к нему на шею.
– Папочка, я так тебя люблю, ты у нас самый лучший.
Все пошли в гостиную. Зинаида и Анна понесли туда чайник и чашки. Сарра Львовна взяла поднос со сладостями и принялась сама хозяйничать вокруг маленького столика, специально здесь стоящего для таких случаев. Все сразу оживились, как будто что-то злое и тягостное ушло из их дома. Лиза отказалась от чая и стала просматривать ноты. Она решила спеть для отца романс Лизы и Полины из оперы Чайковского «Пиковая дома». Как и почему ей в данный момент захотелось исполнить именно это произведение, а не другое, она не могла сказать, так же, как невозможно понять, откуда в душе человека под влиянием музыки рождаются те или иные чувства.
Она запела вполголоса, как обычно пела для домашних в узком кругу. После этого исполнила несколько романсов, любимых мамой, отложила ноты и стала один за другим играть вальсы Шопена. Она ничего не замечала вокруг себя, только слушала то, что происходит внутри нее, и это «то» заставляло ее пальцы быстро бегать по клавишам, извлекая из них волшебные, неземные звуки.
Старинные швейцарские часы в гостиной пробили двенадцать, и вслед за ними по всему дому раздался перезвон других больших и маленьких антикварных часов. Неприятности были забыты. Отец и мать с обожанием смотрели на свою старшую дочь: ну как на нее можно сердиться?
Лиза закрыла крышку рояля, подошла к Сарре Львовне и уткнулась ей в шею. Анна тоже к ним подошла, обняла их обеих и поцеловала каждую в щеку. Григорий Аронович с умилением посмотрел на эту картину и потихоньку вышел в коридор. «Да, – усмехнулся он про себя. – Прав был Фамусов, когда говорил, что трудно быть отцом взрослой дочери, да еще такой своенравной девицы, как наша Елизавета».
Так закончился этот суматошный и в то же время чудесный день. Лиза, поднявшись в свою комнату, еще долго стояла у открытого окна и слушала, как в соседнем саду, перепутав ночь с утром, распевала какая-то птаха. Тихо шуршали липы, задевая окно своими длинными ветвями. Из темноты выплывало Колино смущенное лицо, когда он предстал перед ней в нижнем белье. И так же, как там, в лодке, сердце ее наполнилось глубокой нежностью к этому человеку, без которого она теперь не мыслила своего существования.
ГЛАВА 8
Время тянулось необычайно медленно. Наконец прошло первое воскресенье и наступило второе, день свидания с Николаем. Лиза приложила всю свою фантазию, чтобы найти предлог и отлучиться ненадолго из дома, при этом не особенно обманывая родителей. Самый лучший вариант: отправиться вместе с Анной в кино. Анна была домоседкой, никуда не ходила и целыми днями читала книги или занималась математикой. Вытащить ее куда-нибудь была целая проблема. Но кино она любила и уже сама намекала Лизе, что неплохо бы посмотреть новый французский фильм с интригующим названием «Влюбленный в луну». Дневной сеанс в «Марсе», куда им разрешали ходить одним, начинался в два часа.
– Аннушка, – попросила ее Лиза в субботу, – скажи маме, что мы завтра с тобой пойдем в кино, только ты будешь смотреть его одна, а я ненадолго отлучусь в Потемкинский сад, там меня в два часа будет ждать Николай Ильич.
– А если мама и папа захотят тоже с нами пойти?
– Тогда свидание не состоится!
Мама, полностью доверявшая Анне, не только отпустила их в кино, но дала денег на кондитерскую и посоветовала после фильма прогуляться по бульвару. Такая «доброта» была следствием крупного разговора между Саррой Львовной и Григорием Ароновичем после посещения их дома мадам Дебуа. Под давлением жены Фальк согласился предоставить дочерям небольшую свободу, но небольшую, подчеркнул он, чтобы они все-таки чувствовали родительский контроль.
Сарре Львовне очень хотелось крикнуть девочкам вдогонку, чтобы они в восемь часов были дома, но она только рукой махнула: дочери становились взрослыми, и от этого уже никуда не деться. Кроме того, за окном была чудесная погода, ярко светило солнце, на улицах гуляло полно народу, и трудно было представить, что в такой день с ними могло что-нибудь случиться. Самого Фалька в это время уже дома не было. Он с утра пораньше уехал навещать какого-то больного родственника.
Из-за трамвая Лиза приехала к саду с опозданием. Николая еще не было. «Неужели он забыл или решил, что я не смогу вырваться из дома?» Она подошла ближе к трамвайной остановке, не подозревая, что в саду, на одной из дальних аллей, шел молодежный митинг, и Николай как раз в это время там выступал.
Это был второй легальный митинг городской молодежи, который решили провести студенты училища по совету профессора Маковского, остававшегося единственным членом из бывшего состава комитета социал-демократов. Разговор на нем шел о прошедшем недавно в Стокгольме IV съезде партии, на котором была принята ленинская формулировка первого параграфа Устава, утвердившая демократический централизм. Несмотря на то, что на съезде произошло объединение большевиков и меньшевиков, и те и другие по-прежнему имели разные взгляды и платформы по всем важнейшим вопросам революции и проводили свои линии. Об этом и говорил Николай, получивший от профессора вчера, накануне митинга, материалы со съезда.
Он надеялся, что успеет уложиться до 2 часов, но стоило ему спуститься с трибуны, как его окружили люди и стали задавать вопросы, на которые ему пришлось обстоятельно отвечать. В другой бы раз он только порадовался, что народ так живо интересуется политикой, но сейчас его ждала у входа в парк Лиза, и он боялся, что она уйдет, не дождавшись его. Хорошо, что в этот момент на трибуну вышел Миша Колесников. Николай посоветовал всем обязательно послушать этого очень толкового оратора, а сам быстро исчез в толпе.
Лиза по-прежнему стояла около трамвайной остановки, не зная, как ей поступить. Неожиданно из трамвая вышел Иннокентий.
– Сестренка, – удивился он, – а ты что здесь делаешь?
– То же, что и ты, – смутилась Лиза.
– Я приехал на митинг. Смотри, ваш учитель идет, – сказал Иннокентий, и Лиза увидела появившегося совсем в другой стороне Николая. – Наверное, с митинга. Идем со мной, там Эрик сейчас должен выступать.
– Иди, я тебя догоню.
Николай помахал ей рукой, подошел к цветочной будке и купил большой букет алых тюльпанов. Лицо его расплылось в довольной улыбке.
– Прости, что опоздал. Наши тут проводят митинг, попросили выступить, и я не мог отказать.
– Жаль, я не слышала. Там сейчас будет выступать мой брат Эрик, мне хочется его послушать.
– Пойдем, – согласился Николай, заранее зная, что ничего хорошего от анархистов, неизвестно откуда узнавших про этот митинг, не услышишь. И Лиза знала же, знала, что Эрик не упустит случая наброситься на комитеты, но зачем-то повела Николая обратно в глубь сада.
Когда они подошли к толпе, на трибуне профессор Маковский говорил о том, что меньшевики не прочь объединить в одну партию социал-демократов, эсеров и анархистов. Однако на деле это означало бы ликвидацию РСДРП, и большевики выступают против этой идеи, как, безусловно, вредной для рабочего движения.
Эрик тут же использовал этот момент для того, чтобы обвинить эсдеков в стремлении к единовластию и установлению своей собственной диктатуры. Лиза, ни разу не слышавшая его публичных выступлений, отметила, что он хорошо владеет аудиторией и держится очень уверенно.
– Для анархистов находиться в одной компании с большевиками тоже неприемлемо, – начал он сходу, как будто диктовал Марику текст листовки. – Но сам факт, что они отрицают сотрудничество с другими партиями, считая, что только они могут вести за собой рабочих, заставляет тщательно рассмотреть их физиономию. Их ораторы на каждом митинге говорят о свержении самодержавия, об уничтожении частной собственности. То же самое, что хотим и мы, анархисты-коммунисты. Только между нашими целями и их – большая разница. Мы стоим за полное уничтожение государства, они – за сохранение государства в лице диктатуры пролетариата. Причем хотят все это сделать с вашей помощью и активно агитируют вас вступать в свою партию. Но что это за партия? Там каждый ее член, как цепями, скован по рукам и ногам строжайшей партийной дисциплиной и выполняет только то, что ему велят их бюро, комитеты и ЦК. Здесь, в Екатеринославе, вы ничего не можете решить сами, пока вашему комитету не пришлют указания из ЦК, а ЦК этот находится не в России, а за границей. Сидящие там товарищи во главе с Лениным только и думают о том, чтобы самим прийти к власти. Для этого они так настойчиво и добивались ввести в свой Устав параграф о централизме. Вы поможете им совершить революцию, вы будете проливать свою кровь и умирать на баррикадах, а они приедут на все готовое из Швейцарии и установят свою новую власть, которую, чтобы одурманить вам головы, называют диктатурой пролетариата. Вдумайтесь в это слово: ди-кта-тура! Это – твердая, жесткая власть, это опять полиция, аресты, тюрьма, каторга и расстрелы. Вас всех ждет новое порабощение. Любая власть, какой бы она революционной ни была, непременно закончит предательством дела революции и того, кто ее осуществлял, то есть народа. Вот и решайте теперь, с кем идти дальше и с кем делать революцию: с большевиками или с нами, анархистами, которые одни могут дать народу полную свободу и право на нормальное человеческое существование.
Лицо Николая вытянулось. Он взял Лизу за руку.
– Пойдем отсюда.
– Подожди, ведь он говорит правду.
– Какую правду?
– Насчет партийной иерархии и Ленина...
– Лиза, никогда не говори того, в чем ты не разбираешься.
– Значит, ты разбираешься, а я нет.
– Я ухожу. Ты идешь со мной?
От возмущения Лиза раскраснелась, глаза ее гневно засверкали. Она недовольно фыркнула и поплелась за ним.
Около дворца он остановился в раздумье: пойти в другую сторону или возвратиться к выходу, но все-таки направился к большой аллее, не оглядываясь на нее и громко насвистывая. Его разозлил не столько спор с Лизой и ее незрелые высказывания, сколько то, что она продолжает водиться с анархистами и еще так горячо их защищает.
Лиза держала свой огромный букет, не зная, как теперь быть: такое за время их знакомства произошло впервые. Она догнала его и взяла под руку. Он, молча, свысока посмотрел на нее, но никаких эмоций не проявил.
– Пойдем, посидим, – сказала Лиза, увидев в глубине деревьев скамейку, выкрашенную в ярко-желтый цвет.
Они свернули с главной аллеи, и пошли по узкой тропинке. Вдвоем идти было неудобно. Николай высвободил из-под своего локтя ее руку и пропустил ее вперед. Лиза чуть не заплакала от обиды: в другой бы раз он прижал ее к себе или, пропустив вперед, руки не выпустил.
Скамейка оказалась сломанной и страшно неудобной. Лиза отложила ненужный теперь букет в сторону и стала смотреть на гуляющие по аллее пары. Молодые люди что-то рассказывали своим девушкам, те весело смеялись, зонтики над их головами так и ходили ходуном. Как в жизни все быстро меняется! Несколько дней назад они с Колей так были счастливы, а сейчас сидят совершенно чужие друг другу люди. Даже в природе все изменилось. В воздухе стояла страшная духота, птицы умолкли, а солнце было такое раскаленное, что на него невозможно было смотреть.
Молчание
