороги, идущей параллельно полю, прежде едва слышно, а через пару минут уже вполне отчётливо донеслись звуки пыхтения и позвякивания – так работал их древний БМП-2, чьё старческое бурчание, ставшее вдруг одой радости, Андрей распознал бы из сотни подобных! Машина, судя по звуку, двигалась со стороны подразделения и с очевидной целью – найти его! Ребята следовали тем путём, по которому должен был идти он, иначе, если бы их отправили в посёлок по другим делам, они бы пошли полем – по кратчайшей траектории, прикрывшись от пуль и мелких снарядов бронёй надёжного аппарата; серьёзной артиллерии у противника в данном секторе не наблюдалось. Минут через сорок парни доедут до школы и, не обнаружив ни его, ни следов боя, возвращаться будут своей обычной дорогой, где в подмороженной