расстояния, вкусив ея плоды полностью.)
Сказ 3. СОБЛАЗНЫ
Первое знакомство с Учением несколько остудило нашего принца, хотя он и не признавался себе в этом. Но после лекций ему в голову пришла прямо-таки философическая мысль: «А почему бы ни поинтересоваться и другой стороной жизни, которая вся есть в сущности одно сплошное учение?» Эта невольная идея показалась ему столь вызывающе неординарной, что принц незамедлительно покинул комнату и пошел искать единственного пока в этих пенатах знакомого – Барбидона Уклопуса.
Чтобы найти его, Лотису пришлось методично прочесывать царственный пансион этаж за этажом, с некоторой робостью осваивая незнакомые территории. Помогла стихия. В царственном общежитии бытие бурлило, подобно ярмарке в воскресный день. Поток захватил Лотиса и понес его коридорами и анфиладами. Лотис с удивлением успевал подмечать, что широкие массы представителей голубой крови ведут себя совершенно противоположно тому, как следовало бы вести, исходя из правил этикета для царственных особ. Одни играли в карты на подоконниках, другие в салочки. На лестнице ему пытались продать гороскоп на его царствование, а в темном углу – набор открыток с освежающими видами королевских дочерей. Отказавшись от того и другого (по правде говоря, больше по финансовым соображениям, чем по нравственно-умозрительным), принц проследовал дальше. Он не ведал, что идет к пропасти. Как, впрочем, о том не ведаем и мы в подобных случаях.
В одной из зальных комнат он наткнулся на компанию, где не пили, не курили, не играли в карты, а горячо что-то обсуждали.
- Вы присоединитесь к нам? – тут же спросили Лотиса.
- Да! – бухнул он и немедленно был вовлечен в тесный круг страстно жестикулирующих единомышленников. Когда Лотис прислушался к тому, о чем говорят, – его прошиб холодный пот.
- Хватит дискуссий и речей! Надо начинать революцию немедленно! – кричал высокий, бледный юноша в пенсне.
- А тактика? Вы забываете про тактику! Где же тут стратегически выгодный момент? – споро возражал ему бледный лицом и скромного росточка принц, причем, похоже, возражал не столько по идейным, сколько по личностным соображениям. И оно было понятно, ведь рядом стояла и внимала диспуту златокудрая фея из породы «грандиозус сексуалис», махая ресницами, словно опахалами.
- Тактику диктуют баррикады! – свысока в прямом и переносном смысле ответствовал долговязый оппонент, что еще больше распалило не выдавшегося ростом соперника.
- Это провокационная авантюра, ставящая под удар всю организацию!
- Вы можете в акции не участвовать, раз так боитесь.
Бледнолицый явно проигрывал по всем позициям, но Лотису было не до психологического пасьянса. В его помертвевшем, захолонувшем царственном сознании булькала и перекипала одна-единственная мысль: «Это ведь бунтовщики… заговорщики!» Он никогда не видел революций, но в детстве, когда плохо ел кашу, родители пугали Лотиса тем, что тогда народ разлюбит его и сделает революцию. С тех пор родовой страх прочно угнездился в его внутренностях.
- Значит, поднимаемся прямо сейчас? – с решительностью в голосе вопрошала фея, воинственно взмахивая ресницами. Оппонент вынужден был обиженно заткнуться, а высокий субъект поставил точку:
- Только так!
«Мамочки мои!» – простонал про себя Лотис, не видя выхода из положения. Уйти нельзя, еще казнят как предателя. Участвовать же в революции для него противоестественно. Нужен был хоть какой-нибудь завалящий совет, но государев Совет из дома не выпишешь. Однако фортуна порой бывает милостива. Правда, часто так кажется на первый взгляд. В этот трагигамлетовский момент в комнату вошел давно разыскиваемый Барбидон.
Лотис опрометью бросился к нему и приник, будто к родному брату. Но Барбидон не сходя с места, вылил на него фигуральный тазик холодной воды.
- А, и Вы здесь? Молодец, что с нами. В этот исторический момент не должно быть отсиживающихся!
Жизнь для Лотиса вновь поблекла. «И ты, Брут?» – возможно, сказал бы он на это, если бы успел получить классическое образование.
- Мне даже не пришла в голову мысль поручить Вам войти в делегацию с нашим ультиматумом. Такой чести добиваются многие. Ну что ж, исправим ошибочку… Судари и сударыни! – повысил голос Барбидон. – Я хочу представить Вам этого молодого, неистового инсургента, мечтающего бросить на алтарь свободы свою жизнь!
Лотис зарделся от такой пылкой характеристики, тем более, что златокудрая спустила свой взор с вершины фигуры пламенного революционера и удостоила внимательным взглядом «рвущегося» в бой принца.
- Это мой лучший друг, - продолжал Барбидон, - и я знаю, как он мечтает войти в делегацию.
- Вместо тебя? – спросили его со зловредной ехидцей.
- Разве я могу отказать другу? - возмутился Барбидон. – Как говорит наша народная пословица: «Большому кораблю – большое плавание, большому человеку – высокий пост!» Давай друг, у тебя и биография благороднее.
- Ну, хорошо, значит, он идет и… кто еще?
Из толпы принцев вытолкали двух молоденьких, пунцовых от смущения индивидов. Пенсненосец торжественно извлек из кармана свернутый в трубку документ и подал Лотису.
- Отнесите Верховому Магистру и обязательно дождитесь ответа. Срок ультиматума истекает через десять минут после его подачи.
Лотису ничего не оставалось делать, как взять сей смертный приговор. По бокам встали два других члена делегации, и они все направились к дверям.
- Подождите!
Лотис проворно оборотился со вновь вспыхнувшей надеждой уберечься от указующего перста рока. Но им навстречу выпорхнула златокудрая и расцеловала всех трех по очереди в щечки. Теперь пути были отрезаны. Трое смертников отправились на заклание.
Перед дверью, за которой помещался сам Верховный Магистр Института, их остановили, быстро выспросили, что и зачем им тут нужно. Отобрали свиток, прочитали. Оказалось, что речь идет о требовании отмены пудинговых дней в институтской столовой. Ультиматум отнесли не к Верховному Магистру, а куда-то в боковую дверь. Ждать делегатам и впрямь пришлось недолго. Не успело истечь отпущенное ультиматумом время, как из боковушки им вынесли решение: высечь и выселить из царственного пансиона. В случае же повторения подобного отослать домой с соответствующей характеристикой, дабы пороли их отцы, а не милосердные мужи науки.
Дальнейшее происходило не менее быстро. Их отвели в другую комнату – поменьше, с низкими сводчатыми потолками и всыпали там на широких, удобных для экзекуции скамьях по десятку розог. Пока длилась процедура, Лотис успел прочитать на стенах следующие вразумляющие сентенции, оставленные предыдущим поколением вразумляемых: «За битого двух небитых дают», «Жизненный опыт многообразен» и даже такую: «Все познается в сравнении». Последнее особенно понравилось Лотису (если так можно выразиться, учитывая обстоятельства сопутствующие чтению).
Что думали другие принцы, осталось невыясненным. Только один из них, по виду маменькин сынок, пытался вырваться крича: «Оставьте меня, я тут второстепенный член предложения!» На что ему веско отвечали: «Или ты учишься у жизни, или жизнь учит тебя».
______
Читателя, обреченного жить без голубой крови, порет сама жизнь, причем без явных педагогических целей, а просто в качестве разминки, потому он уверен, что рай на Земле существует только во дворцах. Следует развеять это заблуждение (хотя следует иметь в виду, что незлонамеренные заблуждения украшают нашу жизнь).
Преподаватели Института были людьми подневольного ума, но великого усердия. Они искали педагогическую истину на ощупь, но целенаправленно. Порку, как элемент воспитания Царственных Особ, ввел один из первых Верховных Магистров Храма Знаний в неправдоподобно давнем веке отец Пафнутий, по прозвищу Почтисвят (ибо свят один Создатель, если, конечно, не пенять ему за сотворение Змея-искусителя). Предание донесло до нас его веские слова: «Не может быть уважаемого монарха без гордыни, и не может быть гордыни без усмирения ея». Это был принцип, на котором предстояло построить величественное здание Храма Монаршего Воспитания, где происходило бы наполнение сосуда, сиречь вверенного родителями тела, особым абсолютистским духом. Само понятие говорило о необходимости двигаться к возможному земному абсолюту, который по замыслу Свыше заключался во Власти. Монарх мыслился устремленным ввысь, подобно стреловидному монументу, но стоящим на твердой почве реальности. И в этом противопоставлении верха и низа не было злостного противоречия. Педагогика Храма Знаний покоилась на прочном, зацементированном столетиями фундаменте, исключавшим парадоксы. О том, какое это зло – парадоксы, ученые умы осознали во время краткого пребывания на посту Верхового Магистра герцога Фукаляроша, человека специфических умственных способностей, который вступил в должность под девизом: «Хранилище Знаний должно быть их Чертогом, а не Склепом!» Он даже хотел переименовать Институт имени Пипина Короткого в Академию имени Марка Аврелия. Но представив, как там начнутся нескончаемые споры о том, можно ли использовать в качестве теоретического источника указательный палец, особливо, если это палец Его Величества?, оставил свое намерение. Однако почитай все светлые умы обеих полушарий согласны, что именно он заложил основы теоретической теории всего сущего.
То было время моды на античные редкости и всевозможные свободомыслия. Однако первоначальные упования на обновленческую деятельность свежих умов против зачатых темными веками слепых догматов вскоре пожухли. Эпохе Ренессанса закономерно пришла понятная всем и близкая сердцу эпоха Ретрогадства, а с ней раскол в тех же самых головах. Благодаря этому консервативной части преподавателей удалось отстоять старое название учебного заведения, несмотря на то, что студиозы изобрели немало шуток, обыгрывающих «хозяйство Пипина Короткого». Но старолюбы их игнорировали, считая, что независимость монархической идеи от сомнительного юмора лишь подчеркивает крепость устоев монаршества.
Были, по правде сказать, оглашены и интересные идеи. В частности, проект закона, по которому каждый градоначальник и приравненный к нему чиновник по отбыванию им на посту 20 лет награждался орденом высокого достоинства и затем торжественно расстреливался. Столь высшая форма справедливости вызвала острые дискуссии и не была всеми оценена по достоинству.
После себя Фукалярош оставил массу сомнительного по нравственному запалу фольклора. Студиозы с удовольствием повторяли его перлы по разным конкретным поводам, типа:
«И так он свихивался, пока не стал гением» (это о Диогене).
«Беда этого профессора в том, что он путает понятия «действенность» и «девственность» (это об уважаемом профессоре… Впрочем, не важно о каком).
«Вначале было Слово. И оно было матерным» (это о другом уважаемом коллеге).
«Лучшая ложь – это полуправда» (Каково? Все политики и адвокаты тотчас взяли этот тезис на вооружение.)
Или вот еще, всем известное: «Пока не соврешь – ни за что не поверят». Это тоже от
