– Теперь об этом поздно говорить: в город введены войска и артиллерия... Вас некому поддержать…
– Товарищ, – прервал его Петровский, и в голосе его послышался неожиданный металл, – мы спешим на заседание БСК. Сами мы ничего не решаем, последнее слово – за комитетом и рабочими. До свиданья.
Приглашенные на заседание рабочие поддержали предложение Петровского продолжить борьбу, и все силы теперь сосредоточились на Чечелевке. И Петровский, и руководители дружин, и рабочие сознавали, что поражение неизбежно, но продолжали сопротивляться, как бы доказывая самим себе, что долг – выше смерти. Каждый знал, на что он шел.
Николай выпустил семь номеров «Бюллетеня» и получил от Петровского указание подготовить последний, восьмой, в котором объявить о прекращении политической стачки в Екатеринославе, хотя противостояние властям в Чечелевке еще продолжалось. По набросанным Григорием Ивановичем конспектам он написал от имени БСК статью. Она заканчивались словами: «Мы не отступаем, мы кладем оружие в ножны и ждем сигнала, когда совместно со всей Россией снова вступим в борьбу». Эту же фразу он вынес вверху первой полосы «Бюллетеня» крупными буквами в три строки.
Петровский предложил в этом номере опубликовать список людей, которые геройски погибли, выполняя свой революционный долг. Николай машинально, редакторским глазом, пробегал по списку, исправляя ошибки и расставляя пунктуацию, и вдруг рука его повисла в воздухе. «Машинист Федор Ткачук отказался вести состав с карательными войсками, направляемыми на подавление восстания. Жандармский офицер расстрелял его на месте». Федор Ткачук, сосед Кузьмича! Николай вспомнил, как они всего лишь несколько дней назад возвращались с Федором из Александровска в Екатеринослав, и тот рассказывал ему о своем брате, участвовавшем в поджоге помещичьего имения. «Теперь у меня в кармане лежит браунинг, а в углу стоит винтовка, – весело доложил он. – Только скажу тебе, Николай, стрелять в человека я все равно не смогу, натура у меня такая». Значит, не смог Федор взять в руки винтовку и выстрелить в офицера. Зато нашел мужество выполнить до конца свой долг.
Наступил апофеоз восстания. Нейдгардт ввел в Чечелевку почти все войска, находившиеся в Екатеринославе. Дальше сопротивляться было бесполезно. Петровский отдал приказ сложить оружие, а всем членам БСК и другим руководителям уйти в подполье, а еще лучше покинуть город, и сам этой же ночью уехал в Харьков.
ГЛАВА 9
Город тем временем возвращался к обычной жизни. На улицах уменьшилось количество солдат и конных городовых, и весело помчались по Екатерининскому проспекту застоявшиеся в депо зеленые бельгийские трамваи. Магазины и лавки широко распахнули двери: ожидался наплыв покупателей в связи с приближающимся Рождеством. Толстый Метцгер, владелец лучшей в городе гастрономической торговли, с объятьями встречал своих постоянных богатых клиентов. У входа в гостиницу «Франция» то и дело останавливались экипажи, и представительный швейцар в коричневой ливрее с золотыми галунами теперь не успевал кланяться и открывать широкие зеркальные двери.
Днем на улицу вышел сам Моисей Юдович Карпас и стал наблюдать, как рабочие развешивали на двух соседних деревьях электрические гирлянды, которые он еще осенью выписал из Германии. Но не только Карпас удивил горожан своим новшеством, вечером такие же красочные гирлянды вспыхнули по всему проспекту около других отелей и магазинов, придавая ему необыкновенно праздничный вид.
Екатеринослав был не только красивым городов на Украине, но, наверное, одним из немногих на Украине, кто даже в будние дни поражал ярким освещением витрин и реклам.
Праздник чувствовался во всем: и в уличных ярмарках, и в строительстве высоких деревянных горок для катания на ногах и санках. На Троицком базаре открылась продажа елок. Цена их
кусалась – 200 рублей за штуку, но в городе было достаточно богатых людей, которые могли позволить себе такую роскошь. Предприимчивые лоточники вывозили свои тележки в самые многолюдные места и охрипшими голосами зазывали покупать канитель, деревянные поделки, глиняные фигуры животных и бенгальские огни. Со всех сторон неслись звуки пищалок, дудочек, которые можно было увидеть в руках каждого второго мальчишки.
Еще день-другой и начнутся народные гулянья, балы во всех клубах и ресторанах, театральные представления. Большой популярностью обычно пользуются балы в ресторане «Аппол» на Екатерининском проспекте. Красочные афиши на тумбах уже извещали, что в новогоднюю ночь в «Апполе» будет грандиозное представление и ужин, в который на одного человека входят бокал шампанского и четыре блюда – всего за 2 руб. 50 коп. Через окна и двери оттуда доносилась музыка репетируемых вальсов и мазурок.
Другие афиши приглашали на балы в Английский и Дворянский клубы. Члены клубов туда ходили бесплатно, остальные желающие покупали билеты, количество которых всегда было ограничено. «Спешите! Спешите приобретать билеты, – призывали афиши, – а то завтра уже будет поздно!»
28 декабря сам генерал-губернатор зажигал елки в Дворянском собрании, Клубе приказчиков и Доме офицеров, где, кроме офицеров расквартированных полков, собирались крупные чины полиции с женами и детьми.
В декабре, за несколько недель до Рождества, у евреев проходит свой большой праздник Ханука, который длится восемь дней. Как и большинство праздников, он связан с многострадальной историей еврейского народа и уходит корнями в очень глубокие времена – эпоху Второго Храма, когда народ Израиля находился под игом греко-сирийских завоевателей. Царь Антиох Эпифан издал указы, запрещавшие изучение Торы, обряд обрезания, соблюдение субботы и других заповедей. Однако когда греческие солдаты вошли в Иерусалимский Храм и осквернили его, чаша терпения людей переполнилась: вспыхнуло восстание, во главе которого встали члены одной семьи – Маккавеи. Восставшие победили и освободили свой Храм.
Чтобы очистить и освятить его, требовалось неоскверненное масло. В храме нашли только один кувшинчик масла, запечатанный печатью первосвященника. Его могло хватить лишь на один день. Но произошло чудо: оно горело восемь дней, пока не было приготовлено новое. И тогда постановили мудрецы того поколения: сделать эти восемь дней, начиная с 25 кислева (дня освобождения Храма и народа от греческого ига), днями радости, и каждый вечер в эти восемь дней зажигать у входов в дома свечи, чтобы показать и провозгласить неожиданное чудо. «Мало осветить еврейский дом, – говорили мудрецы, – нужно осветить и улицу. Мало осветить синагогу – нужно осветить и весь город».
7 декабря во всех екатеринославских синагогах и еврейских домах зажегся первый огонь. И все эти восемь дней в каждой еврейской семье читали положенные молитвы и пели ханукальные песни, чтобы создать праздничную атмосферу. Однако трудно было забыть трагические дни недавнего погрома и, обращаясь к Богу, люди усиленно молились о том, чтобы Он не допустил новых погромов и уберег свой несчастный народ от насилия и бесчестия.
Молились об этом и Фальки. В тот первый день Хануки, 7 декабря, на здание, в котором находилась мастерская Григория Ароновича, напала толпа хулиганов, и вызванные жандармы убили несколько человек. Это так подействовало на Фалька, что ему было плохо с сердцем и дома пришлось вызвать доктора Земскова.
Полежав два часа после ухода доктора, он достал с книжного шкафа коробку со старинной ханукией, принадлежавшей еще его прапрадедушке, и отнес ее в гостиную. Там уже Зинаида пододвинула к окну маленький стол, так как зажженную ханукию принято ставить у окна или у открытой двери, чтобы ее было видно с улицы, и поставила кувшин с оливковым маслом.
Когда в гостиной собрались все члены семьи, Григорий Ароновича налил масло в верхнюю чашку «шамаш» и произнес два положенных по обряду благословения: «Барух Ата, Адонай, Элоэйну, Мелех Аолам, ашер кидшану бемицвотав вецивану леадлик нэр шель Ханука!»* и «Барух Ата, Адонай, Элоэйну, Мелех Аолам, шэаса нисим лаавотёйну баямим агем, базман азе!»**
После этого он зажег первый фитиль, который по обряду должен гореть до половины первого ночи.
Все молча смотрели на огонь и ждали, когда отец начнет читать молитву. Фальк взглянул на жену. Сарра Львовна до сих пор еще не отошла от того, что произошло в здании его мастерской. Обычно бледное, лицо ее было покрыто красными пятнами и слегка дрожали руки, сложенные на животе. Сердце его наполнилось жалостью и нежностью к ней.
– Дорогие мои, – тихо сказал Григорий Аронович, – обратимся душой и сердцем к Богу, – и стал нараспев читать благодарственную молитву «Гамель».
Затем настала очередь Сарры Львовны. Она уже успокоилась. Спина ее выпрямилась, со щек сошли красные пятна. Она закрыла глаза и тихо произнесла первые слова своей молитвы.
Следующей за ней была Лиза. Лиза, не верившая теперь в Бога под влиянием разговоров в своем анархистском кружке и Штирнера, принимала участие в церемонии только, чтобы не обидеть родителей. Однако и она испытывала торжественность минуты. Как всегда, в любом тексте молитвы или стихотворения она прежде всего слышала музыку. Внутри ее зазвучала знакомая мелодия из «Всенощной» Рахманинова. Пусть он был русский композитор, но его музыка чаще всего соответствовала ее настроению. И сейчас вместе со словами молитвы она принесла успокоение ее истерзанному любовью сердцу. Затем настала очередь Анны, и за ней опять по кругу все прочитали еще по одной молитве.
Всю эту праздничную неделю Зинаида делала латкесы – оладьи из картофеля, жаренные на оливковом масле, и суфгании – печеные булочки с вареньем. Все это она научилась отлично готовить за долгие годы проживания у Фальков, так же, как и другие многочисленные еврейские блюда. Ей было все равно, какой национальности эти блюда, лишь бы было вкусно и всем нравилось.
После окончания праздника Зинаида отнесла ханукию в кабинет Григория Ароновича и взяла там другой подсвечник, антикварный. Его обычно ставили на Новый год в гостиной на рояль, а рядом с ним обязательно была ваза с цветами. Это Сарра Львовна любила, чтобы вместе с елкой в доме было много живых цветов, которые заранее заказывались в оранжерее Школы садоводства.
Степан привез с базара огромную, разлапистую ель, с трудом втащил ее в гостиную, поднял вверх – и верхушка, упершись в потолок, тут же сломалась. Раздосадованный Степан притащил пилу, сильно подрезал ствол внизу, после этого ель встала как надо, и на сломанную верхушку сразу водрузили большую серебряную звезду. В доме запахло хвоей, зимним лесом и праздником.
На следующий день сразу после завтрака Анна взялась ее украшать. Обычно они это делали вместе с Лизой, но сестра еще с утра уехала с матерью по благотворительным делам. Анна очень торопилась, так как сегодня последнее в этом году занятие с Николаем Ильичом должно было начаться не в пять, как обычно, а в три часа.
Григорий Аронович в это время принимал в кабинете посетителей и вручал им конверты с деньгами. Это были люди из еврейской общины, которым он в конце каждого года оказывал
|