Но вот, копейщик, вскинув пику — ловко пробросил ее над головами — разя в шею коня Морти. Его Ул, прекрасный, пегой Ул,— конь каких не видывал барон доселе, и больше не увидит... Этот удар пошатнул боевой дух Морти. Подданные вытащили своего барона из-под коня и мечей, оттащили, и тут — с холмов двинулся Джоар, а за ним четыре тысячи орущих берсеркеров, готовых сражаться и без головы, лишь духом — был бы у него меч. Бежали под знаменами, колотили в щиты,— полк Джоара летел на врага словно камнепад.
Северяне бьющиеся под холмом — кинулись наутек; никто не знал сколь велик отряд идущий на подмогу Морти. А тыл, бьющийся с отрядом барона, страшась окружения — отступал. Но в центре, где бился сам полководец северян — и не думали сдавать позицию, никакие оборванцы, сколь громко бы они ни кричали — не могут испугать настоящих воинов.
Да, голь бессильна перед тренированными борцами, и хотя дубина, крючья — приобретут новое качество в глазах тактиков севера, всё же, точеные мечи и мастерство паладинов, мечников и гвардии маршала — не оставляли шансов босоногой амбициозности.
Хрип, брызги крови, отрубленные руки, утыканные мечами или стрелами трупы... плач и мольбы о пощаде, крик, слезы... безумие. Дубина сносит пол черепа, цеп захватывает за шею, ломая ее; звон мечей, грохот доспехов, проклятия булькающие в перерезанной глотке. И земли не видно, всё — трупы...
Кто-то оступился и тут же шею пронзил меч. Женщина истошно кричит, в тылу, у холма,— рожает уже вдова...
Отряд Джоара отбросил северян и почти соединился с Тетрой. Но посмотрите на ветерана... его броня побагровела, а меч, кажется сделан из крови. С криком Тетра наступает и мертвые враги падают к его ногам. Он один идет в атаку, остальные лишь готовы помочь ему. Это не воин, а танцор. И оркестр войны играет для соло Тетры.
Видя что к ветерану пробились товарищи,— северяне отпрянули, а он — ухватившись взглядом за разодетую гвардию маршала, к слову — отправленную на помощь в этой битве,— пошел на них. Первый удар Тетры пришелся на бегу — острием под кадык.
Один вид Тетры вселял ужас, а сумевшие различить на его груди, за кровью и грязью — отличие ветерана — череп и меч,— те просто бежали.
Гвардейцы не верили что им приходится отходить, прогибаться под чьей-то рукой. Ветерану тоже досталось. Морти с Джоаром пробились к Тетре, и всё что осталось от армии барона, уже на втором дыхании — ринулось добивать упрямцев, обезумевших от осознания поражения.
Северяне бежали, а над еле дышащим войском Морти де Ридо — высится единственно уцелевший флаг.
Все кроме Джоара потеряли коней; Тетра не может отдышаться, а кровь северян на нем, будто вторые доспехи. Он воткнул глефу в землю, и наблюдал как удирает враг, теряя знамена, и воинскую доблесть. Сейчас Тетра не видел во враге — армию,— северяне были для него чем-то единым,— личным врагом.
Поле усеяно трупами, а чудом уцелевшие крестьяне, теперь окрещены в воины. Они еще не поняли что выцарапали победу; лица их каменные,— тела дышат, видят, слышат, а мыслей нет. Словно души отошли в сторонку, ждут пока закончится этот пир жестокости.
Картина эта оглашается плачем только родившегося дитя; рыдает и его мать, но от счастья. Потом она будет оплакивать убитого мужа, и поймет, что слезы радости катились по ее щекам и падали на мертвецов.
Морти не верится что это конец, он хочет проснуться, начать битву, перестать мечтать... Его сюрко разодрано, гарда надломилась. Боли от ран пока никто не чувствует.
Дождь усилился.
Часть где ломаются копья
Итак, до сего времени, барон, с горем пополам отвоевал половину своих земель. Первая битва, у холмов, вошла в народный эпос, в песни бардов,— именно она стала ключом к городским вратам вновь обретенных городов. Да и сердца королевских подданных, ныне вмещают любовь к барону, и они готовы верой и правдой служить ему.
В задымленных от курева тавернах, менестрели пели: "...И полчище в сорок тысяч северян — разбил наш славный Морти!..— хотя другой бард пропоет: — ...Тысяч семьдесят там было...— а иной замахнется и на все сто". Сколько же их было на самом деле, уже никто не узнает. А место то, наречено "Костлявым"; и цветы под теми холмами растут блеклые.
Страх и слава — шли впереди армии барона, и гарнизоны северян в замках, укрепленных городах, ослепленные подвигами этой небольшой, но отважной братии,— боязливо сдавались. Но попадались и горделивые смельчаки, решившие испытать судьбу,— они требовали сатисфакции, вызывали на бой Тетру, иль самого Морти.
Так, под стенами замка Помуйо, окруженного великолепными яблоневыми садами,— констебль бросил вызов барону.
— Не будем губить людей, барон...— говорил этот знатный боец, прикрикивал, дабы слышно его было и лучникам на башнях.— Я сражусь с тобой, или с твоим ветераном, и кончим на этом!
Когда дело, если можно так выразиться, спешило разрешиться столь "мирным" путем,— у Морти словно камень с души спадал; барон чувствовал что узы страха и волнения — опутавшие сердца его воинов — послабляются... но, не у безразличного Тетры. Морти принял вызов констебля и бросил жребий. В бой пошел ветеран.
Бились на мечах, под замком, на вытоптанной поляне. Гарнизон, наблюдавший с придыханием, не думал что всё кончится так быстро.
Ветеранский меч сперва кружился в руках мастера, затем, отразив пару выпадов — просвистел у подбородка северянина, тот ощутил ветерок, ставший дуновением жезла смерти. По груди храбреца разлилось тепло, красное и липкое... последнее что ощутил констебль в этом мире. Тетра отпрыгнул, и очередной его противник вдруг понял — это конец.
Гарнизон разоружили и по слову чести — отпустили. Ветеран же, после этого боя — занемог душой. В городишке Помуйо, в трактире, где первый и последний заказ всегда сидр,— Тетра сидел за липким столиком, взявшись за голову. Ветеран пил чтобы не думать, и думал — перестать пить, но ни то, ни другое — не получалось. Горесть крепла, взгляд просил милости; растрепанные волосы, кое-как связанные лентами — пачкались о стол, мокли в кружке сидра. Тетра не мог идти дальше, разучился мыслить, не хотел видеть свои израненные руки, а мутное отражение его бороды в кружке — казалось чужим.
Его угнетало не только убийство пробудившее совесть, но больше — жребий, указавший на убийцу. "Каков же смысл жизни — того, кто забирает жизни других?..— думал ветеран.— Может такова моя доля?! Сама судьба показала мне — что надо сделать, продолжить ремесло... ну и ремесло! Что же я за мастер,— разрушающий! Так не может быть. Не должно...— Тетра отпил сидра, и закрыл глаза.— А если бы меня здесь не было? Не случись тогда этого боя,— начался бы штурм... или в поединке, убили бы Морти, а Джоар мог и презреть уговор, тогда снова штурм и бессмысленные жертвы... а если нет? О Боже! Это безумие войны!.. Я теряюсь, тону, но не умираю... Да я верно глупец, раз выпил столько и думаю над смыслом жизни".
К ветерану подбежал мальчишка, просит научить драться, Тетра молча встал, прихватив кружку — вышел из трактира, в ночь.
Взяв Помуйо, Морти подошел к последнему рубежу — городу Дже — за коим брезжит власть над былыми владениями. Его армия разрослась до двадцати пяти тысяч, и обзавелась тысячью конницы.
Те жители Плувона,— что взяли первую победу,— были щедро одарены военными трофеями, но главным подарком барона стала свобода. Морти предложил им выбирать.
— Вы уже опытны и видели лицо смерти...— говорил он двухтысячному построению в блестящих латах.— Вы сменили лохмотья на хорошие доспехи. Вы знаете мир и войну. Вы работали оралом и мечем. Но главнее всего — вы узнали что́ есть честь и слово воина, долг вассала. Мы вырвали из вражеской глотки первую победу, а остальные взяли опытом и отвагой, теперь же, я даю вам свободу,— идите в Плувон, живите как знаете, или останьтесь со мной и бейтесь до конца!..— эти слова Морти произнес за неделю до взятия Помуйо. Пятьсот человек вернулись к миру, остальные, латы не сняли. Среди них была и та женщина, что родила под холмом. В битву она теперь ходит с ребенком, в сумке за спиной, и его плач будит в матери силу, разжигаемую местью за мужа. Временами, Тетра учит ее биться окованным посохом, а в отряде ее зовут просто "мать", иногда "мать воя" или "войны".
Зайдя в Помуйо, Морти не спешил в поход, и не мог объяснить себе — почему он медлит. В глубине его души был и страх и нечто противящееся сути того — чем он занят,— войне, убийству, власти. Да, Морти боялся смерти, и неосознанно пытался оттянуть момент скорби и боли будущих побоищ, выживший в которых возьмет трофеи вещей и славы, и даже больше — надежду взять что-то еще. Но что это за слава, уцелевшего в бойне — ценой мастерства убийства? Разве можно назвать славою и доблестью — то что зиждется на горе́ трупов? Едва ли, и сердце Морти стучало его уму, пыталось сказать о безумствах. А он слушал, и думал: "Да, правда, всё это безумие! Но ведь нужно довести его до конца?!.." — и не обращал внимания на то — что у безумия не может быть последовательности.
Никто не знает когда Морти прикажет выступать, потому каждый воин спешил сделать дело, дабы гулять смело: одни расселись на площади, залитой солнцем, другие в тени деревьев, под городскими стенами,— трут песком ржавые поножи, штопают подштанники; в кузнице столпотворение желающих заточить меч, и до самого утра здесь будет стоять шум и гам.
Трактирщики, ремесленники и торговцы, доселе не знали что за пару дней можно столько заработать. Кузнецы́ работали в две смены, привыкшие к грохоту молотов — спали в кузне беспокойно, ибо вояки Морти звучали громогласней. Ругань, хохот, крики, драки... Помуйо вскипает.
Портные, исколов руки — штопают знамена; вся белая, зеленая и синяя ткань мастеров пошла на флаги барона. И для Тетры вышили знамя, хотя он противился. Синее, с белым черепом и мечем.
Ночь безоблачна, яблоневые сады в свете полнолуния — посеребрились; у травы, над кустарником — то и дело вспыхивают золотые точки-светлячки. Там, дальше, в роще — воют волки, а рядом, над полем, бесшумно словно тень — пролетел филин с полевкой в когтях. Звуки ночи, ее атмосфера, сильна вне города, ибо здесь она гонима светильниками и шумом, беспечностью трактирских посиделок, насмешкой бессонницы и амбициями.
Тетра раздумывал куда податься теперь, спать не хочется, в трактире душно... Ветеран поднялся по внешней лестнице на балкон трактира, шатаясь, он уселся в плетеное кресло, выдохнул и захотел также легко как ветер — унестись отсюда прочь, бежать от войны, вассалитета, имений, интриг... Он заснул, а ветер перекатывал по балкону кружку, в луже сидра.
2
Еще неделю Морти не отваживался на решающий бросок к Дже. И вот, на кануне восьмого дня, в Помуйо прискакал лазутчик; едва стоявший на ногах — он расстроил барона вестью о надвигающемся враге, силами вдвое больше.
Вот и конец грезам, переживаниям и нерешительности. Осаду в замке Помо, не выдержать. Здесь всего пять башен сточенные ветром, выщербленные дождем — стены, заваленные рвы, трухлявые ворота... А людей-то сколько? Припасы кончатся, большее за месяц.
Перед рассветом, на крыше донжона
