РЫЦАРИ СВОбОДЫ

завтрашнего дня к ней будет ходить новый учитель по математике и физике.

Анна была младше Лизы на один год, часто болела и основательно запустила эти два своих самых нелюбимых предмета, принося домой раз за разом двойки. Отец, который специально отдал дочерей в частную коммерческую гимназию, чтобы они получили экономическое образование и в случае нужды – мало ли что может произойти с ним, могли найти себе достойную работу экономиста или бухгалтера, нанял ей учителя. Учитель ходил к Анне весь прошлый год, довел ее успехи до «удовлетворительных» оценок и почему-то накануне нового учебного года ушел, порекомендовав вместе себя своего хорошего знакомого. Фальку не понравилось, что этот знакомый был студентом, да еще второго курса, попытался найти более солидного человека, но все хорошие репетиторы были разобраны еще летом. Пришлось остановиться на студенте.

– Мама, ты видела его? – спросила Лиза, заранее жалея сестру, которой придется привыкать к новому человеку.

– Нет, он приходил к отцу на работу. Какой-то странный, выставил требование, чтобы Аня аккуратно выполняла все его задания, иначе он откажется от места.

– Что же тут странного, человек хочет честно отрабатывать свой хлеб, а не тратить зря время на эту лентяйку.

– Мама, – сказала Анна, чуть не плача, – ты сама подумай, зачем мне зубрить аксиомы и теоремы, я лучше выучу новое стихотворение Блока.

– Папа хочет, чтобы вы обе хорошо разбиралась в экономике…

– Разве недостаточно, что Артем учится на математическом факультете?

– Решения папы не обсуждаются, – сказала Сарра Львовна. – Будет позор, если ты окончишь гимназию с низкими оценками. У тебя же, Лиза, нет проблем с математикой?

– Я бы пошла ей навстречу, если бы она показала свои стихи, – решила та поддеть сестру, – Аня, признайся, ты же пишешь стихи?

– Ничего я не пишу. А если бы и писала, тебе, Лиза, никогда не покажу, ты обязательно все высмеешь.

– Глупости, – сказала Лиза. – Если стихи хорошие, зачем их высмеивать. Мне, например, не нравится у Брюсова:

Тень несозданных созданий
Колыхается во сне,
Словно лопасти латаний
На эмалевой стене.
Фиолетовые руки
На эмалевой стене
Полусонно чертят звуки
В звонко-звучной тишине.

– Ну, что это такое – «чертят звуки в звонко-звучной тишине»? Три раза подряд слово «звук», а – «лопасти латаний»? Какая-то абракадабра. Другое дело Блок:

Полный месяц встал над лугом
Неизменным дивным кругом,
Светит и молчит.

– А вот на что я обязательно сочинила бы музыку:

Мы были вместе, помню я...
Ночь волновалась, скрипка пела...
           Ты в эти дни была – моя,
           Ты с каждым часом хорошела.

– Я с тобой насчет Брюсова не согласна. По-моему, очень хорошо сказано: «в звонко-звучной тишине», эмоционально выразительно.

– Поэт защищает поэта, – тут же парировала Лиза.

– Девочки мои, – расчувствовалась Сарра Львовна. – На вас даже нельзя сердиться, вы обе такие умницы. Лизонька, ты обещала нам с папой спеть новые романсы и арии, которые все эти дни разучивала для концерта в гимназии. Ко мне завтра придут знакомые из Благотворительного общества, ты споешь для нас?

– Спою, – нехотя согласилась Лиза, которая не любила выступать дома перед чужими людьми.

Она стала подниматься к себе наверх, и вдруг ее как будто пронзило током.

– Мама, а новый учитель Анны студент какого института?

– Какого еще в нашем городе, Горного училища.

– А как его зовут, не помнишь?

– Кажется, Николай Ильич.

Лиза переменилась в лице. Сарра Львовна заметила это:

– Ты  его знаешь, вся побледнела?

– Да нет, мама, откуда... Я ужинать не буду, пойду, почитаю.

– Папа сейчас вернется, будет сердиться.

– Я тоже не хочу, – подхватила Анна, которая была полной и страдала от этого. – Буду худеть.

– Вы что, сговорились, – недовольно сказала Сарра Львовна и крикнула в столовую Зинаиде, расставлявшей посуду, что девочки отказались ужинать.


ГЛАВА 5

Николай Даниленко обрадовался, когда его близкий друг Саша Костенко предложил ему место учителя в доме архитектора Фалька. Десять часов занятий в неделю, высокое жалованье – редкая удача. Кроме того, Фальк обещал к праздникам дополнительное вознаграждение. Для важности Николай сразу выдвинул отцу требование, чтобы его дочь выполняла все его задания, иначе ему придется уйти. Фальк на это только усмехнулся: «Попробуйте, заставьте!»

Это была первая учительская практика Николая и его первый самостоятельный заработок. До этого он целый год исправно получал от отца из Ромен материальную помощь, которой только-только хватало на учебу, квартиру и еду. Но отец требовал от него и остальных своих сыновей, учившихся в высших заведениях, чтобы они все время отдавали учебе и не занимались побочными
заработками. Илья Кузьмич Даниленко был в этом плане непреклонен. Потомственный крестьянин из украинского села Ерцы Миргородского уезда, он собственными стараниями вышел в люди и поставил цель: дать всем своим семи сыновьям высшее образование.
Двумя из них родители могли уже гордиться. Самый старший, Михаил, окончил юридический факультет Киевского университета, удачно женился на дочери председателя Киевской судебной палаты и был утвержден в ней присяжным поверенным. Второй сын, Владимир, с отличием окончил тот же университет, только медицинский факультет, и работал в Екатеринославской городской больнице хирургом. От старших сыновей родители ждали помощи, чтобы поднять на ноги еще четверых детей: реалистов Григория, Илью и самых младших – четырехлетнего Ивана и двухлетнюю дочь Елену.

Из провинциальных Ромен отцу и матери любой большой город представлялся местом, полным соблазнов и опасностей, которые могли свернуть их детей с правильного пути. «Не пейте, не курите, не ходите по увеселительным заведениям, – каждый раз наставлял отец сыновей, провожая на вокзал после очередных каникул. – И подальше от женщин. От них одни беды». Так он говорил раньше Михаилу и Володе, а теперь – Сергею и Николаю, покорно слушавшим его.
Только не мог Илья Кузьмич предусмотреть иного – увлечения братьями социал-демократическими идеями, которые как эпидемия охватили всю студенческую молодежь Екатеринослава. Оба вступили в местную организацию РСДРП, распространяли нелегальную литературу, вели занятия в рабочих кружках. И когда однажды Дмитрий Ковчан, член комитета, отвечавший за работу с молодежью, посетовал, что у них дефицит с пропагандистской литературой, братья установили в своей квартире ручной станок и по ночам работали на нем. Знал бы Илья Кузьмич, что листовки, которые иногда появлялись в конторе Либаво-Роменской железной дороги, где он служил счетоводом, распространяли его любимые сыновья! И уж никак отец благопристойного семейства не мог предполагать, что все Даниленко находятся под пристальным оком охранного отделения, а ему лично и его супруге Елене Ивановне присвоены клички «старик» и «старушка».

17 декабря 1904 года агент наружного наблюдения сообщал начальнику Екатеринославского жандармского управления Богдановичу: «В дополнение донесения моего от 16 сего декабря за № 2658 с предоставлением прокламаций, дефилирующих среди студентов Екатеринославского Высшего Горного училища и вос¬питанников средних учебных заведений (реального училища, мужской и женской гимназий и духовной семинарии), имею честь
до¬нести Вашему превосходительству, что последнее время организации учащихся принимают все более широкие размеры и особенно быстро организуются студентами Горного училища, открыто собирающимися в аудиториях для обсуждения всевозможных политических и организационных вопросов, причем число организованных студентов растет чрезвычайно быстро, и в настоящее время большая часть местных студентов организована, и в конце января или в начале февраля есть основания ожидать студенческие беспорядки.
Наиболее видное участие в студенческой организации играют ... братья Владимир, Сергей и Николай Даниленко, причем у последних в квартире происходит и гектографирование всех выпускаемых студенческой организацией прокламаций, летучих листков и пр.»
Володя попал в этом список случайно, наверное, потому что жил с братьями в одной квартире. В университете он тоже одно время состоял в социал-демократическом кружке, ходил, как и все студенты, на митинги и собрания, но вскоре отошел от политики. Он серьезно увлекся наукой, много времени проводил в лабораториях кафедры оперативной хирургии. Сам декан факультета поощрял его исследования и помогал публиковать статьи в солидных медицинских изданиях.
Но не только медицина повлияла на решение Володи выйти из организации. Как человек дела, причем конкретного дела, приносящего пользу людям, он стал считать всю эту политическую «возню» бессмысленной, и сколько братья ни пытались ему доказать, что он не прав, Володя настаивал на своем. Все вечера у них проходили в горячих спорах. Володе это вскоре надоело, и чтобы не тратить время на пустые разговоры, он переехал от них на соседнюю улицу. И оказалось вовремя. Буквально через несколько дней после его переезда ночью к братьям нагрянула полиция. В этот момент Николай и Сергей гектографировали листовку «Воззвание к рабочим и крестьянам!», на полу стояли стопки готовой литературы. Улики были налицо. Братьев арестовали. Они просили следователя ничего не сообщать родителям, но тот незамедлительно вызвал их в Екатеринослав.

Отец пришел в ярость, на свидании с сыновьями твердил, что они не оправдали его надежд, опозорили семью: как они теперь с матерью будут смотреть людям в глаза? Из Киева приехал Михаил и добился, чтобы их выпустили из тюрьмы под залог до решения суда. За каждого из них отцу пришлось выложить по 400 руб. Они продолжили учебу и, находясь под гласным надзором полиции, жили в ожидании своей дальнейшей участи. В июне 1905 года Сергей попал еще в одну историю: был задержан на митинге в рабочем поселке Амур, но сумел сбежать по дороге в участок, ранив при этом двух жандармов. Теперь он скрывался в окрестностях Петербурга под чужой фамилией.

По новому делу Сергея полиция вновь вызвала в Екатеринослав отца. Илья Кузьмич, простивший было сыновей и по-преж¬нему аккуратно высылавший им деньги на учебу, квартиру и пропитание, снова вскипел от негодования. Николай пытался объяснить ему, что их с Сергеем революционная работа – не преступление, а долг, прямой долг честных людей просвещать рабочих и бороться за улучшение их жизни. «Вот вы, папа, – говорил он Илье Кузьмичу, – трудом и потом заработали деньги, чтобы купить четыре десятины, а наш помещик Сабуров имеет этой земли в десятки раз больше, сам на ней не работает, сдает ее в аренду крестьянам, имея с этого огромную прибыль. Живет припеваючи, а крестьяне гнут спину от зари до зари и при этом ходят у него в должниках».

Слушая Николая, старший Даниленко тяжело вздыхал: сын-то был прав, да только он сам всеми силами стремился вырваться из нищеты, жить, как богатые люди, в сытости и довольстве. Его дед и отец были крепостными. Он же имеет свой собственный дом (правда, в него были вложены, кроме его собственных, еще деньги и его жены, полученные в приданое от ее тети, княгини