Король мертв, да здравствует мертвый король!

собрались трое: Морти и его полководцы. Барон нервничает, глаза покраснели, взгляд блуждает, руки не находят покоя. Он зевает и вслед Тетра, Джоар. Еще темно, а холодный ветер заставляет горбиться.
Тетра и Джоар знали что барон уже неделю не спит; как призрак не находит места, Морти искал выход. Ведь "ставки" выросли, как и ответственность,— она-то и ссутулила баронский стан, ощущалась слишком уж явственно, да и совесть испытывала решимость Морти. Почему-то лишь сейчас он понял, что его приказ может быть погибелью для тысяч людей; как же он может хоть пискнуть с подобной мыслью? Ведь он ничем не лучше остальных, почему же какое-либо его решение — может быть лучше? Теперь барон осознал все свое безумие в Плувоне, вспоминал, словно во сне — битву под холмами, спрашивал себя — как такое могло случиться? — и чувствовал себя другим, умнее, взрослее; хотел бы не наступать дважды на те же грабли, но было в его сердце нечто, попирающее рассудок, требующее отдать долг абстракции иерархии, вассалитету...
Морти трясся то ли от холода, то ли от страха, а может от ожидания неотвратимого. На башне только один горящий факел, другие два затухли,— и его мельтешащего света не хватает дабы раскрыть волнение Морти — его друзьям. Хотя, прерывистый голос, паузы и заикание, выдавали барона.
"Молния,— думал барон, вглядываясь в невидимый горизонт,— дважды в одно место не бьет. Нельзя повторить тот подвиг... да и холмов здесь нет",— Морти поделился мыслью с друзьями, но они и без того знали о его камне преткновения.
Тетра заметил что здесь есть леса, а севернее горы. Джоар поддакивал и старался утешить барона своим бессмертным оптимизмом. Но Морти всё не проникался их идеями, вдохновение покинуло его. Хотя может ли быть вдохновение к войне?.. Вдохновение созидает.
— Мой сир...— учительски, с долей раздражения говорил Тетра.— Разве вы не понимаете?! Так или иначе — нам конец. Если останемся для осады, или выйдем на поле брани... Зачем же, извольте спросить, томить судьбу?
Морти растерялся, не мог выловить из потока мыслей — нужную, слишком силен чувственный ветер, гонящий мысли вихрем; противоречие в нем должно разделить чувство и разум, и что-то уступит.
— Не думаю Тетра, да кто я такой чтоб принимать такие решения?! Друзья, как вы не поймете что шаг от Помуйо — был шагом безумия?! Нельзя так поступать с людьми, нельзя кидать их в пылающее жерло войны! Да, я ошибся, и не раз, но почему же теперь, когда осознал это — не могу поступить иначе? Вот что, пусть все уходят! Пусть бегут, спасаются...
— Сир, Морти, вы не спроста барон, и не от вежливости мы зовем вас "сир"...— Джоар разозлился.— Вы должны сделать выбор, вы просто обязаны отдать приказ!.. Ибо такова наша традиция иерархии доверия.
— Барон — такой же человек, ничем не лучше, и не хуже,— Морти не отступался.
— У нас, сир, долг перед вами, и вы, уж извольте, выполнить долг перед иерархией.
— Неужто она важнее тысяч жизней?!
— Не будем уходить в дебри полемики, мой сир... но, важна она или нет — сейчас и теперь нет времени это решать. Действовать, мой сир! Нужно действовать!
Тетра нахмурился. Нерешительность и сомнения барона — разбередили раны самосознания ветерана. Он ощутил себя и плоды своих деяний — прахом, лишь волей случая еще не развеянным ветром. Вернулось настроение из таверны, хмурое, безнадежное, сковывающее,— это бессмыслица жизни, заставляющая Тетру бороться с собой, искать в темноте своего мировоззрения — смысл жизни. Тетра — легенда войны, первый мастер меча, неистовый боец, однако, трофеи после победы над собой,— он выносил редко.
Джоар и Морти спорили, говорили всё громче, резче, меньше думая, а Тетра — словно щит — дрожал под ударами словесной перепалки, грозя вот-вот растрескаться. Как же, он — прошедший столько испытаний — теперь не в силах выдержать болтовню, распугивающую мысли, подстегивающую эмоции.
Тетра подошел к разгоряченному барону, голоса смолкли; начало светать, а летучие мыши еще охотятся, пищат, и полет их, кажется неуклюжим, будто они устали, сонные — то падают, то очнувшись — взлетают, ловят стрекозу, и вновь засыпают...
— Довольно сир...— запинаясь сказал Тетра.— Мы идем дать бой северянам, а вы догоните,— и тут же ветеран ударил локтем в висок барону. Морти упал словно подкошенный.
Тетра вновь ощутил ветер, и заметил обновленные цвета неба; сознание ветерана вышло из заточения, казалось, неразрешимой проблемы, теперь он был во всем теле, мог подумать даже о пальцах на ногах, пошевелить ими.
Джоар вдохнул поглубже, улыбнулся, а флаги на башнях показались духом барона, таким высоким и величественным. Джоар упрекнул ветерана, "...Но и Морти хорош,— говорил коннетабль,— что только на него нашло?!" Радость новому дню сменилась негодованием, и Джоар поспешил в город — собирать войско.
Тетра нес на плече своего барона, и надеялся лишь об одном — что Морти не очнется пока он тащит его. Ветерану стыдно, и он боится этого чувства, это оружие берсерка, поражающее дух и плоть.
        Помуйо просыпался под звуки труб и барабанов — созывающих войска.
Воины смеялись, шутили о новой армии северян, ведь они привыкли к победам.
К полудню, у яблоневых садов собралось двадцать тысяч человек, под флагами, в блестящих кольчугах, многие в латах; довольные лица, за которыми легкомыслие, мечты, словно предстоит парад, а не мясорубка.
Тетра и Джоар взяли себе по отряду в десять тысяч человек, разделили и тысячу конницы.
Яблони цветут, и этот запах поможет впечатать в память  день, накануне безумного сражения.
Жители Помуйо, уже попривыкшие к шуму, даже с сожалением заметят как опустел городок. Армия двинулась, а отряд барона простоит в городе до вечера, когда очнется Морти и, сломя голову понесется вдогонку мятежников.
В эту битву соизволил идти сам маршал Северного королевства. Он лично разработал план, в котором места для кавалерии не нашлось, ибо битва "У холмов" — преподала урок надменным стратегам севера. Маршал Малварма в пластинчатом панцире из энтила — прочнейшего, серебристого металла. На шлеме три пера вишневого цвета, в ножнах, притороченных у седла — полуторный меч. Маршал уверен в победе. Пустоши севера не позволят барону хитрить и извиваться. Здесь всё просто: орех покрепче, раздавит орех послабее. Маршал любил расчет, стратегию, ему нравилось продумывать тактические приемы. Ныне же, его план был таков: сперва он сделает вид что наступает, и когда барон примет вызов — первые ряды мечников отойдут к пикинерам, а с флангов, под прикрытием конницы — ударят лучники; маршал будет отступать — выигрывая время для стрелков. Некоторые генералы презирали Малварму за эту "трусость". "У нас пятьдесят тысяч войска,— жаловались друг другу генералы,— а он как трус будет отстреливаться!.."
Но маршал уверен что для победы все методы хороши, а после битвы "У холмов", так и вовсе — нет права на ошибку. На военных советах, критика маршальской стратегии бесила Малварму.
— Это вам что, турнир?! — кричал главнокомандующий.— На войне нет места изяществу и необдуманности!.. Ваши дядья и кузены,— на миг он покривился,— уже показали как надо проигрывать босоногим крестьянам! А теперь их много больше, и они отбили почти все земли и стоят в двух неделях от нашей родины!.. Где, я вас спрашиваю генерал, где был ваш военный талант и смелость, когда город за городом — переходили в руки Морти де Ридо? Молчите! Я внемлю лишь словам дела, а эту болтовню оставьте для трактира.
Маршал не терпел прекословия и разболтанности. Не редко учинял центезимации. Так и теперь, каждый сотый воин — отдан в жертву дисциплине. Северяне шли в бой не как люди, а словно какие-то механизмы. Малварма вознамерился показать — как нужно побеждать.
У Тетры и Джоара тоже была стратегия. Они назвали ее "Вольной". Она очень проста: первым в бой вступает Тетра, за ним Джоар и затем барон.
Время от времени пускался дождь, пыль прибило, с доспехов смывался песок, флаги отяжелели, прилипли к древку. Небо местами ясное; в пятнах света искрятся мокрые камни, от ветра слезятся глаза; тучи у горизонта, будто касаются земли... Лиса отпрянула от лужи, вымокшая морда, навострила уши; рябь в воде отражает такт движения армии.
Тетра со своим отрядом, под синими знаменами — шел в авангарде. Ветеран не забывал напомнить людям о их последнем дне, кричал им чтоб готовились к переселению в преисподнюю. "То место — куда мы идем,— говорил он,— будет нашей братской могилой".
Мать Воя Тетра приставил к отряду Морти и приказал ей быть рядом с бароном. Ветеран почему-то был уверен в этой женщине.
Доспехи Тетры казалось впитывают солнечный свет, становятся то темно-синими, то лазурными, а инкрустация ветеранского отличия на груди — блестит словно брильянтовая. Ветер задувая под наплечники — холодит грудь. Тетра, уставший от помыслов, не без усилия — отпрянул от них, разум очистился на миг, и ветеран услышал как его борода в порывах ветра трется о нагрудник, а ленты связывающие волосы — забились под рубаху.
        Джоар отпускал ветерана всё дальше... Кожаные ремни поскрипывают в такт движения, латная юбка хлопает, шлем у седла бряцает... Джоар всё думал над спором, пытался найти ответы для Морти по убедительнее.
Золотистые доспехи Джоара сверкают в сердцах воинов само́й победой; в солнечном свете, он будто отражает ту надежду, уверенность — которую проповедовал этот кучерявый коннетабль. Его люди воодушевлены, идут на смерть с радостью, глаза их так и сияют верой.
Там вдали, слева, тучи опустили серую вуаль дождя, а здесь, меж быстрых облаков светит солнце.
Джоар чувствовал себя более виноватым чем Тетра, даже подлецом, отвлекшим хозяина, подставившим его под удар, тогда как сам должен был закрыть собой Морти. Джоару хотелось побыстрее увидеть барона, защитить его, поддержать во всем, но, тут же витало иное чувство: о долге, иерархии, родине... Отрицать или того горше — хулить любовь к отчизне, которая и взывает к долгу и служению — для коннетабля было худшим предательством. Он разрывался между другом и деревом патриотизма, взращенным руками воспитания, и это точило его великодушие, порыв самопожертвования за друзей. Все шли на войну, а Джоар уже воевал с собой.
        На закате следующего дня, словно из-под земли — на горизонте появились флаги северян. Армии даже не думали останавливаться, так и шли, словно и дела им нет до битвы. Но маршал руководствовался стратегией, а у Тетры и мысли не было замедлять ход. Его глефа у седла, шлем ветеран презирает, полагая что стеснение обзора — губит пуще всякой булавы.
Местность теряет очертания, камни сливаются с землей, одинокие деревья в сгущающихся сумерках — расплываются, а птицы, слетающие с ветвей — кажутся листьями. Ночь будет безлунной. И только сейчас маршал осознал, что к ночному сражению не готова ни его тактика, ни войско, ни сам он. Куда же будут стрелять его лучники? Маршала зазнобило от ужаса, как после воспоминания о том — что главное-то — оставлено дома... он вспыхнул яростью, сам не зная на кого. Генералы знали о чем думает их полководец, они чувствовали его смятение, а он боялся их, что растерзают словно гиены — поранившегося льва; готов